Глава пятая. Роль неосознаваемых форм высшей нервной деятельности в регулировании психофизиологической активности организма и поведения человека
§104 Причины искажения в сновидении аффективно окрашенных переживаний бодрствования
Представление о влиянии на сновидения осознаваемых и неосознаваемых установок возвращает нас к старой концепции зависимости сновидений от факторов преимущественно эмоционального порядка. Хорошо известно, какую значительную роль в детерминации сновидений приписывает подобным факторам, специфически толкуя механизмы их действия, психоаналитическая теория. В советской литературе в качестве естественной реакции на неадекватность психоаналитических построений долгое время подчеркивалась рефлекторная зависимость сновидений от воздействий, оказываемых на спящего внешней средой, от активации интеро- и проприорецепторов [57] и т.п. Однако более детальный анализ значимости внешних стимулов как детерминант сновидений не позволил (Ф. П. Майоров и А. И. Пахомов, 1937) прийти к каким-либо отчетливым выводам. И этот факт стал понятным в свете последующего развития психологических представлений. Коль скоро в детерминации сновидений важную роль играют различного рода установки и связанные с ними предшествующие аффективно окрашенные переживания, то заранее очевидно, что эффекты внешних воздействий не могут быть однозначными. Они определяются в подобных условиях не только физическими качествами объективных стимулов, но и отношением этих стимулов к системе преформированных установок. А в разных случаях это отношение может быть, очевидно, очень различным.
Такое понимание требует очень четкого определения занимаемой нами позиции и прежде всего указания на то, что отвергая надуманную, антропоморфную психоаналитическую схему «цензуры», «символической маскировки вытесненных переживаний» и т.п., мы отнюдь не должны недооценивать всю глубину зависимости сновидений от аффективной жизни спящего. Если бы мы, гарантируя себя от обвинений в близости к фрейдизму, такую недооценку допустили, то ни к чему, кроме грубо механистического, антипсихологического истолкования всей проблемы это бы, конечно, не привело.
Можно предвидеть, что охарактеризованный выше общий подход встретит такое на первый взгляд очень сильное возражение. Хорошо, скажут нам, допустим, что сновидения — это действительно своеобразное зеркало аффективно окрашенных осознаваемых и неосознаваемых установок спящего. Но тогда как можно объяснить основную, пожалуй, черту сновидных образов: их «странность», алогичность, причудливость, их порой избирательно-гротескный, а порой сумбурный, хаотичный, непонятный и нелепый характер, обычное отсутствие в них какой бы то ни было логической связи с тем, что является для субъекта подлинно значащим и волнующим, словом, отсутствием в них того, что для всякого отражения должно являться основным — достаточных черт сходства с тем объективным, что является предметом отражения?
Такое возражение, будь оно сделано, позволило бы нам перейти ко второй из упомянутых выше основных проблем современной теории сновидений: к теме «языка» сновидений, специфической формы, которую принимают переживания в условиях сновидно измененного сознания. В качестве ключа к этой теме выступает пресловутая, многократно обсуждавшаяся и тем не менее остающаяся во многом еще далеко не ясной проблема символобразующей и символиспользующей активности сознания и «бессознательного», — вопрос о причинах, по которым при определенных состояниях психики можно проследить тенденцию к замещению абстрактных понятий конкретными образами, вопрос о роли этих образов и о характере логических связей, которые устанавливаются между подобными образами и теми абстракциями, которые последними замещаются. Поэтому рассмотрение темы «языка» сновидений мы начнем с некоторых общих замечаний о символике.
