Глава шестая

Критерий индивидуальных отношений

Аннигиляция личности

Возможно, название этого подпункта звучит несколько пугающе, но если мы вспомним те элементы, которые составляют способ существования личности, а это — роли, отождествление, двойственность и одиночество, то, вероятно, оно не покажется нам таким уж ужасным. Понятие личности — одно из самых затертых в психологии, часто трудно вообще понять, о чем говорит исследователь, использующий это понятие. В открытой системе психологии под «личностью» понимается результат социализации. Социализация, хотя в ней самой ничего плохого нет, – это закономерный и необходимый процесс, отлучает человека от самого себя, лишает его спонтанности и естественности.

Манипуляции — это жизнь роли, а что бы мы ни делали, мы находимся в той или иной роли, участвуем в том или ином спектакле. Но индивидуальность не может быть какой-то, несмотря на то, что она определена нами как полипотентная возможность, она только такая, какая она есть. Личность зависима, и сама множит свою зависимость, индивидуальность же немыслима в такой ситуации. Поэтому-то если мы и оказываемся в реальности индивидуальных отношений, то только через отказ от того, что мы называем личностью. И в индивидуальных отношениях действительно сходят на нет все элементы способа существования личности.

В реальности индивидуальных отношений человек не только готов быть честным с другим, но и пытлив по отношению к самому себе. Не утаить от самого себя правду о себе — одно из самых важных и самых сложных дел в жизни. Некоторые полагают, что правильно обратное — удержать в себе эту внутреннюю жажду честности, что это и есть истинный героизм человека, и потому свято следуют придуманным принципам. Но это заблуждение, это «прерывание», как сказал бы Пёрлз, а еще точнее — это страх себя. До тех пор, пока этот страх — вне зависимости от того, замаскирован ли он под моральные принципы или, напротив, окрашен наглостью, – живет в человеке, он — человек — не переступит через свое ролевое поведение, не переступив через него, он не достигнет реальности индивидуальных отношений.

Исключительное самоощущение и уверенность в истинности своего переживания перекрещиваются в том, кто достигает заветной реальности, – и он переступает почти непреодолимый барьер ролевого поведения. Готовность на честность тогда, когда никто не давал никаких гарантий и обещаний принять ее, готовность, основанная на собственном ощущении другого, на уверенности в нем, в другом человеке, – вот залог неролевой активности. Честность ради честности, а не ради желания услышать в ответ нечто интригующее — вот проявление принадлежности к индивидуальным отношениям. Если нечто рождается в глубине нашего существа, наш долг помочь ему, преодолев все преграды, подняться на уровень деятельности.

Причем именно деятельности, потому что правда, заключенная в словах, по сути своей ложна. Она принадлежит сложным — субсубъектному и трехсубъектному — гносеологическим слоям, то есть это всегда ошибочная причинно-следственность, с уходом от себя (через абстрагирование) и попыткой навязать ее другому. Формулируя в словах пережитую в индивидуальных отношениях истину, мы отрываемся от реальности этого переживания. Эйдос не может быть обличен в форму слов, это всегда нечто значительно большее. Слова подобны конструктору — они складываются, как могут сложиться, создавая свой рисунок, – здесь много вариантов, но количество их все равно ограничено, а для реальности индивидуальных отношений нет ограничений. Вместе с тем, действие может сказать куда большее и куда честнее, нежели самые изощренные словесные формулировки.

Двое в реальности индивидуальных отношений теряют границу, всегда разделяющую нас и другого. Философы (М. Бубер, С.Л. Франк, Я.Л. Морено) любят использовать слово «Я-Ты» — оно символизирует отсутствие границы между двумя. Если же нет границы, то нет и ролей, нет сцены и нет подиума, есть только неразделенность отношения, которое состоит из проявления истинного существа. Сущности родственны друг другу, мы схожи своими индивидуальностями. Там, где нет роли, там нет напряжения. Можно плохо сыграть, но «плохо быть» — невозможно. Это даже лингвистический нонсенс, не говоря уже о существе дела. Ощущение себя вне ролевой активности делает нас свободными. Степени свободы двух сторон тождественны. В «Я-Ты» нет «Я» и нет «Ты». «Я» и «Ты» — это роли, а в индивидуальных отношениях нет ролей. В них есть лишь приятие и благоговейное отношение к свободе другого, поскольку здесь, в свободе другого, – твоя собственная свобода. В свободе сила и достоинство, безмятежность силы, ощущение неограниченной потенции собственной возможности избавляет от тревожности и желания, здесь все уже есть, а большего нет и быть не может. Впрочем, здесь и вовсе нет этой дихотомии — «больше-меньше», а раз так, то нет ни потери, ни фрустрации, ни выбора, ни сомнения. Вот что значит — пересечь рубеж ролевого поведения.

Когда все это становится возможным, постепенно отмирает наша внутренняя двойственность. Реалии жизни в обычном случае отлучают нас от нашей спонтанности и естественности, потому двойственность всякой личности — это результат вечного приспособления. Индивидуальности чуждо само понятие «приспособления». Приспособление индивидуальности — есть ее «прерывание». Мы постоянно стремимся к адаптивности, то есть к хрупкому балансу «между». Но в этом положении мы не имеем ничего своего, в нем нет и места Другому. Ценность промежуточного положения равна нулю. Разорванность внутри себя — вот что такое двойственность. Борьба чувств и тенденций — это еще полбеды в сравнении с тем разрушающим воздействием, которое эта двойственность оказывает на нас самих, на наше настоящее «я», на нашу «самость» и «сущность». Это две разные вещи — «мы сами» и «то, что стало нами». Вся наша личность — это не «мы сами», это «то, что стало нами». Таковы плоды внутренней двойственности.

