Часть вторая. Вехи психологии

Глава вторая. Опыт психоанализа (второй этап)


...

Методологический разбор системы психоанализа

Достижения психоанализа, его роль в дальнейшем развитии наук о человеке переоценить трудно. Психоанализ первым в психологии противопоставил частному научному подходу системный, что, безусловно, является огромным завоеванием. Он также определил опорные пункты психологии, занимающейся практическим консультированием, – это теория личности и теория ее развития. При этом были акцентированы отношения личности и социума; Фрейд первым и весьма убедительно показал, что, когда мы говорим о личности, мы прежде всего говорим о социуме.

Однако необходимой дефиниции не появилось, ведь есть «личность» как производное социальных отношений, а есть «индивидуальность» как сущность человека. Психоанализ этого не акцентировал, скорее напротив. Таким образом, личность, заключенная в систему ее социальных отношений впервые уже не религией, а наукой, была лишена права на индивидуальность.

С другой стороны, психоанализ впервые включил в теорию личности то, что прежде игнорировалось, – «бессознательное». Более того, впервые в психологической науке нечто совершенно «не очевидное» стало очевидным и приобрело статус «объективного» и «реальности». Это безусловная победа психоанализа, сравнимая по своему значению с квантово-волновой теорией в физике. Благодаря последней мы представляем себе, как выглядит то, что не может «выглядеть», потому что просто не видимо глазом, стоит за гранью восприятия и воссоздано из игры чисел, формул и «сырых данных». Что-то подобное, но в психологии, сделал психоанализ.

Существенно, наконец, что благодаря психоанализу философия впервые заняла не последнее место в теории психологии Особое место в этом завоевании психоанализа принадлежит Карлу Гюставу Юнгу и Эриху Фромму. Мало того, впервые научная психологическая мысль стала питать философию. Пример тому — Макс Шелер («третьего периода своей философской эволюции»), который принял терминологию психоанализа и развивал его идеи. Пример, разумеется, не единственный. Благодаря Фрейду психология впервые вышла и на связь с искусством, причем и прямую, и обратную: искусство с точки зрения психологии (например, работы самого Фрейда — «Достоевский и отцеубийство», «Леонардо да Винчи. Воспоминания детства») и психология в искусстве (например, произведения Стефана Цвейга и творчество Сальвадора Дали).

Психоанализ вообще в каком-то смысле создал прецедент философского характера — учение, которое трудно назвать «материалистическим» (в Советской России его и вовсе предали анафеме), по своей сути стало нигилистическим и антирелигиозным. «Религиозное мировоззрение детерминировано ситуацией нашего детства»,[61] — писал Фрейд, а затем раскладывал все догматы христианства «по полочкам» своей системы, ловко используя формулировки — «Бог Отец», «Бог Сын» и так далее. Мораль, в частности именно благодаря психоанализу, потеряла свой абсолютистский характер, появилась новая, научно обоснованная логика социальных отношений.

Только что мы перечислили завоевания психоанализа; в методологическом плане нас интересуют следующие: отношения системного и частного научных подходов, создание теоретических моделей личности и процесса ее развития, а также дипольность личности и социума (где мы усматриваем игру точки обзора). А новое, постпсихоаналитическое психологическое здание должно было строиться, исходя из «проб и ошибок» «первой силы», этого первого психологического «психотерапевтического чуда» — психоанализа. Соответственно, анализ методологической ситуации, допущенных ошибок в данном случае является очень важным.

Каковы же методологические просчеты психоанализа?

Во-первых, научная модель психоанализа оказалась построенной по типу закрыто-системного образования. То есть для построения системы был взят очень узкий круг частных знаний о человеке («бедность» частного научного подхода) и далее из них были выведены некие закономерности, которые и составили основу системы. В результате основной акцент в теории оказался смещен не на процессы, наблюдаемые в опыте, а на игру элементов системы. «Факты» действительности вычленялись, выхватывались из жизни, а дальше претерпевали трансформацию, двигаясь в виртуальном пространстве психоаналитической теории. Достоверность выводов, таким образом, терялась катастрофически. Законы собственной системы занимали психоаналитиков куда больше, нежели судьба пациента. Познание реальности было подменено познанием структуры теории.

