Часть первая. Попытки понять тревогу

Глава четвертая

Стресс и тревога

Любопытно, что первая книга Ганса Селье «Стресс» вышла в том же самом 1950 году, что и первое издание моей книги «Смысл тревоги», ровно в середине двадцатого века. С этого момента тема стресса начинает привлекать к себе внимание психологов и врачей. В другой книге, опубликованной на шесть лет позже, Селье дает такое определение понятию «стресс»: это «приспособление, в процессе которого возникает антагонизм между агрессивным воздействием и противодействием ему со стороны тела». Стресс есть реакция на «изнашивание тела человека»²¹².

²¹² Hans Selye, The stress of life (New York, 1956), стр. 55–56. См. также стр. 311.

Он выдвинул концепцию общего адаптационного синдрома. Этот синдром, в котором участвуют различные органы (эндокринные железы и нервная система), помогает нам приспосабливаться к постоянным изменениям, происходящим вокруг нас. «Секрет здоровья и счастья заключается в успешной адаптации к постоянно изменяющимся условиям жизни на нашем земном шаре; если адаптация неуспешна, человек получает за это наказание в виде болезней или несчастья»²¹³. По его мнению, каждый человек рождается с каким-то определенным запасом адаптационной энергии²¹⁴.

²¹³ Selye, op. cit., стр. vii.

²¹⁴ Ibid., стр. 66. Грегори Бейтсон ставит под вопрос правомочность использования термина «энергия» как в биологии, так и в психологии. Он пишет: «Уместнее было бы говорить о недостатке энергии, который ограничивает поведение, поскольку у человека, лишенного пищи, поведение в конечном итоге сходит на нет. Но даже и это не всегда верно: амеба, лишенная питания, на какое-то время становится более активной. В данном случае расход энергии и ее приток находятся в обратной зависимости». Gregory Bateson, Steps to an ecology of mind (New York, 1972), стр. xxii.

Возможно, что все это верно с физиологической точки зрения, но я ставлю под сомнение психологический смысл этой теории. Разве энергия не зависит отчасти от интереса и желания человека выполнить поставленную задачу? Исследуя людей пожилого возраста, мы видим, например, что человек превращается в дряхлого старика не только из-за своего возраста, но и потому, что его ничего не интересует. И разве мозг не черпает свою энергию из желания выполнить привлекательную задачу?

У психологов появилась тенденция использовать слово «стресс» как синоним слова «тревога», и стоит поговорить об этом подробнее. Книги, описывающие тревогу, говорят о «стрессе»; этот же термин постоянно слышишь на конференциях, посвященных тревоге. Я не согласен с отождествлением этих двух понятий; по моему мнению, словом «стресс» нельзя называть то беспокойство, которое мы обычно называем тревогой. Это не спор с классическими трудами Селье, который сделал важные открытия в области экспериментальной медицины и хирургии. Термин «стресс» вполне адекватен потребностям той области знаний, но в психологии он не вмещает всего богатого смысла слова «тревога».

Слово «стресс» (что означает давление, напряжение) — термин инженерный или физический. Оно завоевало популярность в психологии, поскольку стресс легко определить, представить себе и, как правило, легко измерить, чего не скажешь о понятии «тревога». Достаточно легко найти тот уровень стресса, при котором человек «ломается». Очевидно, что в нашей культуре — благодаря революционным скачкам в развитии техники, разрушению системы ценностей и т. д. — человек подвергается особенно сильному воздействию стрессов. Об этом же свидетельствует и распространенность заболеваний, вызванных стрессом, — болезней сердца, атеросклероза и бесконечного множества других патологических состояний. В наше время на любой вечеринке люди обсуждают стресс и его разрушительное действие. Выражение «психологический стресс» стало привычным, хотя, заглянув в толковый словарь, я нашел, что такое значение слова «стресс» стоит лишь на восьмом месте.

Когда термин «стресс» используется как синоним слова «тревога», меняются акценты: ударение ставится на том, что нечто воздействует на человека. Оно описывает объективную картину, но оставляет за рамками субъективный аспект. Я, конечно, понимаю, что многие люди, использующие термин «стресс», описывают им и свои внутренние переживания. Джордж Ингел говорит о том, что стресс может быть связан с внутренними переживаниями, в качестве примера он приводит тоску. Но мы скажем, что нормальная тоска есть результат смерти человека, которого мы любим, который, без сомнения, находится вне нас. И в этом случае в концепции стресса подчеркиваются те факторы, которые действуют на человека. Тоска же, вызванная мыслью о том, что однажды меня не станет, это тревога, а не стресс. Невротическая тревога может заключаться, например, в том, что человек с таким огромным сожалением относится к страданиям, пережитым его ребенком в прошлом, что не позволяет ему даже выйти на улицу поиграть.

Хотя люди, использующие термин «стресс», уверяют, что сюда входит и психологический аспект, термин слишком сильно подчеркивает внешнее воздействие на человека. Это имеет смысл в тех областях, откуда термин был заимствован: инженер думает о том, какое давление на мост оказывает тяжелый грузовик, или о том, перенесет ли дом воздействие землетрясения. В сфере инженерных наук субъективный аспект можно не принимать во внимание. Но тревога неразрывно связана с сознанием и субъективными переживаниями человека. Даже Фрейд говорил о том, что тревога связана с внутренними чувствами, в то время как страх имеет отношение к внешним объектам.

