Часть третья: Социальное соперничество
Глава 14: Триумф Дарвина
Социальное восхождение
Дарвин рано продемонстрировал обычный компонент социального успеха — амбиции. Он конкурировал за статус и очень хотел признания, которое он мог обеспечить. "Я добился хорошего успеха в изучении водных жуков", — написал он кузену из Кембриджа. "Я думаю, что я победил Дженинса в Colymbetes". Когда собранные им насекомые были упомянуты в книге "Иллюстрации британских насекомых", он написал: "Вы увидите моё имя в последнем номере Стивенов. Я доволен этим уже хотя бы просто из-за злости на г-на Дженинса".
Восприятие Дарвина как типичного молодого самца, склонного к борьбе, выглядит противоречащим стандартным оценкам. Джон Боулби описал Дарвина как "постоянно ворчащего от презрения к себе", "склонного принижать собственные достижения", "постоянно опасающегося критики, как от других, так и самого себя", "преувеличенно почтительного к авторитету и мнению других людей". На поведение альфа-самца это не похоже. Но вспомним, что в группах шимпанзе часто, а в человеческих обществах — почти всегда, социальный статус нельзя поднять в одиночку; обычным первым шагом восхождения является сколачивание коалиции с приматом более высокого ранга, для чего требуется демонстрация подчинённого положения. Один биограф описал якобы патологию Дарвина в терминах, наводящих на размышления: "Некоторое недоверие самому себе, определённое отсутствие уверенности, заставлявшие его подчеркивать эти недостатки особенно тогда, когда он имел дело с авторитетными личностями".
В своей автобиографии Дарвин вспоминал про "жар гордости", который он чувствовал будучи подростком, когда услышал, что один выдающийся ученый после беседы с ним сказал: "Есть в этом молодом человеке нечто интересное". Дарвин сказал, что комплимент "должно быть, был в основном вызван его вниманием, я слушал с большим интересом всё, о чём он говорил, ибо я был невежественен, как свинья, в его рассуждениях об истории, политике и моральной философии". Здесь, как обычно, Дарвин прибедняется, но он вероятно прав в предложении, что само его смирение играло роль. Дарвин продолжал: "Похвала выдающегося человека хотя без сомнения способна возбудить тщеславие, но, я думаю, полезна для молодого человека, так как помогает ему держать правильный курс". Да, правильный. Вверх.
Называть скромность Дарвина тактической — это не то же самое, что назвать её лицемерной. Способность людей почтительно воспринимать людей на вышестоящем ярусе социальной лестницы наиболее эффективна, когда они полностью её рабы и не ощущают её цель явно: мы чувствуем искреннее благоговение перед людьми до того, как, может быть, могли бы осознанно унижаться. Томас Карлил, один из современников Дарвина (и его знакомый), был, вероятно, прав, говоря, что преклонение перед героем — неотъемлемая часть человеческой природы. И это, вероятно, не совпадение, что герой научного судна обретает силы в возрасте, когда люди начинают своё социальное соревнование всерьёз. Как заметил один психиатр, "юность — время нового поиска идеалов…, подросток ищет модель, совершенный образец для подражания. Во многом этот период подобен моменту в младенчестве перед осознанием несовершенства родителей".
Да, благоговение перед нашим образцом для подражания во многом подобно благоговением перед родителями в раннем детстве и, быть может, обусловлено той же самой нейрохимией. Но его роль не только в том, чтобы поощрить обучение подражанием; оно также помогает заключить неявный контракт между старшими и младшими партнерами в коалиции. Последние, обладая низким социальным статусом, который усложняет расчёты во взаимном альтруизме, будут компенсировать его своим почтением.
Во время пребывания Дарвина в Кембридже он питал наибольшую почтительность к профессору преподобному Джону Стивенсу Хенслоу. Дарвин услышал от своего старшего брата, что Хенслоу был "человеком, знающим все науки, и я был этим подготовлен для почитания его". После знаменательного знакомства Дарвин сообщил, что "он — наиболее совершенный человек из тех, с кем я когда-либо встречался".
Дарвин стал известен в Кембридже как "человек, который гуляет с Хенслоу". Их отношения не отличались от отношений миллионов людей в истории нашего вида. Дарвину были полезны советы и пример Хенслоу, его социальные связи; он отплачивал ему, помимо прочего, содействием, приходя на лекции Хенслоу пораньше, чтобы помочь установить оборудование. Можно вспомнить, как описывала Джейн Гудолл социальный подъём Гоблина (глава 12 — А.П.): он был «почтителен» к своему наставнику Фигану, ходил за ним везде, смотрел, что он делал, и часто ухаживал за ним".
Добившись признания Фигана и набравшись его мудрости, Гоблин, будучи зависимым от него, сместил его с поста альфы. Но Гоблин, возможно, питал к нему почтительность до момента, пока его положение не укрепилось в должной степени. Так и мы: наша оценка ценности человека — его профессиональный вес, его моральные качества — так или иначе частично отражает его место, которое он занимает в нашем социальном мире в то время. Мы выборочно слепы к тем качествам, которые нам бы не хотелось признавать.
