Часть третья. Новая методология

Глава первая. Основания новой методологии

Принцип

То, что мир далеко не таков, каким он нам представляется, – мысль в философии совсем не новая. Но каков он? Для решения этого уравнения (а в ответе уравнения, как известно еще из средней школы, допускается неизвестное) было изобретено странное слово-словосочетание — «вещь в себе». Впрочем, теперь естествоиспытателями уравнение решается и без «неизвестных» в ответе: что бы мы ни пытались исследовать, спускаясь все ниже и ниже по уровням организации материи (то же самое мы видим и в духовных практиках), в конечном итоге мы никогда не находим искомых «корпускул», вот уже и кварк, открыв который ученые с облегчением вздохнули, оказался сложной системой из множества ингредиентов. Мы словно бы спускаемся в пустоту, но что дальше? Мир, по существу, оказывается «ничем», «ничем со странными свойствами».

То же, кстати, и с «вещью в себе» — единственное препятствие на пути к тому, чтобы познать ее, – это сознание (вспомним старую добрую философскую загадку: «Мыслю, что я мыслю» и «Думаю, что думаю»). Но вот в чем вопрос: чем становится «вещь», отлучившись от сознания? «Самой собой»? Отнюдь нет! Она становится «ничем», «ничем со странными свойствами». Конечно, если допустить широкую трактовку термина «сознание» как цепи «сознание — познание — информация», а иначе сознание в таком вопросе совершенно нелепо было бы вообще рассматривать с учетом всего того, о чем мы говорили ранее о закрытых системах.

Итак, «ничто со странными свойствами» — это имя собственное для того, что пока с трудом поддается нашему пониманию, но, вне всяких сомнений, «видимо» нами. Если мы соблаговолим принять первую половину слова — «ничто», нам останется разобраться только с другой его частью — со «странными свойствами». Именно решение этой головоломки позволит вдохнуть жизнедеятельность во фразу «Мир далеко не таков, каким он нам представляется» и сделать открытые системы «доходными». Как?

Согласно теории возможности, чтобы была вещь, прежде должна была быть возможность этой вещи. Возможность — это имманентно, необходимо присущее вещи пред-существование, которое не зависит от отношений и вероятностных взаимодействий с чем бы то ни было. Не напоминает ли вам это пред-существование тех «странных свойств», о которых шла речь? Действительно, понятие «ничто» значит, что вещи нет, но некое «пред-существование» делает ее возможной. Теория возможности, таким образом, описывает то, что мы назвали «ничем со странными свойствами».

Что же тогда такое «принципы»? Принцип — это механизм, описывающий вышеозначенный переход в рамках новой методологии. Пред-существование вещи, ее возможность сменяется существованием, мы имеем дело с процессом. Описание процесса как состояния приведет к возникновению закрытой системы. Новая методология, апеллирующая к открытым системам, оперирует принципами, которые способны сохранить требование процессуальности. Принцип — это методологическое понятие, а не сила, энергия или даже закон в привычном понимании этого слова — это механизм, это своего рода способ существования возможности.

Понятие квантового поля, к которому пришла современная физика, формулирует сходную по форме модель, полагая, что в основе всего лежит фундаментальный континуум, поле, пронизывающее все пространство, одним из частных проявлений которого является частица. Впрочем, при всей прогрессивности этой модели она отличается определенной неловкостью, поскольку тянет за собой прежний груз объяснительного по свой сути принципа дополнительности Н. Бора, где наличие иной реальности хоть и признается, но трактуется привычными для нашего сознания (в соответствующем способе существования) формами, что, вне всякого сомнения, сковывает исследователей.

Принцип — несодержателен, а следовательно, и описать его настолько же сложно, насколько определить «ничто». Даже более того — так же невозможно, как представить себе это абсолютное «ничто», поскольку последнее должно быть, кроме всего прочего, вне времени и пространства (ведь «ничто» во времени и пространстве — это уже «что-то»), а как такое представление возможно? С определенными оговорками мы можем сказать теперь, что принцип является истинной природой вещей, он первичен относительно вещей, он определяет их и не подчинен им. Он реализует их возможность по своим «законам», а эти «законы» не что иное, как сами принципы.

