Масса и власть

Масса и история

Инфляция и масса

Инфляция — это массовый процесс в подлинном и точном смысле слова. Дезорганизующее воздействие, которое она оказывает на население целых стран, ни в коем случае не ограничивается самим моментом инфляции. Можно сказать, что в наших современных цивилизациях, кроме войн и революций, нет ничего, что можно было бы сравнить с инфляцией по ее далеко идущим последствиям. Потрясения, которые она вызывает, столь глубоки, что о них предпочитают умолчать и забыть. А может быть, просто боятся признать за деньгами, ценность которых люди искусственно устанавливают сами, массообразующий эффект, который далеко превосходит их изначальное предназначение и таит в себе нечто алогичное и бесконечно постыдное.

Остановимся на этом подробнее и сначала скажем кое-что о психологических свойствах самих денег. Деньги могут служить массовым символом; но в отличие от других символов, разобранных выше, в деньгах единицы, из умножения которых при определенных обстоятельствах возникает масса, подчеркнуто обособлены. Каждая монета четко ограничена и имеет собственный вес, она опознается с первого же взгляда, она свободно переходит из рук в руки и непрерывно меняет свое соседство. Часто на ней отчеканен профиль властителя, по имени которого она и называется, особенно если это ценная монета. Были луидоры, талеры Марии-Терезии. Монета воспринимается как ощутимая личность. Рука, в которой она зажата, чувствует ее целиком, со всеми гранями и плоскостями. Человеку свойственна по отношению к ней своего рода нежность, ибо она может дать каждому, что он желает, и это наделяет ее личностным «характером». В одном отношении монета превосходит живое существо: металлическая плотность и твердость гарантирует «вечность» ее состава; ее ничем, кроме огня, не разрушить. Она не вырастает по величине: готовой выходит она из-под пресса и должна оставаться тем, что она есть; меняться ей нельзя.

Пожалуй, именно надежность монеты является самым важным ее свойством. Только от владельца зависит, сбережется она или нет: она не убежит, как животное, нужно только охранять ее от других людей. К ней не нужны «подходы», она всегда готова к обращению, у нее не бывает настроений, которые нужно брать в расчет. Положение каждой монеты упрочивается в силу ее отношения к другим монетам иной стоимости. Строго соблюдаемая иерархия монет придает им еще больше личностного. Можно говорить о социальной системе монет со свойственной ей сословной иерархией, которая в данном случае является стоимостной иерархией: за знатные монеты можно получить простые, за простые знатные — никогда.

Груда монет издавна у большинства народов считается сокровищем. Его воспринимают как целое, даже не зная еще, сколько в нем содержится; в этом заключается его сходство с массой Им можно наслаждаться, перебирая монету за монетой При этом их всегда оказывается меньше, чем ожидалось Оно часто скрыто от людских глаз и является внезапно. Но не только тот, кто всю жизнь надеется найти сокровище, но и тот кто им обладает, представляют себе дело так будто оно растет, и старается сделать все возможное, чтобы оно поело и далее. Не подлежит сомнению, что люди, живущие только ради денег, воспринимают сокровище как замену человеческой массы. Об этом свидетельствует множество историй об одиноких скупцах: они выступают в роли сказочных драконов, сторожащих сокровище, что составляет единственный смысл и содержание их жизни.

Можно возразить, что такое отношение к монетам и сокровищам современному человеку уже не свойственно, что повсюду применяются бумажные деньги, что сокровища в невидимой и абстрактной форме содержатся в банках. Однако значимость золотого покрытия для надежной валюты, тот факт что от золота по-прежнему не отказались, свидетельствуют что сокровище никоим образом не утратило своей роли Подавляющая часть населения, даже в самых развитых странах получает почасовую оплату, и величина оплаты повсюду представляется в монетах. Бумажки все еще меняют на монеты; прежнее чувство, прежняя установка по отношению к монетам свойственна каждому; размен денег как повседневный процесс — это один из простейших и распространеннейших механизмов нашей жизни, пользоваться которым умеет каждый ребенок.

