Глава четвертая. Проблема неосознаваемых форм психики и высшей нервной деятельности в свете современной теории биологического регулирования и психологической теории установки

I. Проблема сознания


...

§55 Несколько критических замечаний о немецкой дискуссии по проблеме сознания (1960—1961)

Приведенные выше положения позволяют получить пред­ставление о вопросах, преимущественно затрагиваемых при обсуждении проблемы сознания в последние годы за рубежом, о методах подхода к этим вопросам и о причи­нах, по которым логическое развитие всего этого направ­ления мысли неизбежно приводит, как мы увидим позже, к постановке проблемы существования и функций нео­сознаваемых форм психики и высшей нервной деятель­ности.

Если обратиться к некоторым другим данным на ту же тему, как, например, к обсуждению проблемы сознания, проводившемуся систематически на протяжении несколь­ких лет в США «Мэси-Фаундэйшн» [225], то легко отме­тить, что принципиального расширения тематики не про­исходит29. В дискуссиях, организованных «Мэси-Фаундэйшн», был затронут ряд интересных частных вопросов, таких, как зависимость особенностей сознания от темпа биохимических реакций, развертывающихся в мозговой ткани, взаимоотношение сознания и эмоций, связь созна­ния с явлениями гипноза и сна, роль коры в поддержании бодрствования на разных уровнях онтогенеза и т.д. Одна­ко когда возникал вопрос о более общем понимании про­блемы, то участники этих обсуждений либо не выходили за рамки двух очерченных выше основных подходов, либо же (что преобладало) старались по возможности в это об­щее истолкование вообще не углубляться. В не менее от­четливой форме эти же тенденции проявлялись и во мно­гих других случаях.


29 Мы исключаем, конечно, при этом уже рассмотренные нами трактовки сознания психоаналитического и психосоматического направлений, принадлежность к которым проходит красной нитью через почти все подобные зарубежные обсуждения.


Нам хотелось бы, прежде чем мы перейдем к рассмот­рению вопросов, более непосредственно связанных с про­блемой «бессознательного», сформулировать несколько критических замечаний по поводу изложенных выше спо­ров о природе сознания, в частности по поводу приведен­ной немецкой дискуссии. Мы не можем с уверенностью исключить, что наши замечания вызваны в каких-то слу­чаях лишь недостаточно ясным пониманием точки зрения критикуемого автора. Если это действительно так, то мы заранее просим извинения у наших зарубежных коллег за возможные неточности в характеристике их позиций.

Weinschenk, отвергая представление о сознании, как об эпифеномене физиологической активности, рассматри­вает последнее как определенное звено в причинно-связан­ной цепи событий, приводящих к конечным адаптацион­ным эффектам мозговой деятельности. Однако он допускает далее существенную оплюку механистического харак­тера. Из того факта, что сознание требует для своей реализации определенных физиологических условий, в част­ности нормального кровоснабжения мозга, Weinschenk делает вывод, что сознание является принципиально та­ким же проявлением жизнедеятельности, как и любой дру­гой вегетативный процесс. Вся проблема социальной де­терминированности сознания таким образом снимается, и возникают основания полагать, что «сознание» для Weinschenk — это лишь физиологическая функция мозга, ко­торую можно рассматривать в полном отвлечении от того психологического содержания, с которым она связана. Анализ проблемы локализации, даваемый Weinschenk окончательно убеждает, что это действительно так.

Проводя этот анализ и правильно, на наш взгляд, под­черкивая, что принципиально сознание локализуемо, Weinschenk приходит далее к выводу, что наиболее веро­ятной зоной локализации сознания являются подкорковые формации, поскольку после гемисферэктомий у животных не исчезает реактивность, элементарная способность к адаптации и т. п. Подобное заключение делает очевидным, что, по Weinschenk, сознание — это не более чем способ­ность к субъективному переживанию ощущений, которая может существовать как потенциальная функция мозго­вого субстрата, принципиально не зависящая от того, что именно воспринимается. При таком истолковании поня­тие сознания лишается своего социального генеза, прирав­нивается фактически к понятию «психика» и происходит запутывающее весь дальнейший анализ неправомерное проникновение представления о сознании в его гносеоло­гическом смысле в чисто «онтологическую» концепцию.

Мы не можем, следовательно, согласиться с подходом, который предлагает Weinschenk. Основным дефектом это­го подхода является так называемая биологизация всей проблемы сознания, упрощенное понимание сознания как чисто физиологической функции, сведение всего вопроса о социальной природе сознания к проблеме только кон­кретных «содержаний» сознания, словом, возврат к старо­му пониманию сознания как некоторой формы или способа переживаний, которые также безразличны к тому, что именно переживается, как, по ироническому выражению Л. С. Выготского, безразличны меха к налитому в них ви­ну. Что же касается интересных мыслей Weinschenk об отношении сознания к подготовляющим его деятельность нервным процессам, которые могут, однако, оставаться за его порогом, то к их рассмотрению мы еще вернемся.

При такой оценке позиции Weinschenk естественно сочувствие, которое вызывает иной подход к тем же во­просам Müller. Müller полностью признает специфический смысл, который следует придать понятию сознания, если мы хотим избежать логической путаницы. Он подчеркива­ет зависимость сознания от социальных факторов и разли­чие гносеологического и естественно-научного истолкова­ний сознания. Тем самым он отвергает биологизирующую трактовку Weinschenk и придает рассмотрению всей про­блемы более глубокую форму. Вместе с тем он допускает, насколько мы можем судить, ряд характерных неточно­стей.