Психософия предложила уже несколько принципов, обеспечивающих открыто-системный подход. Об этих принципах (принцип центра, отношения, целостности и т. д.), составляющих костяк новой методологии, речь пойдет ниже. Эти методологические константы позволяют работать на содержательном поле действительности, однако должны использоваться сочетанно, поскольку являются не отдельными номенклатурными единицами, а своего рода универсальным конструктом, позволяющим представлять инвариантные структуры.

Когда мы перечисляли названия уже известных психософии принципов, мы не случайно на первое место поставили «принцип центра» — это то самое «ничто», которое мы приняли выше без оговорок; все имеет «центр» — любая система и любой процесс вне зависимости от их сложности, иерархического положения в других системах. Казалось бы, абсурдно полагать, что в основе всего лежат «центры», представляющие собой «ничто», ведь тогда получается, что все «центры» одинаковы, откуда же такое многообразие мира? Тут на подмогу приходит следующий принцип — «принцип отношения».

Все проявляет себя только в отношении друг к другу. Вещь, взятая, так сказать, безотносительно ко всему остальному (в том числе к координатам), сама становится ничем. Она перестает быть «информативной» хотя бы потому, что нет получателя этой информации. Что есть информация вне хотя бы потенциального информируемого? То, что могло быть информацией — она сама, – теряет вне отношений информационные свойства. А чем еще, как ничем, она может быть, коли перестает обладать информацией?

«Странные свойства» «центра», как выясняется, заключаются в том, что он — это «ничто» — определяет индивидуальность будущих отношений, и именно эта индивидуальность делает мир столь многоликим. Следует отметить, что, так как реальность принципа не материальна и не идеальна, она не требует для себя ни координат (тем более что и «центр» — «ничто», и «отношения» между «ничем» также нельзя считать чем-то), ни сил, ни энергий. Получается, что «отношения» распространены повсюду, а значит, один отдельно взятый «центр» находится в непосредственных «отношениях» со всеми иными «центрами».

Вместе с тем такое положение дел, такая генерализованная взаимосвязь всего в сущем позволяет выявить следующий, поражающий свой фундаментальностью принцип — «принцип целостности». Главный смысл этого принципа в том, что мы не имеем никакой методологической возможности отделить в сущем один процесс от другого — понятие «неотграниченности», рожденное в новой методологии «принципом целостности», столь функционально и технологично, что без труда раскрывает главную сущность по большому счету весьма непонятных для нашего сознания открытых систем. Элементы не отграничены, чем достигается целостность и взаимобытийственность всех систем и процессов.

Если же сейчас мы вспомним еще, что «отношение» — это не простая веревочка, связывающая «пустоты», а принцип, то достаточно понятным станет и следующий принцип. «Отношение» способно само обрести «целостность», и именно так проявляет себя «принцип третьего», который делает возможным постоянное, нескончаемое рождение нового — новых «центров» и новых «отношений».

«Принцип способа существования» также достаточно понятен, если сначала вспомнить, что в мире все существует, а если оно это делает, то оно это делает как-то, а коли так, то всегда есть способ этого существования, который определяет и конгруэнтность систем, и доступность их друг другу в тех или иных целях. «Способ существования» определяет появление информации, поскольку информацией станет лишь то, что возможно хоть как-то воспринять, а воспринять мы можем только то, что укладывается в способ нашего существования. Поэтому, если нам недоступно ощущение конкретных напряжений в молекулярной системе, для нас процесс биохимического синтеза всегда будет лишь косвенным представлением, но это только частный пример, который, кстати говоря, опять возвращает нас к пониманию иллюзорности знаний закрытых систем.

И, наконец, один из самых сложных и многогранных принципов — «принцип процесса», принцип, вскрывающий механизмы отношений, развития, принцип, позволяющий прикоснуться к феномену открытых систем, принцип, гласящий, что процессуальность — есть сущность сущего. Мы с детства слышим гераклитово «все течет, все меняется», речь идет о процессе. Мир процесса бесконечно интересен, и именно работа с процессами — основная задача новой методологии. Но насколько пригоден наш язык для того, чтобы мы могли вести речь об этом нескончаемом движении, где все меняется, не успев «устояться»? Можно ли состояниями (а слово — это знак, а значит, и состояние) описать процесс? Можно ли понять процесс через знаки, определив его элементы? Диссоциация знака и обозначаемого пойдет впереди нас. Нужно ли нам это? Психософия решает этот вопрос созданием «нового языка».

