Глава четвертая. Проблема неосознаваемых форм психики и высшей нервной деятельности в свете современной теории биологического регулирования и психологической теории установки
I. Проблема сознания
§55 Несколько критических замечаний о немецкой дискуссии по проблеме сознания (1960—1961)
Приведенные выше положения позволяют получить представление о вопросах, преимущественно затрагиваемых при обсуждении проблемы сознания в последние годы за рубежом, о методах подхода к этим вопросам и о причинах, по которым логическое развитие всего этого направления мысли неизбежно приводит, как мы увидим позже, к постановке проблемы существования и функций неосознаваемых форм психики и высшей нервной деятельности.
Если обратиться к некоторым другим данным на ту же тему, как, например, к обсуждению проблемы сознания, проводившемуся систематически на протяжении нескольких лет в США «Мэси-Фаундэйшн» [225], то легко отметить, что принципиального расширения тематики не происходит29. В дискуссиях, организованных «Мэси-Фаундэйшн», был затронут ряд интересных частных вопросов, таких, как зависимость особенностей сознания от темпа биохимических реакций, развертывающихся в мозговой ткани, взаимоотношение сознания и эмоций, связь сознания с явлениями гипноза и сна, роль коры в поддержании бодрствования на разных уровнях онтогенеза и т.д. Однако когда возникал вопрос о более общем понимании проблемы, то участники этих обсуждений либо не выходили за рамки двух очерченных выше основных подходов, либо же (что преобладало) старались по возможности в это общее истолкование вообще не углубляться. В не менее отчетливой форме эти же тенденции проявлялись и во многих других случаях.
29 Мы исключаем, конечно, при этом уже рассмотренные нами трактовки сознания психоаналитического и психосоматического направлений, принадлежность к которым проходит красной нитью через почти все подобные зарубежные обсуждения.
Нам хотелось бы, прежде чем мы перейдем к рассмотрению вопросов, более непосредственно связанных с проблемой «бессознательного», сформулировать несколько критических замечаний по поводу изложенных выше споров о природе сознания, в частности по поводу приведенной немецкой дискуссии. Мы не можем с уверенностью исключить, что наши замечания вызваны в каких-то случаях лишь недостаточно ясным пониманием точки зрения критикуемого автора. Если это действительно так, то мы заранее просим извинения у наших зарубежных коллег за возможные неточности в характеристике их позиций.
Weinschenk, отвергая представление о сознании, как об эпифеномене физиологической активности, рассматривает последнее как определенное звено в причинно-связанной цепи событий, приводящих к конечным адаптационным эффектам мозговой деятельности. Однако он допускает далее существенную оплюку механистического характера. Из того факта, что сознание требует для своей реализации определенных физиологических условий, в частности нормального кровоснабжения мозга, Weinschenk делает вывод, что сознание является принципиально таким же проявлением жизнедеятельности, как и любой другой вегетативный процесс. Вся проблема социальной детерминированности сознания таким образом снимается, и возникают основания полагать, что «сознание» для Weinschenk — это лишь физиологическая функция мозга, которую можно рассматривать в полном отвлечении от того психологического содержания, с которым она связана. Анализ проблемы локализации, даваемый Weinschenk окончательно убеждает, что это действительно так.
Проводя этот анализ и правильно, на наш взгляд, подчеркивая, что принципиально сознание локализуемо, Weinschenk приходит далее к выводу, что наиболее вероятной зоной локализации сознания являются подкорковые формации, поскольку после гемисферэктомий у животных не исчезает реактивность, элементарная способность к адаптации и т. п. Подобное заключение делает очевидным, что, по Weinschenk, сознание — это не более чем способность к субъективному переживанию ощущений, которая может существовать как потенциальная функция мозгового субстрата, принципиально не зависящая от того, что именно воспринимается. При таком истолковании понятие сознания лишается своего социального генеза, приравнивается фактически к понятию «психика» и происходит запутывающее весь дальнейший анализ неправомерное проникновение представления о сознании в его гносеологическом смысле в чисто «онтологическую» концепцию.
Мы не можем, следовательно, согласиться с подходом, который предлагает Weinschenk. Основным дефектом этого подхода является так называемая биологизация всей проблемы сознания, упрощенное понимание сознания как чисто физиологической функции, сведение всего вопроса о социальной природе сознания к проблеме только конкретных «содержаний» сознания, словом, возврат к старому пониманию сознания как некоторой формы или способа переживаний, которые также безразличны к тому, что именно переживается, как, по ироническому выражению Л. С. Выготского, безразличны меха к налитому в них вину. Что же касается интересных мыслей Weinschenk об отношении сознания к подготовляющим его деятельность нервным процессам, которые могут, однако, оставаться за его порогом, то к их рассмотрению мы еще вернемся.
При такой оценке позиции Weinschenk естественно сочувствие, которое вызывает иной подход к тем же вопросам Müller. Müller полностью признает специфический смысл, который следует придать понятию сознания, если мы хотим избежать логической путаницы. Он подчеркивает зависимость сознания от социальных факторов и различие гносеологического и естественно-научного истолкований сознания. Тем самым он отвергает биологизирующую трактовку Weinschenk и придает рассмотрению всей проблемы более глубокую форму. Вместе с тем он допускает, насколько мы можем судить, ряд характерных неточностей.
