Глава четвертая. Проблема неосознаваемых форм психики и высшей нервной деятельности в свете современной теории биологического регулирования и психологической теории установки
II. Основные функции неосозноваемых форм высшей нервной деятельности (переработка информации и формирование установок)
§62 Диссоциации между уровнем бодрствования и функциями отбора сигналов и фиксации следов
В клинической литературе, как и в литературе философской и психологической, неправомерность отождествления идеи сознания (понимаемого как «отношение», как адекватное противопоставление «Я» миру «вещей», как «знание об объекте», противостоящем познающему субъекту) с идеей бодрствования была обоснована уже давно. Этому обоснованию помог огромный опыт, накопленный психиатрической и неврологической клиникой при изучении патологических изменений сознания, развивающихся в условиях бодрствования и тем самым убедительно демонстрирующих неоднозначность отношений, существующих между обоими этими параметрами мозговой деятельности. С нейрофизиологических же позиций эта проблема освещалась до последнего времени гораздо более скудно. В этих условиях особое внимание привлекает доклад Н. И. Гращенкова и Л. П. Латаша «О физиологической основе сознания» [71, стр. 350—364] на Московском симпозиуме по проблеме сознания (1966). В этой интересной работе по существу впервые была заострена с позиций современной нейрофизиологии идея очень сложных и противоречивых отношений между уровнем бодрствования и характером сознания, а также показана возможность возникновения самых разнообразных диссоциаций между ними.
Авторы названного доклада справедливо указывают, что существование определенного уровня бодрствования, будучи необходимой предпосылкой ясного сознания, отнюдь не является единственным физиологическим условием последнего. В качестве не менее важных факторов, участвующих в формировании адекватного осознания дествительности, они рассматривают деятельность мозговых механизмов, обеспечивающих активный характер афферентных и эффекторных процессов (выражающийся в избирательном отборе сигналов, на которые возникает реакция, и в целенаправленном регулировании соответствующих ответов, происходящем на основе механизмов «сличения» и «сенсорной коррекции»), а также работу мозговых систем, позволяющих сохранять и использовать предшествующий опыт. Основываясь на такой полигенетической трактовке, они описывают ряд характерных «диссоциаций», возникающих благодаря тому, что мозговые системы, ответственные за разные из перечисленных предпосылок сознания, не идентичны и в условиях мозговой патологии могут выключаться в известной мере независимо друг от друга.
В качестве одного из примеров подобных диссоциаций Н. И. Гращенков и Л. П. Латаш приводят ставшую известной в последние годы возможность усвоения информации в определенных фазах нормального сна. Изучение этой возможности было начато у нас А. М. Свядощем [80], за рубежом Simon и Emmons [247], а в дальнейшем продолжено в ряде работ, поставивших не лишенную досадного оттенка сенсационности проблему «гипнопедии». В последнее время к анализу этого же круга фактов с позиций, значительно более глубоких в теоретическом отношении, вернулись в связи с изучением проблемы «быстрого» («парадоксального», «ромбэнцефалического») сна [105].
Приводя эти данные, Н. И. Гращенков и Л. П. Латаш обоснованно трактуют их как особую форму диссоциации между уровнем бодрствования и работой механизма фиксации следов.
Диссоциацию между уровнем бодроствования и работой механизма воспроизведения следов («экфорией энграмм», по старой терминологии Semon) мы обнаруживаем, например, в многократно описанных еще в старой клинической литературе случаях восстановления в условиях внушения или наркоза памяти при ретроградной посттравматической амнезии. Работы Segundo, на которые ссылаются Н. И. Гращенков и Л. П. Латаш, а также последние работы Williams и др. [266], затрагивающие вопрос о дискриминации звуковых сигналов во время сна, указывают на возможность строго избирательного реагирования на раздражители и в относительно глубоких («дельтовых») фазах сна. Углубляя классическую павловскую концепцию «сторожевых пунктов», эти работы вместе с тем воспроизводят яркие картины диссоциаций, возникающих между уровнем бодрствования, с одной стороны, и активностью восприятия, селективным характером работы корковых анализаторов, лежащим в основе научения, — с другой.
Мы рассматриваем эти наблюдения потому, что они позволяют установить очень важный факт: различные формы мозговой деятельности, с которыми связана активность нормального сознания, сохраняют вместе с тем относительную независимость от уровня бодрствования. Для теории «бессознательного» это обстоятельство представляет очевидный интерес. Если процессы активного выбора сигналов, переработка поступающей информации, сохранение и воспроизведение следов и т.п. происходят даже на наиболее низких уровнях иерархии состояний бодрствования (на уровнях «дельтового» и «быстрого» сна), то тем более очевидно, возникают основания допустить существование подобных процессов при состояниях, характеризуемых недостаточно отчетливым противопоставлением «Я» субъекта объективной действительности (т.е. лишь отсутствием адекватного осознания субъектом его собственной психической активности), а также при более глубоких степенях «отщепления». Парадоксальное сохранение в условиях подобного «отщепления» целенаправленных форм объективного реагирования становится в свете приведенных выше данных о различных патологических «диссоциациях», возникающих в структуре сознания, во всяком случае, более понятным.
С другой стороны, для теории «бессознательного» не менее важны факты и противоположного характера, которые указывают на возможность изменения определенных свойств сознания при относительно высоком уровне бодрствования и которые можно наблюдать в разных формах, как мы об этом уже говорили, при очень многих психопатологических состояниях и неврологических синдромах [71].
Клинические состояния, при которых в условиях сохраняющегося бодрствования страдает, например, возможность активного отбора содержаний сознания, в очень многом, конечно, отличаются от проявлений нормальной неосознаваемости психической деятельности на ранних этапах онтогенеза, но несмотря на это они отражают распад все той же способности «превращать переживания в объект переживания» и могут поэтому рассматриваться как своеобразные клинические модели наиболее характерных особенностей «бессознательного».