Глава четвертая. Проблема неосознаваемых форм психики и высшей нервной деятельности в свете современной теории биологического регулирования и психологической теории установки
II. Основные функции неосозноваемых форм высшей нервной деятельности (переработка информации и формирование установок)
§74 Отрицание активной роли сознания как результат стремления выводить свойства целого (мозга) из свойств его элементов (нейронов)
Для того чтобы пояснить последнюю мысль, вернемся на короткое время к методу моделирования мозговой деятельности, связанному с теорией нейронных сетей. В свете сказанного выше об эвристическом направлении становятся более ясными некоторые, звучащие в современной литературе, характерные недостатки применения этого метода, которые не следует, однако, принимать за недостатки самого метода.
В науке лишь в самых редких случаях удается создать адекватное представление о функциях целого, если при этом отправляются только от ранее выявленных или постулируемых свойств элементов этого целого. Такой подход не может обычно исчерпывающим образом учесть все те новые качества, которые возникают подчас очень неожиданно, когда элементы объединяются в системы. Моделирование функций мозга, при котором свойства этого органа выводятся из характеристик топологической структуры нейронной сети и из алгоритмов, управляющих генерацией и передачей сигналов и преобразованием свойств работающей сети, относится к категории именно таких упрощающих подходов. Поскольку никто из современных ведущих неврологов, кроме разве Eccles [140] не предполагает, что процессы, протекающие на нейронном уровне, детерминируются не материально, а «психически», очень трудно ожидать, чтобы в результате одного только дедуктивного прослеживания последствий соединения нервных элементов в системы можно было прийти к картине работы мозга, в которой остается какое-то оправданное место, какая-то необходимая роль для фактора «сознания». При всей подчас глубине и остроумии подобных дедукций, позволяющих выводить даже очень сложные формы переработки информации из небольшого количества формализованно определяемых свойств элементарных нейронных структур, анализ такого типа почти всегда сохраняет механистический привкус и оказывается малопригодным для выявления качеств, которые не содержатся, хотя бы в скрытом виде, в его исходных посылках.
Именно этим прежде всего объясняется характерное отношение современного нейрокибернетического направления к проблеме сознания, как активного фактора мозговой деятельности, сводящееся фактически к полному ее снятию, к рассмотрению сознания как чистейшего эпифеномена, заниматься которым пристало в лучшем случае философам с их неистребимым влечением к «мировым загадкам» и «вечным» проблемам, но никак не тем, кто пытается выявлять подлинные механизмы работы мозга.
Единодушие и категоричность, с которыми выступают по этому поводу многие ведущие теоретики нейрокибернетики, не могут не вызвать вначале даже чувства какого- то уважительного изумления,
Для Rosenblatt, например, проблема сознания полностью исчерпывается проблемами теории информации и объективных поведенческих реакций. Ему «кажется, что вопрос о "природе сознания" можно так же обойти, как мы обходим вопрос о "природе восприятия", концентрируя вместо этого внимание на экспериментальных и психологических критериях, позволяющих выявить подлинную сущность вещей...» Говоря о теоретической модели мозга, Rosenblatt замечает: «Единственное, что мы можем утверждать, это то, что система ведет себя так, как если бы она была сознательной. Вопрос же об истинном существовании сознания в такой системе предоставим на усмотрение метафизиков». Вообще он полагает, что использование представления о «познающих» системах, т.е. о системах, способных к усвоению информации и использованию последней для управления, «позволяет временно воздержаться от определения таких явлений, как восприятие и сознание, сосредоточив внимание на психологических явлениях, связанных с доступом к информации» (233, стр. 69—70].
Позицию Uttley, высказанную им в заключительной речи на междисциплинарной конференции по проблеме самоорганизующихся систем, состоявшейся в США в 1959 г., мы уже однажды напоминали: «Вместо слова "разум" мы предпочитаем сегодня употреблять слово "мышление". И слово "сознание" может, подобно "эфиру", исчезнуть из нашего языка, но не вследствие отказа от очевидных фактов, а вследствие их более глубокого понимания» [241, стр. 434].
По George, адекватной является только типично параллелистическая (эпифеноменалистская) трактовка сознания с изъятием вопросов, относящихся к теории сознания, из круга проблем, которыми занимается современное учение о мозге: «Сознание не относится к тем свойствам, которые можно изучать методами кибернетики. И мы, не , углубляясь в темную проблему "сознания другого человека", могли бы просто сказать, что оно, вероятно, представляет собой коррелят определенной нервной активности, которая через образы и ощущения дает нам субъективную картину деятельности нашего собственного мозга» [164, стр. 474—475].
Примеры этой распространенной позиции можно было бы черпать из современной нейрокибернетической литературы в очень большом количестве.