Но все же верно, что, кроме этого традиционного, выработалось другое, современное отношение к деньгам. Монетная единица в любой стране имеет теперь более абстрактную стоимость. От этого она не перестала восприниматься как единица. Если раньше монетам было свойственно нечто вроде иерархической организации закрытого общества, то теперь при бумажных деньгах отношения единиц напоминают отношения людей в большом городе.

Из сокровища возник сегодня миллион. Это слово космополитического звучания, оно распространилось по всему современному миру и по отношению к любой валюте. В миллионе интересно то, что он возникает скачкообразно благодаря удачной спекуляции; он стоит перед глазами каждого, чье честолюбие направлено на деньги. Миллионеры окружены сиянием, свойственным старым сказочным королям. Как обозначение численности миллион применяется не только к деньгам, но и к людям. Этот двойственный характер слова особенно легко почувствовать в политических речах. Сладострастие скачущих чисел характерно, например, для речей Гитлера. Там оно относилось обычно к миллионам немцев, которые живут вне границ рейха и которых нужно освободить. После первых бескровных побед еще до начала войны Гитлер получал особое наслаждение от роста численности населения своей империи. Он сопоставлял ее с числом всех немцев, живущих на земле, и признавался, что его цель — заполучить их всех в сферу своего влияния. И всегда — угрожая, требуя, высказывая удовлетворение — он оперировал словом миллион. Другие политики применяют его чаще по отношению к деньгам. Несомненно, оно излучает какое-то особенное сияние. Абстрактное число от применения его к населению стран, а также гигантских городов, где жителей всегда считают в миллионах, обрело массовое содержание, какого не имеет сегодня ни одно другое число. Поскольку деньги связаны с тем же самым «миллионом», масса и деньги сегодня близки как никогда.

Что же происходит во время инфляции? Денежная единица внезапно теряет свой личностный характер. Она превращается в растущую массу единиц, ценность которых тем ниже, чем больше масса. Миллионы, к которым раньше так стремились, теперь вот они — в руках, но они уже не миллионы, они только так называются. Как будто бы самый процесс скачкообразного роста лишил то, что растет, всякой ценности. Если валюта включилась в это движение, напоминающее бегство, то остановки не видать. Как бесконечно может расти счет денег, так бесконечно может падать их стоимость.

В этом процессе выражается свойство психологической массы, которое я считаю особенно и исключительно важным, — страсть к быстрому неограниченному росту. Однако здесь оно переходит в негатив: то, что растет, делается слабее и слабее. То, что прежде было одной маркой, теперь называется 10 000, потом 100 000, потом миллион. Отождествление отдельного человека с его маркой теперь невозможно. Она утратила свою твердость и границу, она в каждое мгновение что-то другое. Она уже не похожа на личность, у нее нет длительности. Она стоит все меньше и меньше. Человек, который раньше в нее верил, не может теперь не воспринимать ее унижение как свое собственное. Он слишком долго себя с ней отождествлял, доверие к ней было как доверие к самому себе. Из-за инфляции не только все вокруг начинает колебаться, становится ненадежным, ускользающим — сам человек делается меньше. Он сам, чем бы там он ни был, уже ничто — так же как миллион, к которому он всегда стремился, уже ничто. У каждого есть миллион. Но каждый — ничто. Процесс накопления сокровищ обратился в свою противоположность. Надежность денег исчезла как мыльный пузырь. Их не прибавляется, а, наоборот, убавляется, все сокровища исчезают. Инфляцию можно назвать ведьмовским шабашем обесценивания, где люди и денежная единица особенным образом сливаются друг с другом. Одно выступает вместо другого, человек чувствует себя так же плохо, как и деньги, которым становится все хуже; и все вместе люди обречены на эти дурные деньги, и так же все вместе чувствуют собственную неполноценность.

