Масса и власть

Масса

Господство и паранойя

Делийский султан Мухаммед Туглак

По счастливому стечению обстоятельств до нас дошел точный портрет этого делийского султана, более точный, чем изображение любого другого восточного владыки. Знаменитый арабский путешественник Ибн Батута, объехавший в свое время весь исламский мир от Марокко до Китая, провел семь лет при дворе Мухаммеда Туглака, выполняя разные его поручения. Он оставил живое описание султана, его характера, его двора, способов, которые он применял в управлении. Долгое время Ибн Батута пользовался расположением султана, а потом жил в смертельном страхе, впав в немилость. Сначала он, как это было принято, льстил султану, а позже пытался спастись от его гнева, ведя аскетический образ жизни.

«Этот король сильнее всех прочих людей любит делать подарки и проливать кровь». Благодаря опыту, обретенному при дворе, Ибн Батута ясно, как мало кто из людей, понял двойственность лика власти, которая одаривает и убивает. Психологическая точность его описаний имеет неоспоримое подтверждение, ибо мы располагаем вторым сообщением на ту же тему. которое возникло совершенно независимо и делает возможным сравнение. Один из высших чиновников, проведший 17 лет при дворе Мухаммеда, Зияддин Барани написал вскоре после смерти владыки историю его времени на персидском языке, вошедшую в число лучших произведений такого рода. Среди прочего в книге переданы три разговора, которые будущий историк вел с самим султаном и в которых ярчайшим образом выразились представления Мухаммеда о своих подданных и о правлении вообще. Последующее изложение опирается на оба этих источника, которые воспроизводятся подробно, а иногда и дословно.

Мухаммед Туглак был одним из образованнейших людей своего времени. Его персидские и арабские письма считались образцом изящества и ценились еще долго после его смерти. В каллиграфии, так же как в стиле, он ничем не уступал известнейшим мастерам этих искусств. Он обладал богатой фантазией и умел решать уравнения, хорошо знал персидскую поэзию, у него была необычайная память, многие стихи он помнил наизусть и часто и со вкусом цитировал. Он был прекрасно знаком с персидской литературой вообще. Его одинаково занимали математика и физика, логика и философия греков. «Догмы философов, равнодушие и твердость сердца оказывали на него могучее влияние». При этом он обладал любознательностью врача: сам лечил больных, если у них появлялись необычные, интересовавшие его симптомы. Ни один каллиграф, ни один ученый, ни один поэт, ни один врач не мог победить его в дискуссии по их собственной специальности. Он был благочестивым человеком, строго придерживался предписаний религии, не пил вина. Придворные должны были строго соблюдать время молитв, нарушитель подвергался суровому наказанию. Он был поборником справедливости, не только ритуальные, но и моральные предписания ислама воспринимались им всерьез, то же требовалось и от окружающих. На войне его отличали отвага и инициатива; молва о его подвигах шла еще во времена, когда правил его отец и даже предшественник отца. Очень важно указать на эту многосторонность его натуры, ибо те его свойства и действия, что современникам казались ужасными и непостижимыми, резко контрастировали с его блестящими качествами, вызывавшими всеобщий восторг и обожание.

Каким был двор этого справедливого и тонко образованного князя? Чтобы попасть во внутренность дворца, надо было пройти трое ворот. У первых стояла стража, а также трубачи и флейтисты. Когда у ворот появлялся какой-нибудь эмир или иная высокая персона, раздавалось пение труб и флейт, сопровождаемое криками: «Такой-то и такой-то прибыл. Такой-то и такой-то прибыл». Сразу перед воротами стояли помосты, на которых сидели палачи. Когда султан приказывал кого-то казнить, приговор осуществлялся прямо перед входом во дворец. Трупы оставляли лежать тут же в течение трех дней. Тот, кто шел во дворец, обязательно натыкался на горы и штабеля трупов. Палачи и подметальщики улиц, кому полагалось притаскивать и казнить жертвы, приходили в изнеможение от беспрерывной тяжелой работы. Между вторым и третьим порталом располагался приемный зал для обыкновенной публики. Перед третьими воротами сидел Писец порога. Никто не имел права войти в них без особого разрешения султана.

