По ту сторону воображаемого — символическое, или от маленького другого к большому

XXI. Двойник

4

Речь идет не о больном неврозом навязчивости, а о женщине со вполне реальной генитальной патологией — у нее очень маленькое, оставшееся девственно-нетронутым влагалище, и влагалищу этому соответствует полное отсутствие матки. Все это почти вполне достоверно, хотя какая-то странная робость помешала установить эти вещи с полной определенностью. Во

всяком случае, на уровне вторичных сексуальных признаков патология, с точки зрения некоторых специалистов, бросается в глаза — вплоть до подозрений, что речь идет о случае псевдогермафродитизма и что на самом деле она является мужчиной. Таков субъект, который проходит у Феаберна психоанализ.

Стоит отметить важность тона, с которым ход анализа нам подробно поведан. С изумительным спокойствием автор сообщает нам, как субъект, личность явно незаурядная, узнал, что что-то не клеится, что к реальности пола стоит она в каком-то совершенно особенном отношении. Узнать это было тем проще, что в роду ее было еще шесть-семь девушек в подобной же ситуации. Итак, все выяснилось — известно, что женщины в этих делах отлично разбираются. Это избавит меня от лишних хлопот, — утешает она себя и смело идет работать учительницей.

Постепенно, однако, становится ясно, что вместо избавления от природных повинностей, которое должно принести ей то обстоятельство, что наслаждение ей доставляет лишь деятельность чисто духовная, с ней происходит странные вещи: ничего не получается, ничто не удовлетворяет ее. Страшные угрызения совести не дают ей покоя. Совершенно измученная, к концу второго триместра она переживает приступ депрессии.

Аналитик стремится в первую очередь восстановить в ней ее влечения, то есть помочь ей обнаружить в себе фаллический комплекс — и он, в целом, совершенно прав. В дальнейшем удается проследить некоторую связь между тем фактом, что она affects, волнует, определенных мужчин, что близость определенных мужчин как-то на нее влияет, с одной стороны, и кризисами депрессии, с другой. Аналитик делает отсюда вывод, что она хотела бы причинить им зло, и в течение месяцев помогает ей себе это агрессивное влечение усвоить. Как ей, голубушке, все это, черт возьми, хорошо дается! — твердит он себе все это время, ожидая, пока она явит ему признаки того, что называет чувством вины. Что ж, в конце концов она, несмотря ни на что, к этому и приходит.

В конечном итоге, успех анализа связывается с датой, к которой относится в следующих терминах зафиксированное наблюдение: она вернулась, наконец, к своему чувству вины; другими словами, дело обстоит теперь очень просто — она не может сблизиться с мужчиной, не пережив при этом немедленный приступ раскаяния, которое получает на этот раз конкретное

воплощение.

Другими словами, в соответствии с использованной много ранее схемой, аналитик наделил ее двумя вещами. Во-первых, дав ей понять, что она действительно хочет, то есть что она хочет истребления мужчин, он наделил ее собственным Я. Во-вторых, дав ей понять, что все это весьма дурно и что, более того, всякое сближение с мужчинами вообще строго воспрещено, он наделил ее сверх-Я. Все это автор называет параноидальной стадией анализа. Здесь я ему вполне доверяю — он отлично дал ей понять, где ее влечения находятся, теперь она видит, как они понемногу разгуливают у нее где попало.

Действительно ли этот путь правилен? Действительно ли то, о чем свидетельствуют признаки депрессии, укладывается в рамки двухполюсного взаимодействия? Действительно ли то, что происходит между ней и мужчинами, является взаимодействием реальным, либидинальным, со всеми последствиями, которые подразумевает в таких случаях схема регрессии?

Ответ, как ни странно, был у автора прямо перед глазами. Угнетающее воздействие мужских образов связано с тем, что мужчины — это она сама. Именно ее собственный образ, у нее похищенный, и оказывает на нее столь разлагающее влияние, вызывая в первоначальном смысле этого слова, расстройство. Сближаясь с этими несколькими мужчинами, она сближается с собственным отражением, с собственным нарциссическим образом, собственным Л. В этом причина ее подавленного состояния и кроется. Причем для нее ситуация эта серьезнее, чем для кого-либо другого, ибо находится она в положении двусмысленном, входящем в компетенцию тератологии. Впрочем, всякая нарциссическая идентификация по самой природе своей двусмысленна.

Найти лучшую иллюстрацию для функции Penisneidпросто невозможно — в силу того, что она идентифицирует себя с воображаемым мужчиной, пенис приобретает символическое качество, что в данном случае проблему и порождает. Было бы совершенно неправильно, утверждает автор, полагать, будто Penisneidпредставляет собой у женщины нечто естественное. А

кто, собственно, говорит, что это нечто естественное? Разумеется, это символическое. И обретает это качество пенис лишь потому, что символический порядок, в котором женщина располагается, выстроен в перспективе андроцентрической. К тому же это не пенис, а фаллос, то есть нечто такое, чье символическое использование возможно лишь постольку, поскольку находится он в состоянии эрекции. Тем, что остается невидимым, скрытым, невозможно воспользоваться как символом.

У этой женщины функция Penisneidпроявляет себя полностью, ибо ее, не знающую, кто она, женщина или мужчина, вопрос о ее символическом значении поглощает всецело. Причем реальная патология эта сопровождается, дублируется еще одним обстоятельством, с этим тератологическим феноменом возможно, в какой-то степени, связанным: мужская линия в ее роду прервана. В роли главы семьи выступает отец ее матери, именно по отношению к нему выстраивается типичный треугольник и встает вопрос о наделении или обделении ее фаллосом.

Все это как теория, так и курс лечения обходит в данном случае стороной, основываясь на том, что главное состоит в призрачном субъектом своих влечений — тем более, что в данном случае имеем мы дело исключительно с теми влечениями, которым язык наш усвоил изящное имя прегенитальных. Это серьезное исследование прегенитального порождает фазу, которую терапевт должен признать параноидальной. Для нас в этом нет ничего удивительного. Принимать воображаемое за реальное как раз паранойе свойственно, и, отказывая воображаемому регистру в признании, мы ведем субъекта к признанию своих частичных влечений в Реальном.

С этого момента отношения субъекта с мужчинами, носившие до сих пор характер нарциссический, то есть сам по себе уже не простой, становятся взаимно-агрессивными, что усложняет их до необыкновения. И пережитое чувство вины, которого с таким трудом удалось добиться, не дает хороших прогнозов относительно исхода тех дальнейших маневров, которые окажутся необходимы для возвращения субъекта в более умиротворенное состояние.

Чтобы подыскать теоретической ошибке практическую санкцию, далеко заходить не надо. Вот наблюдение на этот счет

очень характерное. Одной из подобных причин, по которым лечение неврозов навязчивости оказывается неудачным, служит убеждение в том, будто за неврозом этим скрывается невыявленный психоз. Неудивительно поэтому, что результатом лечения оказываются скрытые диссоциации, а место невроза занимают у субъекта периодические депрессии и тенденция к ипохондрии.

Не исключено, однако, что можно в таких случаях добиться и

чего-то лучшего.

Сколь бы общими наши рассуждения ни казались, вы уже поняли, должно быть, что из них следуют совершенно конкретные выводы, касающиеся не только истолкования тех или иных случаев, но и всей психоаналитической техники.

8 июня 1955 года.