Касаясь вопроса о возможности локализации сознания, он отвечает на него отрицательно. Выделение соответству­ющей зоны по признаку ее «необходимости» для реализа­ции сознания приводит, по его мнению, к беспредельному расширению этой зоны. Зона эта должна быть, по Müller неопределенно широка также и потому, что эволюционная физиология указывает на нарастающую диффузность представительства более новых в физиологическом отно­шении функций. Учитывая эти обстоятельства, можно, с точки зрения Müller, говорить о мозговой локализации только физиологических «предпосылок» сознания, но не сознания как такового.

Эта аргументация представляется нам, однако, недо­статочно строгой. Если зона локализации условий, «необ­ходимых» для реализации сознания, действительно, труд­но ограничима, то зона локализации факторов, определя­ющих существенные особенности сознания, может быть, напротив, достаточно узкой. Это обстоятельство справедли­во подчеркивает Fessard, усматривая именно в нем осно­вание для выделения определенной категории мозговых структур и нервных процессов, имеющих «особое» отно­шение к сознанию. Второй аргумент Müller легко париру­ется указанием на то, что за нарастающей диффузностью мозгового представительства филогенетически более но­вых функций почти всегда скрывается лишь трудно рас­познаваемое усложнение системного характера этих функ­ций, отнюдь не снимающее принципиально вопроса о ло­кализуемости последних. Наконец, заключительная фор­мулировка Müller — «локализуемы лишь физиологические предпосылки сознания, но не сознание как таковое» — как нам представляется, весьма характерна для многих зару­бежных представителей «социологического» направления при трактовке проблемы сознания. Она неизбежно при­водит к отрыву идеи сознания от представления о конкрет­ном мозговом субстрате, поскольку в ее основе лежит свое­образное допущенное Müller логическое соскальзывание, на которое ему с основанием указывает Soukal, а именно — подмена понятия сознания индивидуального понятием сознания общественного.

Мы не можем согласиться с тезисом о нелокализуемости индивидуального сознания, если хотим быть последо­вательны с точки зрения исходных методологических по­ложений, которые были приведены выше. Если в основе индивидуального сознания лежит та же высшая нервная деятельность, то логически неизбежным становится при­знание его локализуемости, его реализуемости определен­ным мозговым субстратом, тем же, который реализует высшую нервпую деятельность. Противоположное толко­вание (представление о том, что локализуется только выс­шая нервная деятельность, но не индивидуальное созна­ние) логически несовместимо с идеей единства высшей нервной деятельности и сознания и безусловно означает приближение к характерному идеалистическому отрыву учения о сознании от учения о мозге, о котором мы уже упомянули вскользь выше.

Soukal поэтому совершенно прав, указывая, что пред­ставление Muller о нелокализуемости сознания сохраняет силу, только если имеется в виду сознание общественное. Относить же этот тезис к сознанию индивидуальному, зна­чит обречь себя на философскую путаницу30. Отсюда сле­дует, что и с подходом ller мы также полностью согла­ситься не можем. Но не подлежит сомнению, что в трак­товке Muller немало обоснованного и интересного. К фак­там же, вызвавшим скептические высказывания Müller в адрес проблемы «бессознательного», так же как к сообра­жениям по этому поводу Weinschenk мы еще вернемся.


30 Эту свою правильную критику Soukal развивает однако, на основе не вполне правильного повода. Ему представляется, что ошибку Müller выдает тот факт, что, по Müller, содержанием сознания оказываются отпошения только общественного характера, в то время как содержанием индивидуального сознания могут являться, по Soukal, и внесоциальные моменты. Müller мог бы с полным правом возразить Soukal, и что любое содержание индивидуального сознания, уже в силу его вербализованности, является общественным продуктом и что поэтому разделение содержаний индивидуального сознания на отражающие и не отражающие общественные отношения неправомерно. Таким образом, Soukal, оказываясь правым в отношении существа спора, повод для критики избрал явно ошибочный.


Наконец, несколько слов об охарактеризованной выше работе Fessard. Fessard, как и Weinschenk положительно решает вопрос о локализуемости сознания. Но в отличие от Weinschenk он не связывает сознание лишь с деятель­ностью ретикулярной формации мозгового ствола и допус­кает возможность непосредственого вовлечения в актив­ность сознания более широко распространенных мозговых систем, в том числе систем коры. Fessard обсуждает так­же, в какой степени исчерпывается роль, которую играют в деятельности сознания экстракортикальные структуры, только облегчающими или тормозящими эффектами. Аргу­менты Fessard, представляющие бесспорный интерес в нейрофизиологическом плане, основаны на анализе тон­ких особенностей структуры нейронных сетей и говорят в пользу того, что эта роль носит значительно более слож­ный характер (непосредственного «участия в интегра­ции»). Эти аргументы отражают дух трактовок, которые все более упрочиваются в современной нейрофизиологии, подчеркивая зависимость особенностей психики и высшей нервной деятельности от функционального взаимодейст­вия нервных структур, локализованных на разных уров­нях мозговой оси.

Так же как Weinschenk, Fessard вовсе не затрагивает вопрос о социальной детерминированности сознания. Его подход к проблеме сознания остается чисто физиологиче­ским, и потому он вынужден рассматривать лишь частный аспект этой большой темы. Данные Fessard относятся к степени ясности сознания, к механизмам «уровня бодрст­вования», к связи процессов интеграции со строением нервных сетей и т. п. Но они имеют лишь косвенное отно­шение к проблеме сознания, понимаемой как проблема «отношения». Поэтому коренной вопрос теории созна­ния-сочетание данных физиологии и психологии, за­висимость содержания сознания как «отношения», от со­стояния «уровня бодрствования» и, наоборот, влияние содержаний сознания на процессы и характеристики моз­говой деятельности — в работах Fessard и представляемо­го им направления даже не ставится.