Окончание

XXIV. A, m, a, S

Verbum u dabar.

Машина и интуиция.

Схема аналитического пользования.

Либидинальное и Символическое.

В ходе нашей предпоследней встречи я с переменным успехом задавал вам вопросы, и заседание это произвело на тех, кто принимал в нем участие, впечатления самые разноречивые. Для меня это было способом настроить свой инструмент на то, что мне предстояло впоследствии сказать вам на своей посвященной психоанализу и кибернетике лекции. Я надеюсь, что и для вас встреча эта прошла не без пользы.

1

В прошлый раз на этом моменте не задерживаясь, так как, судя по обстановке, это лишь усилило бы чувство всеобщего замешательства, я все же запомнил Ваше выступление по поводу еврейского языка. Что Вы хотели сказать, когда утверждали, что слово verbum в первом стихе Евангелия от Иоанна является переводом еврейского dabar? На что Вы при этом опираетесь?

Не подумайте, что это ловушка. Я вновь обдумал это всего час назад и подкован в этом вопросе не больше, а даже, наверняка, меньше Вас.

Г-н X: — Что ж, во-первых, я должен сказать, что существует факт, который априори заставляет нас думать именно так.

Лакан: — Из того обстоятельства, что Св. Иоанн писал по-гречески, вовсе не следует, что он обязательно думал по-гречески и что логос его был, к примеру, логосом вавилонским. Вы утверждаете, что он имел ввиду еврейское dabar. Объясните мне, почему? Ведь это не единственный способ выразить по-еврейски то, что словом dabar подразумевается.

Г-н X: — Не вдаваясь в детали, укажу лишь на то, что у Иоанна не находят следов ни одной действительно платоновской концепции. Это факт, и я мог бы его доказать. Что интересно, это то, что в принципе logos…

Лакан: — Кто Вам говорит о платоновских концепциях? Я остановился на этом verbum, чтобы указать на близость его в данном случае тому латинскому словоупотреблению, о котором ясно свидетельствует нам использование этого слова в трактате De Signifiatione Блаженного Августина — том самом, который мы в прошлом году комментировали. Теперь, прослушав последнюю мою лекцию, Вы должны были лучше почувствовать все импликации, которые это слово может нести. Я высказал предположение, что verbum, возможно, всякой речи и дажеfiatкниги Бытия, предшествовал — предшествовал в качестве своего рода предваряющей verbumи fiatаксиоматики. А Вы возразили мне на это, что в начале был еврейский dabar.

Г-н X: — Дело в том, что Вы сказали: в начале был язык На что Леклер возразил Вам: нет, не язык, а речь. И я с его мнением согласился.

Лакан: — Существует два вопроса. Во-первых, почему за логосом Св. Иоанна скрывается dabar. И во-вторых, действительно ли dabarозначает именно речь, а не что-нибудь другое. Ответьте на оба вопроса. Итак, почему именно dabar?

Г-н X: — По двум причинам. Во-первых, совершенно ясно, что это скрытая цитата из книги Бытия.

Лакан: — В начале Бытия, в третьем стихе, стоитfiatlux, собственно — va'omer. Вовсе не dabar, ava'omer. Это нечто даже прямо противоположное.

Г-н X: — Да нет же! Совсем не противоположное! Лакан: — Объясните мне, в чем.

Г-н X: — Существует раввиническая традиция, которая этот третий стих Бытия субстантивировала, сделала из него некую сущность, выступающую в роли посредника между Творцом и тварью. Сущность эта и есть Речь, по аналогии с другой, именуемой Премудростью. Но что совершенно бесспорно, так это то, что во всей библейской традиции начисто

отсутствует концепция ratio, то есть логоса в греческом смысле. Именно это показал Бультман, который очень глубоко этот вопрос проанализировал. Концепции вселенной в библейской традиции не существует. В ней начисто отсутствует представление о неизменном, раз и навсегда определенном законе, который связывал бы все воедино, — а ведь это и есть смысл греческого логоса, рациональности мира — мира, который рассматривается как целое, в котором все взаимосвязано, все совершается по законам логики. Для евреев есть совокупность вещей, небо и земля, и тому подобное. Но они никогда не мыслят в концепциях статических, эссенциалистских.

Лакан: — Неужели, прослушав мою лекцию, Вы полагаете, что, говоря о радикальном символическом порядке, я имею в виду некий розыгрыш мест, некое исконное предположение, некое первоначальное гадание, что всякому детерминизму, всякому рациональному понятию о вселенной предшествовало? Это ведь, если можно так выразиться, Рациональное прежде всякого соединения его с Реальным. Вы полагаете, что я имею в виду именно это? Четыре причины, принцип достаточного основания и тому подобное барахло?