Этот эффект прослеживается даже в терминологии психоанализа. Процессы, протекающие в человеческой психике, назывались психоанализом исходя из его пространственной модели личности. Например, вытеснение, которое удаляет из сознания в бессознательное неприятные воспоминания, переживания и так далее. Вообще этот процесс называется «забыванием», но термин «забывание» не отражает психоаналитического взгляда на вещи, а поэтому становится «вытеснением», словно бы что-то действительно механически вытесняется из одного уровня модели личности в другой. «Подавление» — процесс, который в общем-то нейрофизиологически является процессом торможения, здесь соотнесен с пространственными представлениями о структуре личности. В общем, все как у Льюиса Кэрролла: Алиса, попавшая в страну чудес, наблюдает, как был «подавлен бунт» — служители закона сели на подсудимого и стали его таким образом «подавлять».

Во-вторых, сама теория не определилась в «приоритетах», начиная с того, чем именно она занимается, – «изучением» или «лечением». В конце жизни Фрейд постоянно подчеркивал, что психоаналитический метод является скорее исследовательским, нежели терапией. Но в остальное время этот метод заявлялся именно как лечебное средство. Непонятно также и то, какую цель пред собой ставил психоанализ, работая с пациентом (в терапевтическом смысле): то ли избавиться от симптома, то ли понять и разъяснить его природу? Или, может быть, цель была в том, чтобы человек смог «разобраться в себе»? Или, может быть, улучшить свою социальную адаптацию и качество жизни? Вообще же непонятно главное — психоанализ ищет мира человека с миром или мира внутри него самого? Нельзя сказать, что данная неопределенность плоха, особенно если будут достигнуты обе эти цели. Что может быть лучше? Однако же именно эта неопределенность и не позволила психоанализу стать эффективной системой помощи. Эту методологическую ошибку в построении системы мы назовем «неопределенностью в точке обзора» (см. рис. 6).

В-третьих, неопределенность в точке обзора привела к методологическому просчету, который связан со смешением в теории личности понятий социального и его психических производных, с одной стороны, с феноменом индивидуальности человека — с другой. Личность человека есть продукт социализации, она формируется в процессе усвоения и преломления в растущем и развивающемся человеке знаний и практик, созданных и реализуемых соответствующей культурой. Но есть и тот, кто социализировался, то есть некая изначальная индивидуальность человека, оказавшаяся в соответствующем социуме и его «культурном бульоне».

Человек не станет личностью вне культуры — вне языка, вне общества, но и в этом случае будет жить, существовать, хотя бы и «без личности». То есть мы должны признать наличие кого-то, кто способен на социализацию, но, видимо, раз он может без нее и обойтись, имеет плюс к тому и еще какие-то свои собственные, специфические особенности, черты и составляющие его психики. Иными словами, нельзя забывать, что в нас есть то, что пришло к нам «извне», и то, что было и есть в нас «изнутри», – инстинкты, влечения, особенности психических реакций и так далее. Все это — «изнутри» — не является «личностью», если мы понимаем под «личностью» продукт социализации. Но у Фрейда этого различия нет. В его теории социальные производные (вытесненные влечения, супер-эго, комплексы) неразрывно и причинно связаны с индивидуальным.

Правомерно ли считать бессознательное, например, частью личности? Согласно психоаналитической теории, в нем — в бессознательном — на равных правах существуют и биологические влечения, и некие «вытесненные» (под давлением собственно «личностных» конструктов, возникших в человеке в результате его социализации) образования и переживания. То, что между личностью человека и его биологическим началом идет постоянная «дискуссия», – не вызывает сомнений. То, что Фрейд указал на эту «дискуссию», – есть завоевание, а не ошибка. Но сейчас речь не об этом, сейчас речь идет о том, как создана система, насколько корректно, методологически правильно она создана, нет ли в ней слабых мест. И вот как раз тут психоаналитическая теория и не выдерживает критики.

Фрейд не различает в человеке то, что можно считать производными биологического генеза, и то, что в нем же, в этом человеке, является социогенным. Не разделяет или, по крайней мере, не разводит по разным углам, а ведь это разные системы — у них разная природа, разные законы функционирования. Они взаимодействуют друг с другом, но это взаимодействие разных систем внутри одной системы. Понять логику этого взаимодействия, не разобравшись в особенностях структуры каждой из этих систем в отдельности, невозможно.