Принцип — это понятие, которое стало почти банальным, им пользуются в повседневной жизни как своего рода междометием, да и философия не составила в этом смысле никакого оригинального исключения. В ней он применяется и как аргумент, и как очевидная или априорная данность, и как «слово-паразит», им не брезгуют представители всех направлений, учений и школ — от «воинствующего материализма» до «сверхидеального идеализма». Но никто не уделил подобающего ему места — главного места, места «первоначала» — в своих системах.

В философских работах принцип занимает не центральное, а «необходимое» положение, необходимое для чего-то: теологии, метафизики, коммунизма. Теперь не будет преувеличением заявить, что наконец наступило то время, когда «принципу» настала пора отдать должное. Его исключительное престолонаследное право обеспечивается простой его расшифровкой: «первоначало, основа». Именно принцип, по всей совокупности своих достоинств, претендует на основание новой методологии, и, что самое главное, он способен занять место основополагающего начала этой новой методологии.

Остается лишь только сожалеть о том, что гений Л. Витгенштейна не наткнулся на эту языковую игру (с понятием «принципа»), а любая языковая игра — это противоречие (правда, в большинстве случаев только контекстуальное). Застигнутая во время своего действа, языковая игра — это всегда открытие, а языковая игра с понятием «принципа» — это дорожка к теории «основания». Наши мнения об «основании» на самом деле весьма примитивны, особенно нелепо ссылаться на опыт как таковой в качестве основания умопостроений. «Если опыт и есть основание, – пишет Л. Витгенштейн, – (а не только причина) того, что мы судим вот так, то все же у нас нет основания считать его основанием».[131] Да, мы привыкли полагать, что именно опыт определяет то, как судить о чем-то «правильно», но это лишь иллюзия, и выводы, которые мы делаем, делаем именно мы. И об этом хорошо говорит Л. Витгенштейн: «Опыт не советует нам выводить что-нибудь из него». А кто или что тогда «советует выводить» из опыта? Мы сами себе и советуем. Но не будем же мы утверждать, что мы и являемся «основанием»… Что же все-таки является основанием? Что это, если не то, что звучит всегда в контексте опыта, но существует и без него? Что это, как не принцип?

Странная неопределенность в отношениях с «принципом» в философии продиктована именно этим странным бытием принципа (он сам словно и есть, но словно его и нет), эту ситуацию можно назвать: «и да и нет».

Мы словно тянемся к принципу и словно отталкиваемся от него, мы и желаем, и боимся его. Да и, кроме того, первооснова (принцип) не может быть объяснена «снизу», «из-под», поскольку она всегда будет основанием любого объяснения, любого взгляда. Наш страх, наше смущение и нерешительность, кажущееся отсутствие основания для изучения принципа привели к тому, что мы или стоим на месте в гносеологическом пространстве, или ходим по однажды выписанному кругу, что, впрочем, равнозначно стоянию на месте. Наше нынешнее познание не нашло себе настоящего основания, но всему нужны основания, даже сомнению, а если их нет, то и движение вперед невозможно.

Итак, определимся с понятием «принципа». Очевидны несколько вещей: во-первых, принцип — это не собственно материя, поскольку его не дано «пощупать». Во-вторых, это и не идея, поскольку его нельзя сформулировать и представить, его можно лишь использовать как инструмент, как способ ориентации и реконструкции открытых систем. В-третьих, и это важный пункт: очевидно, что принцип — это и не «дух», по крайней мере в естественном его понимании. Когда мы говорим о «принципе», надо четко себе представлять, что речь идет о первооснове, первоначале, которое, понятно, не может быть ни «производной», ни «свойством», ни равнозначным составляющим.

Резюмируя по теории возможности, мы уже фактически привели то противоречие, которое лежит в основе теории принципа, сейчас наша задача лишь в строгой его конкретизации. Как уже было сказано, противоречие рождается во взаимодействии познающего и познаваемого, но на его содержание практически невозможно указать. Поэтому так важно максимально конкретизировать то, что касается собственно противоречия, чтобы при дальнейшем построении теории всегда иметь возможность отделить то, что действительно принципиально важно, от того, что авторы привнесли в нее для системности и структурности, чтобы их понял читатель или чтобы их теория была применима к практике и, по возможности, технологична.

