Глава четвертая. Проблема неосознаваемых форм психики и высшей нервной деятельности в свете современной теории биологического регулирования и психологической теории установки

II. Основные функции неосозноваемых форм высшей нервной деятельности (переработка информации и формирование установок)

§61 Сознание и уровень бодрствования

Мы хотели бы теперь остановиться на некоторых предположениях о физиологических процессах, которые опреде­ляют мозговую деятельность, протекающую за «порогом» сознания.

Прежде всего надо отметить, что мы еще, конечно, очень далеки от знания конкретной нейронной организа­ции неосознаваемых форм высшей нервной деятельности и психики. Остается неясным даже насколько правомерна сама постановка подобной проблемы, т.е. в какой степени допустимо говорить о дифференцированности мозговых процессов, реализующих осознаваемые и неосознаваемые формы мозговой активности. Мы пока совсем не представ­ляем в чем заключается та специфическая физиологиче­ская «добавка», благодаря которой первые из этих форм превращаются во вторые и наоборот. Здесь все еще покры­то густым (будем надеяться, предрассветным) туманом незнания, почти столь же непроницаемым, как и тот, ко­торый более полувека назад привел Freud к пессимистиче­ским мыслям о непродуктивности физиологических категорий, как средства разработки психологических кон­цепций.

И несмотря на все это, мы совершили бы очень боль­шую ошибку, если бы при рассмотрении «бессознательно­го» отвлеклись от анализа его физиологических основ. Нам следует только отчетливо представлять специфиче­ский аспект, в котором этот анализ правомерно прово­дить.

В данном случае речь должна идти пока не столько о  каких-то конкретных физиологических механизмах, реа­лизующих интересующие нас проявления, сколько об оп­ределенных тенденциях в современном развитии физиоло­гических представлений. Эти тенденции объясняют, почему мы вынуждены признать реальность феномена «бессоз­нательного» как одной из форм работы мозга, и созда­ют одновременно общие теоретические посылки для выявления нейродинамической основы этого феномена и его более глубокой нейрофизиологической интерпре­тации.

Если мы так истолкуем роль, которую нейрофизиологи­ческий анализ должен выполнять при разработке пробле­мы «бессознательного» на современном этапе, то перед нами сразу же раскрывается обширная область необходи­мых исследований. Важно рассмотреть связи, существую­щие между осознанием психических явлений и изменения­ми «уровня бодрствования» мозга; подвергнуть анализу реальность «отщепления» (диссоциации) как особенности динамики не только психологических содержаний, но и различных форм функциональной активности мозга, вы­ступающих обычно в виде слаженного ансамбля; сформу­лировать гипотезы об отношениях между активностью «бессознательного» и процессами переработки информа­ции в организованных определенным образом нейронных структурах и как итог всего этого дать дополнительные аргументы для критики устаревающих нейрофизиологиче­ских толкований, которые долгое время препятствовали пониманию неосознаваемых форм высшей нервной дея­тельности как активности, участвующей в организации приспособительного поведения.

Излагая выше проведенную в ГДР дискуссию о приро­де сознания [226], мы обратили внимание на то, что тра­диционные направления философского и психологического анализа уже сами на многих путях подводят к проблеме «бессознательного». Уже одно разграничение понятий «сознания» и «психики» ставит вопрос о существовании форм психики, существующих независимо от сознания, за его «порогом». Что же касается нейрофизиологической те­ории сознания, то ее роль в обосновании проблемы «бес­сознательного» проявилась прежде всего в том, что пред­ставление о «бессознательном» перестало быть чисто пси­хологической категорией и оказалось связанным в какой-то степени с концепцией конкретных физиологических меха­низмов мозговой деятельности. Начало этого включения идеи «бессознательного» в контекст физиологических трактовок было положено представлением об «уровнях бодрствования» мозга.

Под уровнем бодрствования (представлением, которым мы во многом обязаны Head) понимают иногда то же, что имеют в виду, когда на более привычном для клиники язы­ке говорят об определенной степени ясности сознания, а иногда то, что подразумевают, используя широко приня­тую классической нейрофизиологией, хотя и не очень четко определяемую, идею функционального «уровня по­коя» или «тонуса» мозговой коры. Какой бы, однако, смысл в данном случае не применялся, им подчеркивается существование определенной иерархии, своеобразной «лестницы» изменений функционального состояния корко­вых структур.

На каждой ступени этой «лестницы» возможности и тип работы сознания имеют особый характер и поэтому, прослеживая выступающую здесь последовательность со­стояний, можно отчетливо уловить глубину и формы зави­симости психологических характеристик сознания от фи­зиологического состояния мозга.

Происходившее на протяжении последних 15—20 лет расширение сведений о неспецифических активирующих мозговых системах вновь привлекло внимание к этой уже относительно давно вошедшей в обиход неврологии общей идее («уровней бодрствования») и в значительной степе­ни ее конкретизировало. Дальнейшее ее развитие произо­шло после того, как было установлено, что градация изме­нений состояния мозга, о которой судят по характеру по­ведения, тесно связана с градацией состояний электриче­ской активности корковых нейронов, выявляемой электро­энцефалографически и также явным образом отражающей разные степени или уровни функциональной активности центральных нервных образований. Электрофизиологическими методами было обнаружено, что прослеживаемая «лестница» изменений функционального состояния мозга отражает смену состояний, характерную не только для бодрствования, но продолжающуюся и после засыпания [167, стр. 1553-1593].

Проникновение в учение о мозге концепции уровней бодрствования имело для теории сознания далеко идущие и противоречивые последствия. С одной стороны, оно об­условило бесспорное углубление представлений об одной из важнейших физиологических предпосылок сознания, с другой — вызвало у некоторых исследователей тенденцию к неправильному отождествлению идеи бодрствования с идеей сознания (на это обстоятельство мы уже обратили внимание, обсуждая подход к проблеме сознания, характерный для таких исследователей, как Fessard, Wein­schenk и др. [117, 226а]).

Отождествление идеи сознания с идеей бодрствования, будучи ошибкой, свойственной вульгарному материализ­му, во многом затруднило понимание роли и «бессозна­тельного», так как не позволяло адекватно поставить два важных вопроса: во-первых, каким образом и при каких условиях высокий уровень бодрствования оказывается со­вместимым с развертыванием не только осознаваемых, но и неосознаваемых форм высшей нервной деятельности и, во-вторых, почему и в каком смысле понижение уровня бодрствования не означает обязательно соответствующего понижения уровня адаптивно направленной активности мозга в ее широком понимании. Вместо представления о возможности (и даже необходимости при определенных условиях, как это будет показано далее) подобных диссоциаций (высокий уровень бодрствования — отсутствие осо­знания определенных сложных форм мозговой деятельно­сти и, напротив, низкий уровень бодрствования — сохране­ние высокой активности специфических форм приспособи­тельной работы мозга) концепция «отождествления» (идеи бодрствования с идеей сознания) вела к противопо­ложной простой, но тем не менее ошибочной схеме одновременного развития однотипно ориентированных сдвигов, то есть к такой схеме, по которой понижение уровня бодр­ствования сопряжено с обязательным понижением адап­тивно направленной активности коры (вследствие усиле­ния в последней процессов торможения), а высокий уровень бодрствования столь же неизбежно связан с подавлением процессов высшей нервной деятельности, раз­вертывающихся неосознанно. Перед представлением о не­осознаваемых формах высшей нервной деятельности от­крылись какие-то возможности нейрофизиологического обоснования только после того, как эта схема «отождест­вления» была сначала расшатана, а затем и полностью по существу разрушена антагонистической ей схемой «диссо­циаций».