В психоанализе же все смешалось, и — как результат — сексуальность становится социальным фактором и активно распространяется по пространству культуры, а «личность» испытывает инцестуозные влечения и тягу к убийству родителей. Если бы речь не шла о научной теории, то это выглядело бы по меньшей мере забавно, но в случае теории — это выглядит, мягко говоря, плохо. Да и разве можно говорить о личности как о социальной производной, если ее составляют и «несоциально обусловленные» компоненты? Нельзя. Но с чем, в этом случае, мы имеем дело? С человеком? С биосоциальной моделью? Или, может быть, с индивидуумом? Это необходимо определить, но тогда сама конструкция теории будет выглядеть иначе, без искусственных швов между социогенными и биологенными производными психического.

Как возможно, что мы рассматриваем «супер-эго» как социальное производное, «эго» — тоже социальное, а «бессознательное» — уже как биосоциальное, но объединяем все это в одну систему, не сделав по этому поводу никаких оговорок? И почему мы так уверены, что «супер-эго» — это исключительно социальное производное? Разве в процессе его формирования не принимают участие биологические законы? Принимают, но, конечно, иначе, и скорее здесь действуют механизмы социального поведения животных, нежели индивидуальные биологические факторы. А разве в бессознательном можно безбоязненно механически объединить то, что является биологическим, индивидуальным, и некие осколки социального, исторгнутые из «сознания»? Методологически это неверно.

Итак, методологической ошибкой следует считать то, что психоанализ подменил сугубо индивидуальные структуры человека результатом их преломления в социальной среде, социальными отношениями. Мы называем эту ошибку «социальными допущениями».

Социальное допущение — это такое допущение в процессе построения модели системы «личность», когда в качестве структурного компонента этой системы рассматривается не тот субстрат, который изначально принадлежал индивиду (например, имманентно присущая индивиду способность к каким-то социальным отношениям), а нечто, что стало результатом некой работы этого индивидуального субстрата в каких-то процессах (например, в процессе социальных отношений). То есть ситуация, когда собственно индивидуальное заменяется на свое вторичное производное — «социального генеза» (см. рис. 6).

Причем необходимо помнить, что когда в теории появляется какое-то социальное допущение, то это практически всегда допущение, базирующееся на представлениях «о высокой планке» морали в каком-то идеальном социуме. Например, в психоанализе социальные допущения базируются на том, что социум не приемлет естественную реализацию сексуальных влечений, что, может быть, конечно, совершенно «естественно» для высшего света, но вместе с тем в референтной группе подростка такое поведение (то есть реализация всевозможных сексуальных влечений) может не вызывать реакции отторжения и неприятия, а, наоборот, поддерживаться и одобряться. Или, например, сексуальные нравы и порядки в тюрьме, школе-интернате? Поэтому подобное социальное допущение, сделанное психоанализом, – своего рода профанация. Нет единой морали, как нет в обществе и универсальных жизненных приоритетов. Бессмысленно пытаться представить какую-то из разновидностей социальных норм в виде абсолютной, одинаково и всеобъемлюще влияющей на любого человека. Тем более что на роль этой «всеобъемлющей морали», может быть и неосознанно, автор теории неизбежно будет предлагать, а то и навязывать не какую-нибудь идеальную всеобщую мораль, а свою собственную, искренне полагая при этом, что она — эта (его) мораль — самая что ни на есть «правильная» и «верная».

Вот это три основных методологических просчета психоанализа, которые, на наш взгляд, связаны именно с тем, что полученный исследователем (исследователями) опыт стоял выше методологических принципов. О них просто не задумались. Система предлагала более-менее внятные, а главное — системные объяснения психическим феноменам, и все этим на тот момент удовлетворились.

Именно эти три методологические ошибки, допущенные психоанализом, перекочевали затем и в другие нарождающиеся психотерапевтические школы и направления. Попытки же того или иного направления психологической мысли избавиться от одной или двух из этих ошибок не приводили к желаемому успеху, а подчас и ухудшали положение дел.