Г-н Х:- Но когда Вы говорите: в начале был язык, то звучит это как проекция в прошлое нашей сегодняшней рациональности.

Лакан: — Дело не в том, что я говорю. Это не я, это евангелист Иоанн.

Г-н X: — Но он этого не говорит.

Лакан: — На помощь, отец Бернерт, — мы сейчас попробуем освидетельствовать филологическое образование г-на X. Что представления о вселенной замкнутой, как буква О, — представления, в систематическом виде развиваемого Аристотелем, — у семитов не было, — да, с этим я согласен.

Г-н X: — Существенно то, что у них все находится в движении и никакому рациональному закону не подчиняется. Все, что происходит в природе, — это отголоски Божественной речи. Эта вселенная не детерминирована, не рациональна; она, если хотите, исторична, в ней все происходит по чьей-то личной инициативе.

Лакан: — Да, но это не значит, что она рациональна, ведь модулируется она все-таки речью.

Г-н X: — Я сказал бы, что она не знает категории сущности.

Лакан: — А Вы, отец Бернерт?

О. Бернерт: — Я изучал когда-то Писание, как и все.

Лакан: — Знаете ли вы, что пишет некий Бернет?

Г-н X: — Да.

Лакан: — Он изучил первый стих Евангелия от Иоанна очень тщательно. Я не успел, с тех пор, как Вы мне сделали это возражение, найти его текст, но вывод, по крайней мере, я помню. Он пишет, что за логосом Св. Иоанна кроется, по-видимому, арамейское теттrа.

Г-н X: — Это то же, что dabarпо-еврейски. Это тот же dabar, но несколько субстантивированный, раввинический, о чем я уже говорил.

Лакан: — Вопрос состоит не в том.

Г-н X: — Дело в том, что в этом первом стихе сходится многое. Здесь и традиция книги Бытия, и традиция раввинской мысли.

Лакан: — В любом случае, теттrа значительно ближе к va'omerпервого стиха книги Бытия, это тот же корень. Я заглянул час назад в Genesius, чтобы посмотреть, что такое dabar. Это воплощенное волеизъявление, вроде duxitили locutus est; можно даже передать его глаголом insidiatus est—склонить, соблазнить. Здесь присутствует в скрытом виде то извращение, искажение, та порча, которая постигает речь, когда она нисходит к истокам времени. В любом случае, dabar всегда подразумевает обман, ловушку, "обольщение"; по сравнению с ammara это речь в наиболее дряхлом, бессильном ее аспекте.

Г-н X: — Не всегда. Гром, например, — это речь Бога, и никакого бессилия здесь не подразумевается. То, о чем Вы говорите, — это смысл производный, основной же смысл совсем иной.

Лакан: — Но ясно зато, в каком направлении этот смысл развивается.

Г-н X: — Он может развиваться; разумеется, может.

Лакан: — Это ясно засвидетельствовано.

Г-н X: — Конечно, но это ничего не доказывает.

Лакан: — Но это показывает, во всяком случае, что у нас нет оснований отождествлять это dabar со значением (заметим, тоже проблематичным, потому что исследуют его достаточно пристрастно), в котором употреблено в греческом тексте Евангелия от Иоанна слово логос.

Г-н X: — Ясно, в любом случае, одно: платоновский смысл слова логос необходимо исключить, так как во всех остальных случаях он бесследно отсутствует.

Лакан: — Но это совсем не то, о чем собирался говорить я.

Г-н X: — Так или иначе, слово язык для перевода здесь не годится.

Лакан: — Но в отношении логоса, о котором тут идет речь, не следует пренебрегать и теми оттенками, которыми обогащает его латинское verbum. В нем можно расслышать не только разумную причину вещей, но и нечто совершенно иное — ту игру присутствия и отсутствия, что заранее ставит fiatв определенные рамки. Ибо в конце концов fiatявляется на фоне non-fiat, которое ему предшествует. Другими словами, не исключено, по-моему, что дажеfiat, эта первая законодательная речь, была, на самом деле, чем-то вторичным.

Г-н X: — Да. Но я бы сказал, что мы оказываемся здесь у истоков исторического, временного порядка, и не выходим в область потустороннюю, как пытаетесь нам внушить Вы.

