Глава четвертая. Проблема неосознаваемых форм психики и высшей нервной деятельности в свете современной теории биологического регулирования и психологической теории установки

II. Основные функции неосозноваемых форм высшей нервной деятельности (переработка информации и формирование установок)


...

§83 Два критических замечания в адрес теории установки Д. Н. Узнадзе. Основной вклад этой теории в учение о «бессознательном»

На предыдущих страницах мы охарактеризовали введен­ное Д. Н. Узнадзе понятие «неосознаваемой установки». Означает ли это, что мы во всем согласны с той трактовкой этого понятия, которая дается Д. Н. Узнадзе и его шко­лой? На этот вопрос мы вынуждены ответить отрица­тельно.

Д. Н. Узнадзе рассматривает установку как состояние, которое при любых условиях остается неосознаваемым. Нам такая трактовка представляется неоправданно сужи­вающей смысл этого понятия. Если понимать под установ­кой состояние, обусловливаемое определенной организаци­ей предшествующего опыта и приводящее к регулирова­нию последующего поведения (насколько мы понимаем, для иной трактовки данные школы Д. Н. Узнадзе повода не дают), то нет ни логических, ни фактических основа­ний полагать, что подобное состояние не может быть и осознаваемым.

Д. Н. Узнадзе подчеркивает: при «наличии потребно­сти и ситуации ее удовлетворения в субъекте возникает специфическое состояние, которое можно охарактеризовать как склонность, как направленность, как готовность его к совершению акта, могущего удовлетворить эту по­требность... как установку его к совершенно определенной деятельности... Установка является модусом субъекта в каждый данный момент его деятельности, целостным со­стоянием, принципиально отличающимся от всех его диф­ференцированных, психических сил и способностей» [87, стр. 170—171]. Установка, по Д. Н. Узнадзе, это целостное состояние, которое «не отражается в сознании субъекта в виде его отдельных самостоятельных переживаний. Оно играет свою роль, определяя работу субъекта в направле­нии активности, приводящей его к удовлетворению своих потребностей» [87, стр. 178].

Основная мысль Д. Н. Узнадзе выражена здесь с боль­шой ясностью. Установка — это не какое-то конкретное «психическое переживание» субъекта, а «модус» состоя­ния субъекта, т. е. готовность, наклонность субъекта к пе­реживаниям, восприятием или действиям определенного типа. Именно в этом заключается отличительная осо­бенность, качественное своеобразие установки, позволяю­щее отграничить ее от других психологических категорий и определяющее ее роль как фактора поведения. Но из этого своеобразия установок отнюдь не вытекает их неосознаваемость и тем более — непереживаемость.

Когда сторонники теории Д. Н. Узнадзе подчеркивают, что установка не осознаваема «непосредственно» (что она осознаваема только опосредованно, через анализ ее отно­шения к действительности, как это имеет место хотя бы в модельном эксперименте), то при этом молчаливо, очевид­но, допускают, что другие психические состояния осозна­ются именно «непосредственно». Такое понимание чрева­то, однако, двумя ошибками. Первая, философская, заклю­чается в том, что принципиально, по-видимому, не допу­скается возможность осознания «модусов» (способов, тен­денций) реагирования. Вторая, психологическая, связана с тем, что предполагается возможность «непосредственно­го» осознания психических явлений, отличных от установ­ки. Если, однако, осознание есть, как мы говорили выше, «знание об... объекте, противостоящем субъекту» (С. Л. Ру­бинштейн), знание о чем-то, что для познающего субъекта является элементом внешнего по отношению к нему мира, то становится очевидным, что всякое осознание имеет опосредованный характер, поскольку всякое сознание предполагает соотнесение того, что осознается, с деятель­ностью и средой, соотнесение «Я» с «не Я». Именно поэто­му вообще не существует никакого «непосредственного» осознания субъектом его психических данностей51. Оши­бочность противоположной точки зрения, долгое время подсказывавшейся субъективно-идеалистической психоло­гией, использовавшей методы интроспекции, была хорошо показана еще Л. С. Выготским. Всякое осознание связано с установлением сложных отношений, а выявляя (через деятельность) отношение к среде, мы можем (хотя и не обязательно должны) осознавать «модусы» этой деятель­ности принципиально так же, как и любые другие ее каче­ства.


51 Представляют интерес формулировки, которые по этому поводу были даны С. Л. Рубинштейном: «Человек познает... самого себя лишь опосредовано, отраженно, через других, выявляя в действиях, в поступках свое отношение к ним и их к нему. Наши собственные переживания, как бы непосредственно они ни пере­живались, познаются и осознаются лишь опосредовано, через их отношения к объекту. Осознание переживания — это, таким обра­зом, не замыкание его во внутреннем мире, а соотношение его с внешним, объективным, материальным миром, который является его основой и источником... Как в познании психологии других людей, так и в самосознании и самонаблюдении сохраняется от­ношение непосредственных данных сознания и предметного мира, определяющего их значение... Сознание по самому существу своему — не узко личное достояние замкнутого в своем внутреннем мире индивида, а общественное образование...» и т. д. [74, стр. 149].


