Глава пятая. Роль неосознаваемых форм высшей нервной деятельности в регулировании психофизиологической активности организма и поведения человека
§101 Антропоморфизм психоаналитической концепции генеза сновидений
Мы рассмотрели влияния, оказываемые неосознаваемыми установками на приспособительное поведение, и коснулись проблемы ситуационно-неадекватного выражения этих латентных регулирующих факторов. Перед нами возникает теперь как естественная очередная тема вопрос о проявлении установок не только в условиях бодрствования, но и при сновидных изменениях сознания. Этот момент представляет интерес как сам по себе, так и в связи с известными психоаналитическими толкованиями, видящими в активности сновидений один из наиболее важных путей выявления «бессознательного».
Стремление Freud связать работу «бессознательного» с динамикой сновидений обнаружилось очень рано. Основной труд Freud, в котором была изложена теория зависимости сновидений от «вытесненных» и искаженных «цензурой» аффективных комплексов,— «Толкование сновидений» был написан им почти сразу после «Очерков истерии», в создании которых участвовал Breuer. Это сближение идеи «бессознательного» с представлением о сновидно измененном сознании было не случайным. Оно полностью вытекало из основной посылки Freud: из понимания «бессознательного» как активности, антагонистической сознанию, подавляемой последним и потому не находящей себе адекватного выражения, пока сознание бодрствует. «Бессознательное» по Freud, это прежде всего своеобразный злой гений сознания, порождение «темных глубин» души, стремящееся выразиться в поведении, но способное добиться этого только на путях мистификации, обмана сознания. Сознание, имея дело с таким изворотливым противником, вынуждено, естественно, неусыпно контролировать его действия, подавляя то, что в них оказывается наиболее неприемлемым. Поэтому сновидение возникает как результат конфликта этих антагонистических тенденций: мистифицирующей маскировки вытесненных переживаний, с одной стороны, и бдительного контроля сознания, приобретающего характер подлинной «цензуры», с другой.
Вряд ли можно думать, что Freud был удовлетворен формулировкой своих теоретических положений, когда создавал эту антропоморфную схему, не имевшую никакого объективного экспериментального, клинического или статистического обоснования. Однако последующая эволюция психоаналитической теории отчетливо показала, что, говоря о «цензуре» сознания, «маскировке» «бессознательного» и т.д., Freud использовал эти понятия отнюдь не как метафоры. За подобными представлениями для него стояли реальные отношения противоборствующих факторов, а возможность уподобления этих представлений некоторым социальным ситуациям казалась ему, по-видимому, вполне достаточным доказательством адекватности возводившихся им причудливых теоретических конструкций72.
72 Обосновывая представление о «цензуре» и «обходных путях» сновидений, Freud прибегает к такой, например, аргументации: «Политический писатель находится в аналогичном положении (т.е. в положении "бессознательного", стремящегося выразиться в сновидении. Ф.Б.), когда он хочет сказать истину, неприятную для имеющих власть. Писатель опасается цензуры. Потому, выражая свои мысли, он их умеряет и маскирует. В зависимости от силы и строгости цензуры он вынужден либо только избегать определенных тем, либо довольствоваться намеками и не говорить ясно то, что имеет в виду, либо, наконец, скрывать под безобидной внешней формой ниспровергающие разоблачения» [133. стр. 60].
72 Приводя эту цитату, французские исследователи Desoille и Benoit напоминают одновременно слова Freud, которыми последний пытается защитить себя от обвинения в антропоморфном истолковании психических факторов: «После замечаний о влиянии, оказываемом цензурой на сновидения, займемся вопросом о динамизме этого фактора. Не употребляйте это выражение в слишком антропоморфном смысле и не воображайте цензора сновидений в образе маленького строгого человечка или духа, находящегося в каком-то отделе мозга, откуда он отправляет свои функции; не придавайте также слову "динамизм" слишком "локальный" характер, представляя себе некий мозговой центр, наделенный функцией цензуры, разрушение или удаление которого могло бы эту функцию устранить» [133, стр. 61].
72 Эти строки показывают, что Freud хорошо понимал, в чем заключается слабость предложенной им схемы, и старался этот недостаток как-то смягчить. Его беда заключалась, однако, в том, что созданная им теория была антропоморфна не только по форме, не только по вызываемым ею ассоциациям, но и по самому своему существу. Указания, что «цензора сновидений» не следует воображать в виде «строгого человечка или духа», было, конечно, совершенно недостаточно, чтобы этот антропоморфизм преодолеть. Для подобного шага надо было раскрыть закономерности организации сновидений на основе совсем другой системы понятий, чем та, которую предпочел Freud. Но это можно было сделать, только отказавшись от психоаналитической теории и обратившись к общей теории «бессознательного», т.е. затронув область, которая в годы исследования Freud всех этих проблем оставалась еще совершенно неразработанной.
Когда мы критически подходим теперь к теории сновидений, предложенной Freud, то видим, как отразились на ней все «первородные» методологические «грехи» психоаналитического направления: отсутствие стремления к строгому доказательству выдвигаемых общих положений; использование в роли аргументов того, что в лучшем случае может быть применено только как сравнение; упрощение в высшей степени сложных, диалектически противоречивых отношений между «бессознательным» и сознанием, в результате сведения этих отношений к идее одного только антагонизма; антропоморфное уподобление «мотивов» «бессознательного» обычному человеческому сознанию в его наиболее банальном варианте и т.п. Можно поэтому сказать, что создавая концепцию сновидений, Freud оказался пленником своих же теоретических принципов. Представление о «бессознательном», как о начале, неискоренимо враждебном сознанию, заставило его искать главные проявления «бессознательного» в условиях снижения активности сознания, т.е. прежде всего в условиях сна. Поэтому функциональные синергии сознания и «бессознательного», так ярко проявляющиеся в условиях бодрствования, с самого начала оказались выпавшими из поля его внимания. Начав исследование проблемы «бессознательного» с анализа сновидений, Freud пошел не по главной магистрали, которая раскрывается перед каждым вступающим в эту увлекательную область, а по одной из второстепенных тропинок. Поэтому даже если бы его построения были более адекватными в методологическом отношении, они и тогда вряд ли привели его к формулировке подлинных законов работы «бессознательного». Стремиться понять эти законы, ограничиваясь наблюдением процессов, происходящих в сумерках сознания, значило с самого начала избрать очень невыгодную стратегию исследования. Все последующее развитие психоаналитической концепции это убедительно подтвердило.