Во время инфляции, следовательно, происходит нечто неожиданное, непредвиденное и столь опасное, что вызывает ужас во всяком, кто чувствует ответственность за положение дел и способен различить возможные последствия: двойное обесценивание, следующее из двойного отождествления. Человек чувствует себя обесцененным, так как стала недееспособной единица, на которую он полагался и с которой себя отождествлял. Масса чувствует себя обесцененной, потому что обесценился миллион. Было показано, сколь двусмысленно употребление слова миллион: оно обозначает как большую сумму денег, так и большое сборище людей, особенно когда это относится к современному большому городу; один смысл постоянно переходит в другой и, наоборот, оба питаются друг от друга. Все массы, образующиеся в инфляционные времена — а именно тогда они образуются особенно часто, — испытывают давление этого обесцененного миллиона. Как мало значит отдельный человек, так же мало в это время значат и все вместе. Когда число миллионов растет, весь народ, который состоит из миллионов, превращается В НИЧТО.

Этот процесс соединяет людей, чьи материальные интересы, вообще говоря, имеют между собой мало общего. Наемный рабочий страдает так же, как рантье. Последний за одну ночь может потерять все или почти все, что имеет, столь надежно, казалось бы, сохраняемое в банковских сейфах Инфляция снимает различия, существующие от века, и сплачивает в единую инфляционную массу людей, которые в другие времена даже руки бы друг другу не подали

Это ощущение внезапного обесценивания собственной личности не забудется никогда — настолько оно болезненно Его носят в себе всю жизнь, если, конечно, не удается перенести его на кого-то другого. Но и масса в целом не забывает своего обесценивания, в ней возникает естественная тенденция- люди подвергшиеся обесцениванию, начинают искать кого-то кто еще менее значим, чем они сами, кем они могли бы пренебречь, как пренебрегли ими самими. Мало присоединиться к этому пренебрежению там, где оно уже есть, сохраняя его на том уровне, как оно существовало ранее. Возникает потребность в динамическом процессе унижения: с объектом нужно обращаться так, чтобы он значил все меньше и меньшее денежная единица во время инфляции, чтобы в конце концов свести его к полному ничтожеству. Потом его можно выбросить как старую бумагу или отдать в переработку

Объектом для удовлетворения этой потребности во время инфляции в Германии Гитлер выбрал евреев. Они для этого словно были созданы: имеют дело с деньгами, хорошо разбираются в перемещениях денежных масс и колебаниях курсов удачливые спекулянты, толпятся на биржах, где все их поведение и облик так резко контрастируют с армейским идеалом немцев. Во времена, когда деньги делали все вокруг сомнительным, неустойчивым, враждебным, именно эти черты евреев выглядели особенно сомнительными и враждебными Отдельный еврей «плох». Почему? Потому что его денежные дела идут полным ходом, тогда как другие уже перестали что-либо понимать и предпочли бы вообще не иметь дела с деньгами. Если бы во время инфляции речь шла о процессах обесценивания в немцах по отдельности, достаточно было бы возбудить ненависть по отношению к конкретным евреям. Но в действительности немцы как масса чувствовали себя униженными крушением своих миллионов, и Гитлер, который это ясно понимал, стал действовать против евреев как таковых. В отношении евреев национал-социализм в точности воспроизвел процесс инфляции. Сначала на них нападали, представляя их дурными и опасными людьми, приписывая им враждебные намерения; процесс обесценивания шел дальше; поскольку своих не хватало, стали собирать евреев из покоренных стран; в конце концов их буквально превратили в саранчу, которую можно безнаказанно истреблять миллионами. До сих пор еще не осознан полностью масштаб преступлений немцев, даже тех из них, кто не участвовал в этом сам, а безучастно наблюдал или просто не замечал происходящего. Вряд ли дело зашло бы так далеко, если бы несколькими годами раньше они не пережили инфляцию, при которой марка упала в несколько миллиардов раз. Именно эту инфляцию как массовый феномен они перенесли с себя на евреев.