Касаясь вопроса о возможности локализации сознания, он отвечает на него отрицательно. Выделение соответствующей зоны по признаку ее «необходимости» для реализации сознания приводит, по его мнению, к беспредельному расширению этой зоны. Зона эта должна быть, по Müller неопределенно широка также и потому, что эволюционная физиология указывает на нарастающую диффузность представительства более новых в физиологическом отношении функций. Учитывая эти обстоятельства, можно, с точки зрения Müller, говорить о мозговой локализации только физиологических «предпосылок» сознания, но не сознания как такового.
Эта аргументация представляется нам, однако, недостаточно строгой. Если зона локализации условий, «необходимых» для реализации сознания, действительно, трудно ограничима, то зона локализации факторов, определяющих существенные особенности сознания, может быть, напротив, достаточно узкой. Это обстоятельство справедливо подчеркивает Fessard, усматривая именно в нем основание для выделения определенной категории мозговых структур и нервных процессов, имеющих «особое» отношение к сознанию. Второй аргумент Müller легко парируется указанием на то, что за нарастающей диффузностью мозгового представительства филогенетически более новых функций почти всегда скрывается лишь трудно распознаваемое усложнение системного характера этих функций, отнюдь не снимающее принципиально вопроса о локализуемости последних. Наконец, заключительная формулировка Müller — «локализуемы лишь физиологические предпосылки сознания, но не сознание как таковое» — как нам представляется, весьма характерна для многих зарубежных представителей «социологического» направления при трактовке проблемы сознания. Она неизбежно приводит к отрыву идеи сознания от представления о конкретном мозговом субстрате, поскольку в ее основе лежит своеобразное допущенное Müller логическое соскальзывание, на которое ему с основанием указывает Soukal, а именно — подмена понятия сознания индивидуального понятием сознания общественного.
Мы не можем согласиться с тезисом о нелокализуемости индивидуального сознания, если хотим быть последовательны с точки зрения исходных методологических положений, которые были приведены выше. Если в основе индивидуального сознания лежит та же высшая нервная деятельность, то логически неизбежным становится признание его локализуемости, его реализуемости определенным мозговым субстратом, тем же, который реализует высшую нервпую деятельность. Противоположное толкование (представление о том, что локализуется только высшая нервная деятельность, но не индивидуальное сознание) логически несовместимо с идеей единства высшей нервной деятельности и сознания и безусловно означает приближение к характерному идеалистическому отрыву учения о сознании от учения о мозге, о котором мы уже упомянули вскользь выше.
Soukal поэтому совершенно прав, указывая, что представление Muller о нелокализуемости сознания сохраняет силу, только если имеется в виду сознание общественное. Относить же этот тезис к сознанию индивидуальному, значит обречь себя на философскую путаницу30. Отсюда следует, что и с подходом Müller мы также полностью согласиться не можем. Но не подлежит сомнению, что в трактовке Muller немало обоснованного и интересного. К фактам же, вызвавшим скептические высказывания Müller в адрес проблемы «бессознательного», так же как к соображениям по этому поводу Weinschenk мы еще вернемся.
30 Эту свою правильную критику Soukal развивает однако, на основе не вполне правильного повода. Ему представляется, что ошибку Müller выдает тот факт, что, по Müller, содержанием сознания оказываются отпошения только общественного характера, в то время как содержанием индивидуального сознания могут являться, по Soukal, и внесоциальные моменты. Müller мог бы с полным правом возразить Soukal, и что любое содержание индивидуального сознания, уже в силу его вербализованности, является общественным продуктом и что поэтому разделение содержаний индивидуального сознания на отражающие и не отражающие общественные отношения неправомерно. Таким образом, Soukal, оказываясь правым в отношении существа спора, повод для критики избрал явно ошибочный.
Наконец, несколько слов об охарактеризованной выше работе Fessard. Fessard, как и Weinschenk положительно решает вопрос о локализуемости сознания. Но в отличие от Weinschenk он не связывает сознание лишь с деятельностью ретикулярной формации мозгового ствола и допускает возможность непосредственого вовлечения в активность сознания более широко распространенных мозговых систем, в том числе систем коры. Fessard обсуждает также, в какой степени исчерпывается роль, которую играют в деятельности сознания экстракортикальные структуры, только облегчающими или тормозящими эффектами. Аргументы Fessard, представляющие бесспорный интерес в нейрофизиологическом плане, основаны на анализе тонких особенностей структуры нейронных сетей и говорят в пользу того, что эта роль носит значительно более сложный характер (непосредственного «участия в интеграции»). Эти аргументы отражают дух трактовок, которые все более упрочиваются в современной нейрофизиологии, подчеркивая зависимость особенностей психики и высшей нервной деятельности от функционального взаимодействия нервных структур, локализованных на разных уровнях мозговой оси.
Так же как Weinschenk, Fessard вовсе не затрагивает вопрос о социальной детерминированности сознания. Его подход к проблеме сознания остается чисто физиологическим, и потому он вынужден рассматривать лишь частный аспект этой большой темы. Данные Fessard относятся к степени ясности сознания, к механизмам «уровня бодрствования», к связи процессов интеграции со строением нервных сетей и т. п. Но они имеют лишь косвенное отношение к проблеме сознания, понимаемой как проблема «отношения». Поэтому коренной вопрос теории сознания-сочетание данных физиологии и психологии, зависимость содержания сознания как «отношения», от состояния «уровня бодрствования» и, наоборот, влияние содержаний сознания на процессы и характеристики мозговой деятельности — в работах Fessard и представляемого им направления даже не ставится.