С психологической точки зрения решающую роль играет то, как человек интерпретирует угрозу. Аарон Бек утверждал, что для возникновения тревоги важны не столько сами ситуации стресса, сколько то, как человек эти ситуации воспринимает²¹⁵. Барн, Роз и Мэсон исследовали тревогу у солдат, участвовавших в боевых действиях во время войны во Вьетнаме (на этот раз объектом их интереса были водители вертолетов). Они писали, что полет или даже смерть нельзя назвать стрессом, если не учитывать то, как каждый человек воспринимал опасность²¹⁶. Слова «воспринимать» и «интерпретировать» описывают субъективные процессы, которые включает в себя тревога, но не стресс.

²¹⁵ Charles Spielberg, Anxiety: current trends in theory and research, (New York, 1972), II, стр. 345.

²¹⁶ Bourne, Rose, and Mason, Urinary 17-OHCS levels, Arc. Gen. Psych., июль 1967, 17, стр. 109.

Таким образом, употребляя термин «стресс» как синоним тревоги, мы не можем отличить одну эмоцию от другой. Продолжительное чувство злости или хроническое чувство вины являются такой же причиной стресса, как постоянный страх. Мы не можем разграничить эти состояния, если используем для всех один термин — «стресс». Мы не сможем также отделить страх от тревоги. Когда Том, история которого была приведена выше, ощущал страх (например, в тот момент, когда он положил не на место важные бумаги в лаборатории), активность его желудка резко снижалась. Его желудок «отключался». Если же Том испытывал тревогу (после бессонной ночи), беспокоясь о перспективах работы в лаборатории, желудок работал с наивысшей активностью. В отличие от ситуации страха, при тревоге желудок работал сверх меры. Если и то, и другое состояние назвать одним словом «стресс», их существенные отличия будут потеряны.

Несмотря на то, что в своих новых книгах Селье оспаривает некоторые свои прежние представления, его первоначальный тезис — «Любой стресс вредит организму» — в Америке понимают как призыв избегать всевозможных стрессов или, по меньшей мере, стремиться к этому. Селье обратил внимание на эту проблему, и одна из его книг посвящается тем, «кто не боится наслаждаться стрессом полноты жизни и не является столь наивным, чтобы полагать, что это достижимо без интеллектуальных усилий»²¹⁷. Можно вспомнить высказывание, приписываемое Хадсону Хогленду: «Раний подъем с постели по утрам — важный источник стресса». Это так. Тем не менее, мы регулярно поднимаемся с постели рано.

²¹⁷ Hans Selye, Stress and distress (Toronto, 1974).

Более того, дополнительный стресс может в значительной мере освобождать человека от тревоги. Во время войны в Великобритании в период бомбежек, острого недостатка продуктов и событий, вызывающих стресс, отмечалось значительное снижение количества неврозов²¹⁸. Подобная картина наблюдалась и во многих других странах. В период стресса невротические проблемы исчезают, потому что у людей появляются совершенно конкретные поводы для беспокойства, на которых они могут сосредоточиться. В подобных ситуациях воздействие стресса на человека прямо противоположно воздействию тревоги. В ситуации интенсивного стресса человек может освободиться от тревоги.

²¹⁸ M. K. Opler, Culture, psychiatry and human values (Thomas, 1956), стр. 67.

Кроме того, чтобы увидеть неадекватность термина «стресс» как синонима тревоги, попробуем подставить его в высказывание Лиделла: «Тревога является как бы тенью мышления, поэтому чем больше мы узнаем о тревоге, тем лучше можем понять мышление человека». Если сказать «Стресс является как бы тенью мышления», — это выражение не будет иметь смысла. То же самое получится и с высказыванием Кюби: «Тревога предшествует развитию мышления». Выражение «Стресс предшествует развитию мышления» совсем не передает идеи Кюби, говорившего о том, что мысль появляется в результате «разрыва» между стимулом и реакцией, между Я и объектом. «Стресс» — чисто физиологический термин. Именно так и использовал его сам Селье.

Тревога определяется тем, как человек относится к стрессу, как он его принимает и интерпретирует. Стресс по отношению к тревоге находится как бы на промежуточной станции. Тревога — это то, что мы делаем со стрессом.

Грегори Бейтсон, говоря о психологах, путающих часть и целое, с грустью восклицает: «Да поможет Бог тому психологу, который считает, что часть реально существует!» Я полагаю, что стресс является частью опасной ситуации и, если мы хотим говорить о целом, следует использовать слово «тревога».

Замена этого слова другими терминами обычно обедняет наше понимание. Слово «тревога» обладает богатым смыслом, хотя это и затрудняет работу психолога. Оно занимает центральное место в литературе, живописи и философии. Когда Кьеркегор говорит: «Тревога есть головокружение свободы», — он говорит слова, понятные любому художнику или писателю, хотя понимание такого выражения труднее дается психологам.