Вместе с тем необходимо обойти другую возможную ошибку — попытку объяснить, «в чем суть» противоречия. Реализация такой тенденции неизменно проявит себя чрезвычайной неловкостью и нелепостью. В противоречии, по большому счету, нет «сути» в привычном понимании этого слова, поскольку самого противоречия нет в природе. Оно не связывает объяснением элементы, которые им образованы, разломом построений формального мышления, в противном случае имел бы место диалектический подход с подменой противоречия противоположностью или дескриптивной закономерностью. Противоречие не объясняет, а «разъясняет», делает «ясным», очевидным само себя, создавая необходимость появления новой, необычной реальности.

Мы вновь возвращаемся к уже использованному нами примеру «квантово-волнового дуализма», для того чтобы показать, что имеет место именно «необходимое появление новой реальности». В этом физическом примере никакая возможная для нас (даже для нашего воображения) реальность не позволяет одновременно (у одной вещи) сосуществовать свойствам твердого тела и волны. Вместе с тем это противоречие вносит весьма определенные «разъяснения». Используя отрицательные доказательства, мы можем сказать, что субатомный мир не состоит из собственно твердого вещества или волн, а знание еще ряда дополнительных фактов уже позволяет нам говорить об энергетических паттернах.

Заметим попутно, что семантическое звучание термина «энергия» не предполагает непосредственной необходимости пространственно-временного континуума, а ведь и от него необходимо отказаться, если принять во внимание возможность перемещения античастицы из прошлого в будущее, а частицы из будущего в прошлое. Один и тот же процесс (столкновение фотона с позитроном) протекает в обоих временных направлениях, по крайней мере так полагает современная физика. Таким образом, возникает совершенно новая реальность, которую уже даже можно чуть-чуть представить, размышляя о полях, энергетических сгустках и проч.

Итак, совершенно не стоит удивляться тому, что истинное противоречие проявляет новую, не очевидную прежде реальность. И если мы в пункте о «нашем языке» пытались отыскать основное противоречие (и это у нас получилось), мы должны были рассчитывать на то, что нам приоткроется новая реальность. Новый язык проводит нас из мира состояний в мир процессов. Этого же мы вправе ожидать и от противоречия, которое проявилось при постановке нами логического опыта. Именно это противоречие открывает нам новую реальность — реальность принципа, мы увидим ее в разломе этого противоречия.

Найденное нами противоречие содержит две логически несовместимые в рамках одной системы позиции. С одной стороны — гомогенная полипотентная возможность как начало всего сущего (причем с этим положением вряд ли возможно спорить, даже исходя из привычной нам теории эволюции), с другой — индивидуальность результатов развития (эволюции или, лучше сказать, нарождения), и вместе с тем их поражающая всеобщность (и мы ничуть не преувеличиваем, говоря это).

Мы пытались в опыте нашей психотерапевтической работы увидеть те процессуальные универсалии, которые аналогичны у разных людей, которые не могут быть описаны в системах нашего языка, которые совершенно отличны по своему содержанию и наполнению, но вместе с тем обладают необъяснимым сходством друг с другом и всегда были основой всех видимых причин и следствий. Мы наблюдали то, как эти принципы проявляли себя не только в человеке, но и во внешнем по отношению к нему (от системы Сущего до процессов субатомной физики). Нам открылось нечто, что да ет гомогенной и полипотентной возможности, лежащей в основе всего, создавать изумительный по красоте, сложности, индивидуальности и системности мир. Изучение всех увиденных нами принципов сделало их мощными инструментами научного познания, создало возможность уникальной открытой системности.

Психология bookap

Это действительно новая (не известная нам прежде) реальность — живая и движущаяся. «Не в конце своего пути приходит философия к реальности, напротив, с реальности она начинает, – пишет Л. Фейербах. – Только этот путь, а не тот, на который вступает автор в соответствии со спекулятивной философией со времен Фихте, есть единственно естественный, то есть целесообразный и верный путь… Вообще задачей науки является не „снятие“ предмета — боже упаси! – а превращение в предмет того, что не является предметом. Но что не является предметом, то, разумеется, и не дано, поэтому наука начинается, не имея твердой почвы под ногами. Делать беспредметное предметным, непостижимое — постижимым, то есть объект жизненных интересов возводить в мысленный предмет, в предмет знания, – это абсолютный философский акт, тот же акт, которому философия, знание вообще обязаны своим существованием».[132]

Что ж, теперь самое время представить методы, позволяющие осваивать эту «увиденную» нами реальность.