Необходимо, кроме того, иметь в виду следующее. Если мы одновременно примем два положения, т.е. признаем, что установки могут быть только неосознаваемыми и что свое регулирующее влияние они оказывают на поведе­ние даже в его наиболее сложных формах, то тем самым мы станем на путь, который легко мог бы привести нас к тому, что в системе психоанализа является наиболее не­правильным, — к представлению о функциональной геге­монии «бессознательного» и к выделению областей смыс­лового регулирования, в которые сознание принципиально доступа не имеет.

Поэтому, полностью принимая все то ценное, что со­держится в теории Д. Н. Узнадзе в отношении значения установок как основы теории «бессознательного», мы не можем согласиться с представлением об установке, как о факторе, способном быть только неосознаваемым. Имен­но колебания в степени ясности осознания установок, ос­цилляции этой характеристики и определяют в значитель­ной степени ту специфическую роль, которую установкам приходится выполнять в качестве организаторов поведе­ния, адекватно формируя последнее или разрушая его.

Отличие нашего понимания проблемы «установки» от того, которое было разработано Д. Н. Узнадзе, не исчерпы­вается, однако, тем, что было сказано выше. Теория Д. Н. Узнадзе утверждает понятие об установке, как об особенности «целостной личности», как о состоянии, ха­рактеризующем «не какие-нибудь из отдельных психиче­ских функций, а... всего субъекта как такового» [87, стр. 170]. Нам представляется, что экспериментальные ис­следования школы Д. Н. Узнадзе отчетливо показали сложный, межфункциональный, полиструктурный харак­тер установки, ее способность проявляться одновременно в разных физиологических системах. Однако из этого еще отнюдь не вытекает, что установка (например, того типа, который проявляется в описанном выше модельном экспе­рименте с шарами) выражает собой изменение «личности» субъекта, у которого она сформировалась. Нам думается, кроме того, что и вообще весь охарактеризованный выше подход к установке, прежде всего как к механизму ре­гулирования деятельности, не вполне совпадает с представлением о роли, которую отводил Д. Н. Узнадзе этому фактору в психической жизни человека.

Сформулировав эти критические замечания, мы хоте­ли бы еще раз подчеркнуть, что они менее всего конечно, снимают то положительное, что было сказано нами по по­воду теории Узнадзе на предыдущих страницах. Помощь, которую идеи Д. Н. Узнадзе оказали критике психоанали­тических концепций, заключается в том, что они предоста­вили в наше пользование понятие, которое не только об­легчает понимание одной из двух важнейших функций неосознаваемой высшей нервной деятельности, но и устра­няет оказавшийся роковым для всех предшествующих тео­рий «бессознательного» парадокс «непереживаемого пере­живания». Теория Д. Н. Узнадзе раскрывает, во что трасформируется переживание после того, как оно перестает переживаться, не вынуждая нас прибегать для объяснения к наивной схеме «перемещения» неизменен­ного переживания в особую недоступную для сознания сферу. Тем самым эта теория раскрывает под­линное существо «бессознательного» как фактора, за которым остается функция регуляции, хотя этот фактор ни аффектом, ни мыслью, ни стремлением не является. Именно эту сторону проблемы не могли понять предшествующие исследователи, несмотря на силу мысли, которая характеризовала многих из них.

Само собой разумеется, что психологическая те­ория установки ничего непосредственно не говорит нам (и не может сказать) о физиологических основах «бессознательного». Однако отрицать на этом основании ценность ее данных было бы равносильно отрицанию про­дуктивности кибернетических схем управления, регуляции или поиска потому, что эти схемы независимы от конкрет­ного реализующего их материала и, следовательно, также мало что непосредственно нам об этом материале говорят. Теория установки является одним из разделов теории биологического регулирования, что, естественно, заранее ограничивает круг понятий, которыми она опери­рует, и характер проблем, на решение которых она направ­лена. Но зато (и это главное) она освещает такой ас­пект организации поведения, который при лю­бом другом подходе ускользает от внимания. Только учи­тывая эти обстоятельства, можно адекватно оценить и пра­вильно использовать теорию установки.

Расхождения же во мнениях по поводу конкретных особенностей установок, их отношения к активности созна­ния и к процессам высшей нервной деятельности еще, вероятно, долго будут стимулировать дискуссии, в которых проблема «бессознательного» нуждается для своего даль­нейшего развития, быть может, даже больше, чем какая-либо другая.