Всякого визитера писец заносил в книгу: «Такой-то пришел к первому часу» или «ко второму» и так далее. После вечерней молитвы список зачитывался султану. Кто три дня или дольше по уважительной причине или без оной не являлся во дворец, тот и не мог больше прийти без нового разрешения султана. Если провинившийся был болен или мог представить другое извиняющее обстоятельство, султан посылал ему соответствующий его рангу подарок. За этими воротами находился собственно зал приемов султана, названный Залом тысячи стрел, — гигантское пространство с чудесным резным раскрашенным потолком.

Обычно аудиенции происходили во второй половине дня, иногда утром. Султан со скрещенными ногами сидел На троне под белым балдахином с большой подушкой позади и двумя другими вместо подлокотников. Перед ним стоял визирь, за ним секретари, потом камергеры и так далее по порядку придворной иерархии. «Когда султан опускался на трон, секретари и камергеры вскрикивали во всю мочь своего голоса: „Бисмилла! — Во имя Божие!“ Сто воинов в боевом облачении со щитами, мечами и луками стояли справа, сто — слева. Остальные чиновники и знать выстраивались по обеим сторонам зала. Потом вводились шестьдесят лошадей в королевской сбруе, их располагали справа и слева так, чтобы они находились в поле зрения султана. Далее появлялись пятьдесят слонов в расшитых шелком попонах с окованными железом клыками, используемых для уничтожения преступников. На затылке у каждого сидел вожатый с особого рода железным шестом, служащим для наказания и управления. Каждый слон нес на спине просторную корзину, вмещавшую, в зависимости от величины и силы животного, от двадцати до тридцати солдат. Слоны были приучены преклонением колен демонстрировать почтение султану. Каждый раз, как слоны становились на колени, камергеры громко вскрикивали: „Во имя Божие!“ Их также располагали по правую и по левую сторону за спинами стоящих. Каждый входящий в зал имел определенное место и, дойдя до камергеров, должен был отдать глубокий поклон. Камергеры сопровождали его возгласом „Во имя Божие!“, причем сила голоса регулировалась в зависимости от ранга гостя, который затем отправлялся на свое место и не имел права покинуть его все время церемонии. Если это был неверующий индус, явившийся выразить почтение султану, камергеры говорили: „Бог привел тебя!“»

Так же и въезд султана в свою столицу наглядно описывается арабским путешественником.

«Когда султан возвращался из поездки, слоны были всячески разукрашены; шестнадцать слонов несли зонты от солнца, одни из которых были из парчи, а другие украшены драгоценностями. Были построены деревянные павильоны высотой в несколько этажей и с шелковыми занавесями, на каждом этаже находились певицы и танцовщицы в чудесных платьях и украшениях. Посреди каждого павильона стояли мехи, наполненные сладким сиропом. Кто угодно (и местные жители, и приезжие) мог пить из этих мехов, получая вдобавок листья бетеля и плоды арековой пальмы. Дорога между павильонами была устлана шелком, по которому ступали лошади султана. Стены улиц, по которым он ехал, от городских ворот до входа во дворец были занавешаны шелком. Перед ним шли слуги, несколько тысяч его рабов, за ним — толпа и солдаты. При одном из его въездов в город я видел, как на спинах слонов были поставлены три или четыре маленькие катапульты, разбрасывавшие в народ золотые и серебряные монеты с момента, когда султан вступил в город, до момента, когда он достиг дворца».

Особо щедр был Мухаммед с иностранцами. О каждом, кто достигал границ королевства, он немедленно получал информацию от своей секретной полиции. Его курьерская служба была организована образцово. Расстояние, на которое путешественникам требовалось 50 дней, его бегуны-курьеры, сменявшие друг друга через каждую треть мили, покрывали за пять. Так доставлялись не только письма — редкие плоды из Хорасана свежими прибывали к его столу. Закованных в цепи государственных преступников клали на носилки, которые укреплялись на головах бегунов, и доставляли ему с той же быстротой, что письма и фрукты. Сообщения об иностранцах, появлявшихся на границах, были точными и конкретными: внешний облик, одежда, количество сопровождающих, рабы, слуги, животные, как стоит, ходит или сидит, за чем проводит время — все описывалось тщательно и в подробностях. Султан уделял этим сообщениям большое внимание. Иностранцам же приходилось ждать в столице пограничной провинции, пока султан не примет решение о том, можно ли гостю следовать дальше и какими почестями его приветствовать. О каждом он судил исключительно по поведению, ибо о его происхождении и семье в далекой Индии трудно было выяснить что-то конкретное. Мухаммед проявлял к иностранцам особый интерес, назначал их губернаторами и сановниками. Его придворные, чиновники, министры и судьи в большинстве своем были иностранцами. Специальным декретом он присвоил им всем титул «преподобие». Он выделял им огромные суммы на содержание, одаривал всеми возможными способами. Благодаря им слава о его щедрости распространилась по миру.