«Я знаю, что это плохо, но ничего не могу с собой поделать…» — более чем частая жалоба наших пациентов (клиентов). Но что толкает на такое поведение? Эта внутри-себя-разделенность. Энергия нашей собственной сущности (которая всегда хороша во всех отношениях) толкает «то, что стало нами». Результат не может удовлетворить сущность, он никогда не бывает таким, как ей бы того хотелось, но больше ей нечего «толкать», ведь сама она — несодержательна. Двигатель внутреннего сгорания двигает и танки, и комбайны, он в принципе не может отказаться от первого, будь он хоть тысячу раз пацифистом! Сущность не может остановиться, но двигать ей приходится то, что представляет собою личность, то есть «то, что стало нами», а не «нас самих». Все, что имеет хоть долю содержательности, неизбежно влечет к противоречивости и двойственности. Даже малое подобие ролевого поведения полно содержательности, а значит, это всегда — почва для проблем, вызываемых двойственностью.

Однако же, переступив через свое ролевое поведение, мы избавляемся от его содержательности, и у нас появляется шанс преодолеть двойственность себя: аннигилируется «то, что стало нами» и остается лишь первозданность. Итак, одновременное ощущение цельности себя, другого и отношений — это еще один критерий, свидетельствующий о том, что мы достигли реальности индивидуальных отношений.

Следующий элемент способа существования личности — отождествленность. Разумеется, ей нет места в индивидуальных отношениях. По всей видимости, отождествленность имеет самые глубокие корни, ее признаки мы видим и у животных, а при желании мы можем усмотреть даже в неживой природе. Надо полагать, что отождествление эволюционно имеет самые благие цели, и мы многим ему обязаны. По крайней мере, если рассмотреть его феноменологически, то мы заметим, что это не что иное, как стремление к воссоединению утраченной целостности. Эволюционная ось — это ось дивергенции, отождествление стремиться нарушить эту разорванность, а значит, и противоречивость, изжить боль от разделения.

Другое дело, что личность (как психическое образование) использует это стремление не лучшим образом, и виной тому, опять-таки, содержательность. Содержательность груба, непластична, прямолинейна. Мы уже говорили, например, о том, как примечательна неограниченная личная пространственность, по сути, ведь это защищенность: если я везде и во всем, то ничего не страшно, это ощущение силы и свободы. Но ведь это возможно лишь в несодержательной сфере. Но в содержании такое «вовлечение в себя» — это диктатура, подчинение, собственичество, унификация Другого до другого, а то и вовсе до безликого объекта.

И в реальности индивидуальных отношений отождествленность пропадает, нейтрализуется. Именно поэтому здесь не может быть ни традиционной боли потери, ни ревностного чувства. Во-первых, признание абсолютной индивидуальности другого есть признание его свободы, как своей собственной, и ощущение ее, как высшей ценности, разумеется, не оставляет места для ревностного отношения. Во-вторых, расставание с самым дорогим не сопровождается болью (хотя это и не исключает определенного, весьма специфического, сожаления), поскольку индивидуальные отношения обладают некой непрерывностью, что доказывает своеобразие переживания времени и пространства, ощущение цельности.

Индивидуальные отношения — это некая связь, которая, однажды возникнув, уже есть. Содержательность (с ее непременным спутником — отождествлением) утрачивает свою силу. В индивидуальных отношениях не заручаемся кем-то или чем-то, мы со-бытийствуем с другим человеком. Расставания — неизбежность, но они перестают восприниматься как потеря. Мы расстаемся без горечи — спокойно и радостно.

В числе элементов способа существования личности есть еще и одиночество. Но о нем, если речь идет об индивидуальных отношениях, даже говорить как-то странно. В обыденной жизни мы, действительно, никогда не можем достигнуть полного понимания другого человека, по той простой причине, что содержательность, интерпретации и прочие составляющие индивидуальных реальностей разных людей всегда противоречивы. Неслучайно даже от очень хорошо знакомого нам человека, даже от близкого мы иногда можем услышать то, что совершенно не ожидали, чего даже не предполагали.

Поэтому ощущение недопонятости нас другим человеком, можно сказать, является «патогномоничным» для личности. Стремление же к абсолютному пониманию другим человеком оказывается в результате своего рода невротическим симптомом. Это стремление никогда не приводит к положительным результатам. Почувствовать себя неодиноким можно только в индивидуальных отношениях. В них, за счет изменения способа существования и аннигиляции ряда личностных конструктов, преодолевается содержательность, мы оказываемся, наконец, способными на полное «взаимопонимание». Это ощущение поразительно и радостно, а на содержательность, которая всегда может преподнести сюрпризы, не стоит даже обращать внимания.

Вот почему часто в процессе психотерапии мы не уделяем значительного внимания той массе содержания, которая предлагается нашим пациентом (клиентом). В содержании мало проку, решив одну загвоздку, мы непременно встретимся с другой, их количество неисчерпаемо, и именно поэтому такое огромное значение приобретает реальность индивидуальных отношений как таковая, которая открывает нам человека напрямую, а не окольным путем — через анализ его поведения, поступков и суждений. Куда более репрезентуемой, видимой, реальности нас интересует то, что лежит за ней.