Часть первая: Ухаживания, любовь и секс
Глава 4. Брачный рынок
Чем плоха полигиния?
Наш эволюционный анализ брака усложняет выбор между единобрачием и многожёнством, ибо из него следует, что выбор здесь не между равенством и неравенством. А выбор — между равенством мужчин (между собой) и равенством женщин (тоже между собой). Ничего себе альтернативочка!
Есть несколько возможных причин голосовать за равенство мужчин (то есть моногамию). Одна — уклоняться от гнева всевозможных феминисток, которых не удастся убедить, что полигиния освобождает угнетённых женщин.31 Другая — что моногамия — единственная система, которая, по крайней мере, теоретически, обеспечивает супругом примерно каждого. Но наиболее веская причина в том — что лишение большого количество мужчин жён и детей не только несправедливо, но даже опасно.
31 уместно задаться вопросом — откуда у феминисток такое убеждение? Думается, неспроста — ведь при полигинии наибольшее количество женщин будет сконцентрировано при мужчинах деспотического характера. Дело не в деспотизме полигамии, как системы, а в критериях концентрации — А.П.
Источник крайней опасности — половой отбор мужчин. Мужчины долго конкурировали за доступ к дефицитному половому ресурсу, женщинам. И цена проигрыша в этой конкуренции настолько высока (генетическое забвение), что естественный отбор выработал у них способность конкурировать с особой свирепостью. Во всех культурах мужчины более чем женщины склонны к насилию, включая убийство. (Это действительно для всего животного мира; самцы почти всегда — более воинственный пол, кроме тех видов (типа плавунчиков), где самцовые родительские инвестиции больше самочьих, и там самки могут размножаться чаще, чем самцы). Даже когда насилие не направлено против полового конкурента, оно часто сводится к половому соперничеству. Тривиальная разборка может разрастись до убийства одного мужчины другим, чтобы "спасти лицо" — чтобы заработать звериное уважение, что в древних32 условиях может поднять статус и повлечь половое вознаграждение.
32 и не очень… — А.П.
К счастью, в различных обстоятельствах мужское насилие может быть смягчено. И одно из них — супруга. Можно ожидать, что лишённые женщин мужчины конкурируют с особой свирепостью, и оно так и есть. Не состоящие в браке мужчины в возрасте от 24 до 35 — убивают других мужчин примерно втрое чаще, чем женатые мужчин того же возраста. Часть этого различия без сомнения определяется мужчинами, не женящимися добровольно, но Мартин Дали и Марго Вилсон убедительно показали, что существенная часть обусловлена "умиротворяющим эффектом брака".
Убийство — не единственная вещь, которую может совершить «неумиротворенный» мужчина. Он, видимо, с большей решимостью будет идти на риск вообще и другие преступления в частности. К примеру, совершить грабёж, в том числе для получения ресурсов, которые могли бы привлекать женщин. Он с большей вероятностью прибегнет к изнасилованию. Более распространённая в этой группе преступная жизнь часто сопровождается злоупотреблением наркотиками и алкоголем, что может в свою очередь усугубить проблему — дальнейшим снижением его возможностей по зарабатыванию достаточных денег, которые могли бы привлечь женщин законными образом.
Возможно, это лучший аргумент в споре за моногамный брак с его эффектами уравнивания мужчин: неравенство мужчин социально разрушительнее, причём как для мужчин, так и для женщин, чем неравенство женщин. Полигинийная нация, в которой много мужчин с низким доходом остаются одинокими, — не та страна, где большинство из нас хотели бы жить.
Но, к сожалению, это страна, в которой мы уже живём. Соединенные Штаты — это больше не нация институциализированной моногамии. Это — нация последовательной моногамии. А последовательная моногамия в некоторых отношениях равнозначна полигинии. Джонни Карсон, как и многие другие богатые мужчины высокого статуса, за свою карьеру монополизировал длинные отрезки репродуктивных лет целой серии молодых женщин. Где-то там был мужчина, который хотел создать семью с красивой женой, и если бы не этот Джонни Карсон, женился бы на одной из этих женщин. И если даже этому мужчине и удавалось найти другую женщину, то она была «надкусана» другим мужчиной. И так далее в соответствии с эффектом домино: дефицит фертильных женщин стекает вниз по социальной шкале.
Как ни абстрактно-теоретически это звучит, это не может не случаться на самом деле. Фертильность женщины длится лишь приблизительно двадцать пять лет. Когда некоторые мужчины занимают более двадцати пяти лет продуктивной женской фертильности, то другой мужчина вынужден занимать меньше. И когда в конце списка всех последовательных мужей добавляются молодые мужчины, которые живут с женщиной в течение пяти лет перед решением не жениться на ней, и затем делают это снова (может быть, наконец, женившись на 28-летней в возрасте тридцать пять), то результирующее влияние может быть существенным. Примем во внимание, что если в 1960-м году доля населения в возрасте сорок и более, никогда не состоявшего в браке, была примерно равна для мужчин и для женщин, то к 1990 году мужская доля заметно превосходила женскую.
Не такая уж и сумасшедшая мысль — часть бездомных алкоголиков и насильников которые достигли бы совершеннолетия в социальном климате 1960-х, когда женские ресурсы были распределены более равномерно, вовремя нашли бы себе жену и повели бы менее разрушительный образ жизни. Однако не следует воспринимать эту иллюстрацию буквально: если полигиния действительно оказывает пагубное влияние на малоудачливых мужчин и, косвенно на всех остальных, то недостаточно только выступить против легализованного многоженства. (Легализованное многоженство не было преувеличенной политической угрозой в последнее время, я проверил). Нас должно волновать многожёнство, которое уже де-факто существует. Вопрос не в спасении моногамии, а в её восстановлении. И мы можем с энтузиазмом присоединиться в этом вопросе не только к недовольными неженатым мужчинами, но к большому количеству недовольных бывших жён — особенно тем, которые имели несчастную судьбу выйти замуж за кого-то менее богатого, чем Джонни Карсон.