Но еще больше, чем о щедрости, говорили о его строгости. Большие и маленькие проступки он наказывал, невзирая на лица, даже если виновными были люди, известные своей ученостью, благочестием или высокой должностью. Каждый день к нему приводили сотни несчастных в цепях, с закованными руками и ногами. Одних казнили, других подвергали пыткам, третьих избивали. Это был особый учрежденный им порядок: каждый день перед ним проводили всех заключенных его тюрем. Исключением были пятницы — дни отдыха, покоя и очищения. Одним из самых тяжелых обвинений против султана было то, что он заставил жителей Дели покинуть город. Он считал себя вправе подвергнуть их такому наказанию за присылаемые ему оскорбительные письма. Запечатанные пакеты с надписью «Владыке мира для личного прочтения», — подбрасывались по ночам в зал приемов. Распечатав их, султан не находил ничего, кроме ругани и оскорблений в свой адрес. Он решил разрушить город. Откупив все дома и квартиры жителей Дели за их полную цену, он приказал всем ехать в Даулатабад, где решил воздвигнуть свою новую столицу. Жители отказались уехать. Тогда он приказал герольдам донести до всех, что по истечении трех дней в городе не должно остаться ни единой живой души. Большинство подчинилось приказу, но некоторые спрятались в своих домах. Султан приказал обыскать город. Рабы поймали на улице двоих: калеку и слепца. Привели к султану, который приказал калекой выстрелить из катапульты, а слепца протащить волоком от Дели до Даулатабада, что составляло 40 дней пути. По дороге он распался на куски, и в Даулатабад была доставлена лишь его нога. Тогда все бросились вон из города, оставляя мебель и прочее имущество. Город опустел. Опустошение было столь полным, что даже кошек и собак не осталось в домах, дворцах и предместьях города. «Один человек, которому я доверяю, рассказывал мне, что однажды ночью султан взошел на крышу своего дворца и стал смотреть на Дели. Не было видно ни огонька, ни дымка, ни света, и он сказал: „Теперь мое сердце спокойно, и гнев утих“. Потом он написал жителям других городов и приказал им переехать в Дели, чтобы вновь заселить его. Результатом стало разрушение их собственных городов. Сам же Дели остался пустым, потому что он ужасно велик — один из крупнейших городов мира. Таким, приехав, мы нашли город: пустым и едва-едва заселенным».

Обида султана на жителей Дели не была результатом долгого царствования. Напряженность в его отношениях с подданными существовала с самого начала, с годами она лишь росла. Приказ оставить Дели последовал уже на втором году правления. О содержании писем, которые подбрасывались в приемную залу, можно только строить догадки. Многое, впрочем, говорит за то, что они касались способа его прихода к власти. Отец Мухаммеда Туглак Шах погиб в результате несчастного случая после всего лишь четырех лет правления.

Лишь немногие посвященные знали, как это действительно произошло. Старый султан, возвращаясь из военной экспедиции, велел своему сыну возвести павильон для приветствия войск. Через три дня был готов обычный для таких случаев деревянный павильон, но он был сконструирован таким образом, что должен был рухнуть от толчка в одном определенном месте. Когда султан со своим младшим сыном вошел в павильон, Мухаммед просил разрешения начать парад слонов. Разрешение было дано. Слонов вели так, что они, проходя, задевали слабое место постройки. Павильон рухнул, султан и его любимый сын оказались погребены под обломками. Мухаммед настолько затянул спасательные работы, что оказалось уже поздно. Оба были мертвы. Многие утверждали, что султан, старавшийся прикрыть своего сына, еще дышал и его пришлось убить. Мухаммед занял трон без всякого сопротивления, но над злыми языками он не был властен. С самого начала на нем лежало подозрение в убийстве собственного отца.

