Глава 9. Вильгельм Райх и психосоматика.
Теория из первоисточника. Отрывок из "Я и оргон".
Нижеприведенный отрывок взят из книги Орсона Бина "Я и оргон". Это рассказ о переживаниях актера в процессе райхианской терапии с доктором Элсвортом Бейкером, выдающимся райхианским терапевтом.
Доктор Бейкер сидел за столом. Он указал на стул передо мной...
"Ну, — сказал он, — снимите вашу одежду и давайте вас осмотрим". Стоя, я начал раздеваться, мрачно глядя перед собой. — "Вы можете не снимать трусы и носки", — сказал Бейкер к моему облегчению. Я аккуратно сложил вещи на стул у стены, надеясь, что сейчас получу медаль за храбрость. "Ложитесь на кровать", — сказал доктор...
Он начал щипать мускулы в мягких частях плеч. Мне захотелось врезать по его садистской физиономии, одеться и уйти отсюда к черту. Вместо этого я сказал "Ай!" Затем я сказал: "Здесь больно". "Здесь не должно быть больно", — сказал он.
"Но болит, — сказал я и протянул: — О-о-о-о-о".
"Теперь сделайте глубокий вдох и выдох", — сказал он, положил ладонь своей руки мне на грудь и сильно надавил на нее другой. Боль была довольно сильной. "Что, если кровать сломается? — подумал я. — Вдруг мой позвоночник треснет или я задохнусь?"
Какое-то время я вдыхал и выдыхал, затем Бейкер нащупал мои ребра и начал тыкать и давить... он стал тыкать в мой живот, там и сям, чтобы найти мелкую узловатую мышцу... Он стал продвигаться вниз, безжалостно пройдясь по моим трусам, и стал щипать и тыкать мышцы на внутренней стороне бедер. Тут я понял, что плечи, ребра и живот у меня на самом деле не болели. Боль была поразительной: болело там, где я в жизни не думал, что будет болеть...
"Перевернитесь", — сказал Бейкер. Я перевернулся. Он прошелся по моей шее и вниз, безошибочно нащупывая плотные больные мышцы. "Повернитесь обратно", — сказал доктор Бейкер. Я повернулся. "Хорошо, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы как можно глубже вдохнули и выдохнули, одновременно вращайте зрачками, не поворачивая головы. Попытайтесь посмотреть на все четыре стены, одну за раз, и двигайте зрачками в разные стороны, как можно дальше". Я начал вращать зрачками, чувствуя себя при этом довольно глупо, но я был ему благодарен, что он больше не мучил мое тело. Снова и снова крутились мои зрачки. "Продолжайте дышать", — сказал доктор Бейкер. Я начал испытывать странное приятное ощущение в глазах, вроде приятной дурноты, которая бывает, если покуришь травки. Дурнота охватила мое лицо и голову и стала распространяться вниз по всему телу. "Хорошо, — сказал Бейкер. — Теперь я хочу, чтобы вы продолжали дышать так же. Ногами проделайте движения, как будто вы едете на велосипеде". Я начал поднимать и ритмично опускать ноги на кровать, ударяя по кровати икрами. Мои бедра заныли, и я ждал, что он велит мне прекратить. Но он ничего не говорил. Я двигал ногами снова и снова, пока у меня не возникло чувство, что мои ноги готовы отвалиться. Тогда постепенно боль стала проходить и то же головокружительное ощущение удовольствия начало распространяться по всему моему телу. Только теперь оно было намного сильнее. Теперь я чувствовал, как будто ритм моих движений возникал сам собой, без какого-либо видимого участия с моей стороны. Я чувствовал, что меня уносит и захватывает что-то большее, чем я сам. Я дышал глубже, чем раньше, и чувствовал, как мое дыхание проходит сквозь легкие вниз к тазу. Постепенно я почувствовал, будто поднимаюсь из цвета молочного шоколада кабинета Бейкера ввысь в другие сферы. Я отбивал астральный ритм. Наконец я понял, что пора остановиться...
Во вторник утром после моего первого визита к Бейкеру я проснулся, проспав около пяти часов, и чувствовал необыкновенный подъем. Мой кофе казался вкуснее обычного, и даже мусор, плывший вниз по течению Истривер, был каким-то легким и симметричным. Это ощущение сохранялось весь остаток дня. Это было ощущение благополучия и примирения с миром. Мое тело казалось легким, и мелкая рябь приятных ощущений пробегала по моим рукам, ногам и телу. Когда я делал вдох, ощущение движения продолжалось у основания торса и казалось приятным. Я слегка напрягался при нежных мыслях о женщинах вообще, наполнявших меня любовью...
Я начал расслабляться. Приятная рябь уменьшалась, и ощущение тревоги начало охватывать меня. Коричневатые пометки, которые на следующий день почернеют и посинеют, стали появляться в тех местах, где Бейкер тыкал и щипал мое тело...