Лакан: — Говоря о речи: в начале, inprincipio, мы создаем своего рода мираж.

Г-н Х:- Я не совсем хорошо понимаю, что Вы сейчас хотите сказать.

Лакан: — Стоит вещам выстроиться в некоторой воображаемой наглядности, как создается впечатление, будто они расположены так от века. Но это, разумеется, мираж чистой воды. Ваше возражение состояло в том, что сложившийся таким образом мир порождает задним числом модель или архетип, в соответствии с которым он, якобы, и складывался. Но это вовсе не обязательно архетип. Порождение задним числом архетипа, который содержал бы все в свернутом виде, совершенно исключается тем, что внушаю Вам я. Платоновский логос, предвечные идеи — все это совершенно не то.

Г-н X: — Язык, в отличие от речи, я как раз и считал всегда такой сущностью, в свернутом виде содержащую все существующее.

Лакан: — Но я-то хотел, чтобы вы расслышали в слове язык другой смысл.

Г-н X: — Вот оно что!

Лакан: — Речь идет о чередовании отсутствия и присутствия, скорее даже о присутствии на фоне отсутствия, об отсутствии, образовавшемся благодаря тому факту, что может существовать присутствие. В Реальном отсутствия нет. Его нет до тех пор, пока вы не предположите, что там, где в действительности присутствия нет, оно может быть. Я предлагаю поместить в начало, inprincipio, слово, то есть нечто такое, что создает контраст, противопоставление. Изначальную противоположность нуля и единицы.

Г-н X: — Но в чем же тогда оно противоположно речи?

Лакан: — Оно составляет ее коренное условие.

Г-н X: — Да, ноя думаю, что условие это Вы с равным успехом можете передать как словом речь, так и словом язык, так как лежит оно всецело по ту сторону их противоположности.

Лакан: — Совершенно верно. Но именно на это я Ваше внимание и хотел обратить. Главенствующее, начальственное слово — вот что нам в некотором роде здесь нужно, а вовсе не смысловой регистр, связанный со словом dabar, с его в какой то степени законнической ориентацией.

Г-н Х: — Ах вот как/

Лакан: — Загляните в Genesius, когда вернетесь домой.

Г-н X: — Но я все эти тексты изучал. Есть большая статья Гидо, где собраны все возможные варианты, но в этом направлении он мыслить не пытается. Genesius, где нюансов гораздо больше, указанное вами значение — коварный, лукавый — действительно называет…

Лакан: — Тот факт, что dabarможет быть понято как insidiatusest, показывает, насколько смысл его отклоняется от первоначального.

Г-н X: — Конечно, отклоняться он может, как может слово речи означать болтовню.

О. Бернерт: — То же самое происходит со словом речь и во французском — он речист подразумевает порою, что он бездельник.

Лакан: — Это не совсем то, так как dabar не имеет смыслового оттенка лишенности (vide).

Г-н X: — Существует текст — Исайя, глава 53 — где речь Бога нисходит на землю и восходит от нее как бы оплодотворенной. Это речь творческая, а не лукавая, что и соответствует арамейскому, несколько субстанционированному, memmra, — это речь, наделенная жизненной силой.

Лакан: — Вы полагаете, что арамейское memmra имеет именно такой смысл? Вы полагаете, что в этой речи есть какой-то, хоть малейший, компромисс с жизнью? Но ведь мы находимся здесь на уровне инстинкта смерти.

Г-н X: — Это идет от стремления понять то, что служит посредником между говорящим и тем, что им созидается. Оплотняясь, это опосредующее начало ложится, если хотите, в основу целого спекулятивного направления еврейской мысли.

Лакан: — Что, dabar?

Г-н X: — Нет, memmra.

Лакан: — Вы уверены?

Г-н X: — Да, это раввиническая традиция.

О. Бернерт: — К какому времени относится memmra?

Г-н X: — Где-то к IIIвеку.

Лакан: — Бернет, о чьей статье я вам говорил, путем разного рода сопоставлений доказывает, что Св. Иоанн думал по-арамейски.

Г-н Х и О.Бернерт: — Это несомненно.

Лакан: — То, что вы называете раввинической традицией, это ее гностический уклон.

Г-н X: — Да, она, безусловно, позаимствовала что-то у гностической мысли, но сама по себе вовсе не носит гностического характера. Это мышление, по сути своей, законническое, оно все пытается кодифицировать.

Лакан: — Вам не кажется, что ближе всему этому именно dabar?

Г-н X: — Нет, memmra.