Делийский султанат при Мухаммеде Туглаке распространился на огромные территории. Потребовалось двести лет, чтобы — уже при Акбаре — столь же значительная часть Индии вновь оказалась под одним правлением. Но Мухаммед отнюдь не был удовлетворен принадлежащими ему двадцатью провинциями. Он мечтал объединить под своей властью весь населенный мир и тешил себя грандиозными планами осуществления этого замысла. Никого из советников или друзей он в эти прожекты не посвящал, но, выдумывая их в одиночестве, в одиночестве ими наслаждался. Что бы ему ни приходило в голову, все он почитал годным. Он нисколько не сомневался в себе, цель ему казалась сама собой разумеющейся, средства, для этого используемые, — единственно верными.

Самыми честолюбивыми из его планов были завоевание Хорасана и Ирака и поход в Китай. Для первой цели была собрана армия в 370 000 всадников. Начальники в городах, которые предполагалось захватить, получили гигантские взятки. Однако поход не состоялся или провалился с самого начала: армия разбежалась. Суммы, которые были огромными даже по масштабам султаната, оказались потрачены впустую. Завоевательный поход в Китай должен был осуществляться через Гималаи. 100 000 всадников были посланы в горы, чтобы захватить целый массив вместе с его полудикими обитателями и таким образом обеспечить проходы в Китай. Вся армия погибла, за исключением десяти человек, которые возвратились в Дели и там были казнены впавшим в депрессию султаном.

Завоевание мира требовало коллоссальных армий, а те требовали больше и больше денег. Впрочем, доходы Мухаммеда были огромны. Со всех сторон стекалась дань от покоренных индусских королей. От своего отца он, среди прочего, унаследовал бассейн, полный отвердевшего расплавленного золота. Но все же он скоро впал в безденежье и, как это ему было свойственно, стал искать чудодейственное средство, чтобы решить все проблемы разом. Он прослышал про китайские бумажные деньги и решил сделать что-то похожее, но на основе меди. Было дано распоряжение начеканить огромное количество медных монет, стоимость которых была произвольно приравнена к стоимости серебра. Он приказал использовать их вместо золота и серебра; теперь все покупалось и продавалось на медь. Следствием этого эдикта стало то, что дом каждого индуса превратился в монетный двор. Жители разных провинций чеканили в частном порядке миллионы и миллионы монет. Ими платилась дань, на них покупались лошади и прочие ценные вещи. Знать, сельские старосты и помещики обогащались на меди, государство беднело. Скоро стоимость новых денег резко упала, тогда как старые монеты, ставшие уже редкими, стали стоить в четыре-пять раз дороже, чем раньше. В конце концов медь стала идти по цене гальки. Купцы придерживали товары, торговля повсюду замерла. Увидев последствия своего указа, султан в гневе отменил его и объявил, что все, кто имеет медные монеты, должны сдать их в казну в обмен на старые. Люди извлекали медь из всех углов, куда она была зашвырнута, как мусор, и тысячами шли в казну, где получали за нее золото и серебро. Горы медных монет громоздились в Туглакабаде. Казначейство лишилось огромных сумм, безденежье стало еще острее. Когда султан понял, во что обошлось ему введение медных денег, он еще сильнее разозлился на своих подданных.

Другим средством добывания денег были налоги. Уже у его предшественников они были чрезвычайно высоки. Теперь же стали еще выше и собирались с безоглядной жестокостью. Крестьяне превратились в нищих. Те из индусов, кто что-то имел, бросали землю и уходили в джунгли к мятежникам, которых расплодилось огромное множество. Земля пустовала, производство зерна падало. В центральных провинциях империи разразился голод. С началом засухи голод распространился повсюду. Так продолжалось несколько лет. Семьи распадались, голодали целые города, тысячи людей умирали с голоду.

Пожалуй, именно этот голод круто повернул судьбу империи. Умножились бунты. Одна за другой провинции стали отпадать от Дели. Мухаммед все время проводил в экспедициях, усмиряя бунты. Жестокость его росла. Он истреблял целые местности. Приказывал окружать сплошной цепью леса, куда скрывались восставшие, и убивать всех, кто попадется, будь это мужчина, женщина или ребенок. Ужас перед ним был так велик, что, где бы он ни появлялся, никто не смел сопротивляться, если не успевал бежать заранее. Но только он успевал усмирить или опустошить одно место, как мятеж вспыхивал в другой части страны. С губернаторов отпавших провинций он приказывал живьем сдирать кожу. Потом ее набивали соломой, и эти ужасные куклы рассылались для устрашения по всей стране.