Поклонение Дарвином перед Хенслоу — не самый показательный пример такой слепоты, поскольку Хенслоу восхищал очень многих. Другое дело — капитан «Бигля» Роберт Фицрой. Когда Дарвин встретился с Фицроем на интервью, где решалось, поплывёт ли Дарвин на «Бигле», ситуация была проще: вот человек высокого статуса, чьё одобрение могло бы в конечном счёте заметно поднять собственный статус Дарвина. Не удивительно, что Дарвин выглядит подготовленным для «почтительности» к Фицрою.
После встречи Дарвин написал своей сестре Сюзен: "Бесполезно хвалить его так, как мне хотелось бы, ибо ты мне не поверишь…". Он написал в своём дневнике, что Фицрой был "столь же совершенен, сколь природа может создавать совершенство". Хенслоу (который стоял на ступеньке той лестницы, которая привела Дарвина на "Бигль") он написал, что " в капитане Фицрое всё восхитительно…".
Годы спустя, Дарвин опишет Фицроя как человека, "имеющего законченную способность смотреть на всех и вся в извращенной манере". Но тогда, спустя годы, он мог позволить себе это. Сейчас же не было времени, чтобы рассмотреть недостатки Фицроя или исследовать изнанку цивилизованного фасада, обычно воздвигаемого на первых встречах. Сейчас же было время для уважения и дружелюбия, и они привели к успеху. Вечером Дарвин писал свои письма, а Фицрой писал военно-морскому офицеру: "Мне весьма нравится всё, что я вижу и слышу о нем", — прося утвердить Дарвина натуралистом судна. В одном из более спокойных пассажей в его письме к Сюзен Дарвин написал: " Я надеюсь, что сужу разумно, не предвзято о капитане Фице". На деле происходило и то, и то — он рационально преследовал личные долгосрочные интересы посредством краткосрочной предвзятости.
Ближе к концу плавания «Бигля» произошло событие, давшее возможность Дарвину ощутить самый сильный в его молодости вкус профессионального признания. Он был, вероятнее всего, на Острове Вознесения, когда получил письмо от Сюзен, описывающей интерес, вызванный его научными наблюдениями, которые читались перед Лондонским Геологическим Обществом. Наиболее значимо было мнение Адама Седжвика, выдающегося геолога Кембриджа, который сказал, что когда-нибудь Дарвин "обретёт громкое имя среди натуралистов Европы". Пока ещё точно не ясно, какие нейротрансмиттеры выделяются при новостях о подъеме статуса (одним из кандидатов, как мы видели, является серотонин), но Дарвин описал их эффект однозначно: "Прочтя это письмо, я карабкался по горам острова Вознесения огромными прыжками и оглашал вулканические скалы громким стуком моего геологического молотка"!
В ответ Дарвин заверил Сюзен, что теперь его жизненным кредо будет: "Человек, посмевший потратить впустую один час времени, живёт бесцельно".
Повышение статуса может приводить к переоценке социального созвездия. Относительное расположение звёзд изменилось. Люди, которые обычно были в центре, теперь сместились на периферию; центр теперь нужно перемещать к более ярким светилам, которые когда-то казались недосягаемыми. Дарвин не относился к людям, проделывающим этот маневр грубо, он никогда не забывал маленьких людей. Однако во время его плавания на «Бигле» появились намёки на изменение его социального исчисления. Его старший кузен, Уильям Фокс, познакомил его с энтомологией (и Хенслоу); в Кембридже Дарвин с большой пользой обменивался с ними знаниями о насекомых и экземплярами коллекций. В ходе их переписки, при запросе советов и информации от Фокса, Дарвин принял свою привычную позу "униженного подчинения". Он написал: "Я не должен был посылать это позорно глупое письмо, но я очень хочу получить несколько крошек информации о вас и о насекомых". Он иногда напоминал Фоксу: "Я так долго и тщетно надеялся получить письмо от моего старого мастера" и велел ему "помнить, что я — ваш ученик…".
Шестью годами позже, когда исследования Дарвина на борту «Бигля» обозначили повышение его высоты, Фокс остро почувствовал новую асимметрию в их дружбе. Внезапно именно он стал извиняться за «унылость» его письма, именно он теперь подчеркивает, что "вы весь день не выходите из моих мыслей", именно он просит почты. "Я так давно не видел вашего почерка, что не могу выразить вам удовольствие видеть его. Я чувствую, однако, что ваше время дорого, а моё ничего не стоит, и в этом большая разница". Это смещение баланса привязанности — нормальная особенность дружбы в моменты резких изменений статуса, так как контракт взаимного альтруизма в этот момент тихо перезаключается. Такие пересмотры, возможно, случались реже в наследственной среде, где (судя по обществам охотников-собирателей) иерархии статусов у взрослых были менее текучи, чем теперь.