Я забрался в кровать, я замерз и потянулся на пол за еще одним одеялом. Затем мне пришло в голову, что мне стало холодно от страха. Я пытался пронаблюдать за своими чувствами, как, я знал, делается в психоанализе. Это был особый род страха, не испытанного мной раньше. Я представил шоу марионеток, которое я видел в детстве с куклами-скелетами, исполнявшими танец смерти и затем разлетавшимися на части. Их ноги, руки, головы, ребра, таз разваливались на части. Мне казалось, что я тоже начинаю разваливаться. Тревога была ужасной, и я обратил внимание на то, что невольно сжимаю мышцы, чтобы удержать себя. Чудесное радостное чувство освобождения пропало, и на его место пришло желание ухватиться за драгоценную жизнь. Моя броня, если можно так сказать, казалась мне теперь моим старым другом. Люди говорят: "Лучше я умру на электрическом стуле, чем проведу жизнь в тюрьме". Но заключенные ни за что так не скажут. Жизнь в цепях лучше, чем ее отсутствие. Даже теоретическое.
Я понял, что мне понадобится все мое мужество, чтобы вновь вооружиться. Я знал, что отвоюю у доктора Бейкера весь путь шаг за шагом, но я также помнил о своих ощущениях в эти тридцать шесть часов или около того после моего первого сеанса, и я жаждал его больше всего на свете...
"Как провели неделю?" — поинтересовался доктор Бейкер. И я ему рассказал.
"Ваша реакция, ужесточившаяся после периода приятных ощущений, вполне естественна и ожидаема, — сказал он. — Вы не всегда будете испытывать такие приятные чувства, однако следует помнить, что они собой представляют, так чтобы вы снова могли к ним вернуться. Это поможет вам переносить страх, если вы будете чувствовать, будто ваша защита рушится..."
В течение нескольких недель по вторникам в два часа я вдыхал и выдыхал и дрыгал ногами. (С тех пор я обнаружил, что моя грудь и дыхание работали как в первый раз, мобилизуя энергию тела, помогавшую мне в процессе повторного приобретения защиты. Энергия приходила вместе с вдыханием воздуха.) Теперь Бейкер заставлял меня еще ударять кулаками по кровати, пока я двигал ногами. Я обычно колотил, дрыгал и дышал, ритм подхватывал и уносил мое тело...
Чтобы высвободить защиту глаз, Бейкер держал карандаш передо мной и велел смотреть на него. Затем он двигал им по кругу наугад, заставляя меня спонтанно оглядываться. Это обычно продолжалось пятнадцать или двадцать минут, а результаты меня поражали. Мои глаза, казалось, освобождались в моей голове, и я ощущал прямую связь между ними и мозгом. Затем он обычно заставлял меня крутить глазами вокруг, не поворачивая головы, заставляя меня сосредоточивать взгляд на каждой из стен комнаты. Все это время, пока я это делал, я должен был глубоко и ритмично дышать.
Он заставлял меня гримасничать и строить рожи (я чувствовал себя довольно глупо). Он заставлял меня делать подозрительные взгляды или показывать во взгляде вожделение. Все это постепенно создавало у меня ощущение того, что я снова как будто впервые смотрю своими глазами, и это ощущение было чудесным...
В следующий вторник вместо карандаша доктор Бейкер взял ручку с фонариком. Он вертел ее передо мной, светил мне в глаза. Эффект был психоделический. Я следил за ручкой, за отсветами в темноте и пугался. Я действительно испытывал невероятные ощущения, как будто мозг перемещался в моей голове. Бейкер помахал фонариком передо мной минут пятнадцать, затем выключил его, взглянул мне глубоко в глаза и сказал: "Все идет хорошо". Его работа со мной, его оценка моей реакции — все это было не механическим, а являлось результатом способности человека соприкасаться с чувствами и энергетическим зарядом другого...
"Скорчите мне рожу", — сказал Бейкер, и я повернулся к нему с глупой улыбкой. "Теперь усильте ее", — сказал он. Я скорчил лицо в отвратительной чудовищной гримасе. "Что вы чувствуете?" — спросил Бейкер.
- Я не знаю, — солгал я.
- Вы все-таки должны что-то чувствовать.
- Ну, наверное, презрение.
- Наверное?
- Ладно, черт, это ужасно глупо... лежать здесь и крутить глазами.
- Засуньте палец к себе в горло, — сказал Бейкер.
- Что? — спросил я.
- Давитесь.
- Но меня стошнит на вашу кровать.
- Если хотите, можете это сделать, — сказал он. — Просто продолжайте дышать, пока вы это делаете.
Я лежал там, глубоко дышал, засунув палец в рот, и давился. Я делал это снова.
"Продолжайте дышать", — сказал Бейкер. Моя нижняя губа задрожала, как у ребенка, слезы потекли по лицу, и я заорал. Я рыдал минут пять, мое сердце готово было разорваться. Наконец плач стих.
"С вами что-то произошло?" — спросил Бейкер.
"Я думал о своей матери, как я любил ее, и мне казалось, я никогда не увижу ее, и я просто почувствовал отчаяние и горечь, — сказал я. — Мне казалось, как будто я по-настоящему впервые это почувствовал, с тех пор как был маленьким, и это такое облегчение — уметь плакать, и это не глупо, я просто испугался".
"Да, — ответил он. — Это пугает. У вас много злости, много ненависти и гнева, много вожделения и любви. Хорошо. Увидимся в следующий раз."
Я встал, оделся и вышел (Bean, 1971, р. 17-20, 29-31, 34-36).