Мухаммед не испытывал угрызений совести из-за своей жестокости. Он был убежден в правильности этих методов. Разговоры, которые он вел по этому поводу с историком Зия Барани, настолько поучительны, что стоит процитировать кое-что из них.

«Ты видишь, — говорил султан своему собеседнику, — сколько вспыхнуло восстаний. Это мне совсем не нравится, хотя люди скажут, что я их сам вызвал своей излишней строгостью. Но я не откажусь от смертной казни ни из-за этих слов, ни из-за восстаний. Ты читал много исторических сочинений. Разве ты не видел, что короли в определенных обстоятельствах прибегали к смертной казни?»

Барани в ответ цитировал высоких исламских авторитетов, полагавших, что смертная казнь может применяться в семи случаях. Применение ее помимо этих случаев вело бы к беспорядкам и бунтам и наносило вред стране. Вот эти случаи: 1. Отпадение от истинной религии. 2. Убийство. 3. Связь женатого мужчины с чужой женой. 4. Заговор против короля. 5. Разжигание мятежа. 6. Установление отношений с врагами короля и передача им сведений. 7. Неподчинение, наносящее вред государству, но только неподчинение этого рода. Относительно трех из этих преступлений: отпадения от религии, убийства мусульманина и супружеской измены с замужней женщиной — высказывался сам пророк. Наказание четырех остальных — скорее дело политики и хорошего правления. Но авторитеты, считает Барани, должны были бы еще сказать, что короли назначают визирей, поднимают их в достоинстве и вручают им управление своими царствами. Эти визири для того и существуют, чтобы заботиться о правильности указов и содержать страну в добром порядке, чтобы королю не было необходимости пятнать себя людской кровью.

Султан возражал: «Наказания, которые тогда предлагались, соответствовали тому, раннему состоянию мира. Сейчас дурных и строптивых людей стало гораздо больше. Я их наказываю по подозрению или потому, что догадываюсь об их мятежных и предательских намерениях, и каждый наималейший акт неподчинения караю смертью. Так я буду поступать и дальше, пока не умру или пока люди не станут вести себя прилично и не прекратятся бунты и непослушание. У меня нет такого визиря, чтобы установить правила, позволяющие мне не проливать крови. Я наказываю людей, потому что они все сразу стали моими соперниками и врагами. Я раздал им огромные богатства, но они все равно не стали лояльнее и дружественнее. Их мысли я хорошо знаю и вижу, что они недовольны и враждебно настроены».

В одном из более поздних разговоров он сожалеет, что не приказал еще раньше казнить всех тех, кто потом доставил ему столько хлопот и волнений. В другой раз — он в тот момент потерял один из важнейших своих городов, именно тот, куда были изгнаны жители Дели, — султан велел позвать Барани и спросил его, какое лечение применяли при такой беде властители прежних времен. Его царство поражено болезнью, и никакое лекарство не помогает. Барани сказал, что короли, понявшие, что утратили уважение народа и стали всем антипатичны, отрекались и передавали правление достойнейшему из своих сыновей. Другие предавались охотничьей страсти и удовольствиям, а государственные дела поручали визирям и чиновникам. Если народ этим удовлетворялся, а король не был мстительным, болезнь таким образом могла быть излечена. Из всех политических зол крупнейшее и ужаснейшее — это чувство антипатии и неуважения во всех слоях населения. Султан, однако, не хотел принять этих прямых и смелых намеков Барани. Когда ему удастся наладить дела в королевстве так, как ему хочется, — только тогда он доверит правление троим определенным людям, а сам совершит паломничество в Мекку. «Сейчас же я в гневе на своих подданных, а они злы на меня. Они знают мои чувства, а я знаю, что чувствуют они. Какое бы лечение я ни применил, все без результата. Меч — вот мое лекарство для повстанцев, мятежников и недовольных. Я казню их смертью и прибегаю к мечу, чтобы излечить их страданием. Чем больше будет сопротивление, тем сильнее наказание».

Но число восстаний и прочие потрясения оказали все же определенное воздействие на душевный облик султана. Его стало грызть сомнение, но не по поводу нагромождений трупов перед дворцом, а также в городах и провинциях, где он бывал, а по поводу легитимности его власти. Он был, как оказалось, благочестивым и законопослушным человеком, а потому хотел, чтобы его власть была освящена высшей духовной санкцией, какую можно получить в исламе. В прошлые столетия ответственными за это считались халифы из дома Аббасидов, сидящие в Багдаде. Но их царство более не существовало. В 1258 г. Багдад был захвачен монголами, и последний халиф убит, Мухаммеду Туглаку, который занял трон в 1325 г., а угрызения совести почувствовал в 1340 г., когда одну за другой стал терять провинции, было вовсе не легко выяснить, кому теперь принадлежит право инвеституры. Он честно занялся розысканиями. Путешественники, прибывающие ко двору из западных исламских стран, подвергались детальным расспросам, пока, наконец, не выяснилось, что столь желанным «папой» является халиф Египта, Он вошел с ним в переговоры, туда и обратно засновали посольства. В письмах к халифу он позволял себе лесть столь чрезмерную, что даже историк Барани, ко многому привычный, не осмеливается ее воспроизвести. Посла халифа Мухаммед со своими высшими вельможами и богословами встречал у ворот города и шел рядом с ним босиком. Он велел убрать со всех монет свое имя, поместив взамен имя халифа. В пятничных и праздничных молитвах провозглашалось имя халифа. Но этим Мухаммед не удовлетворился. Все прежние короли, не подтвержденные халифом, были вычеркнуты из молитв, а их правление было объявлено недействительным. Имя халифа было запечатлено на самых высоких домах, и ничье имя не могло стоять рядом. В торжественном дипломе, прибывшем из Египта в результате многолетней переписки, Мухаммед по всей форме был объявлен представителем халифа в Индии. Эта грамота так обрадовала султана, что он повелел придворным поэтам переложить ее в стихи.

Во всем остальном он до самого конца остался тем же, чем и был. Жестокость его росла вместе с неудачами. Он не погиб от руки убийцы, а умер после 26 лет правления от лихорадки, которую подцепил во время одной из карательных экспедиций.

Мухаммед Туглак — чистейший случай параноидального владыки. Чуждость его бытия делает его для европейца особенно поучительным. Все в нем выражено однозначно, все на виду. Организация его натуры дана в полной определенности.

Разнообразные массы действуют в его сознании: его войско, его деньги, его трупы, его двор, к которому прицеплена его столица. Он без конца манипулирует этими массами, увеличивая одну за счет другой. С гибелью огромного войска иссякают сокровища. Вся столица посылается в изгнание. В этом мировом городе он, удовлетворенный, вдруг остается один. С крыши дворца он глядит на опустелую столицу — счастье выжившего во всей его полноте.

Что бы ни происходило, одной из своих масс он никогда не давал иссякнуть. Ни при каких обстоятельствах он не расставался с мертвецами. Гора трупов перед дворцом стала постоянным явлением. Ежедневно перед ним дефилируют пленники, в качестве кандидатов на казнь они составляют его бесценное достояние. За 26 лет правления нагромождения трупов протянулись от дворца до всех провинций империи. Эпидемии и голод приходят на помощь. Конечно, его злит неизбежная убыль в собираемых налогах. Но пока число жертв растет, ничто не может всерьез поколебать его уверенности в себе.

Чтобы сила его приказов, которые суть ни что иное, как смертные приговоры, могла достичь абсолютной концентрации, он старается получить поддержку высочайшей инстанции, обосновывающей власть. Бога, в которого он верит как благочестивый магометанин, уже недостаточно. Он ищет инвеституры от законного представителя Бога.

Психология bookap

Современные индийские историки защищают Мухаммеда Туглака. Власть никогда не испытывала недостатка в славословящих. Историки, которые профессионально ею одержимы, умеют объяснить все через время, за которым им, как знатокам, легко укрыться, или через необходимость, которая в их руках примет любой облик.

Подобные изображения должны бы встретиться и во времена, гораздо более к нам близкие, чем время Мухаммеда Туглака. Для профилактики полезно прояснить процессы власти в человеке, который, к счастью для мира, владел ею лишь в собственных грезах.