Потустороннее внутри нас


Вскоре после того как солнце зашло за горизонт, вечерние сумерки принесли с собой освежающую прохладу. Выключив компьютер, Мэт зашагал через лагерь. Ему не терпелось узнать, что выяснил о черепе Крис, и сравнить его данные со сведениями о черепах доколумбовой эпохи, полученных от компьютера. Прежде чем зайти в палатку Криса, Мэт остановился полюбоваться потрясающей панорамой закатного неба. В последних лучах солнца венчающие гору нагромождения величавых облаков сияли мириадами цветов, а снежная шапка на вершине полыхала огнем.

На целый день погрузившись в историю черепа Митчеллов-Хеджесов, Мэт ощущал близость первозданного мира богов и древних мифов. Глядя на вершину горы, освещенную заходящим солнцем, он невольно подумал о последней поездке на Байройтский фестиваль, где ему довелось услышать вагнеровскую «Песнь о Нибелунгах». Гора, залитая ослепительно-красным сиянием, напомнила ему последний акт «Валькирии», когда Вотан погружает Брунгильду в сон на вершине горы, а потом окружает морем волшебного огня, чтобы защитить от всех героев, менее прославленных и отважных, чем Зигфрид.

Мэт был большим любителем вагнеровских опер. Он был готов выложить на черном рынке сотни долларов за билет, лишь бы попасть на изумительную феерию, ежегодно разыгрывавшуюся на сцене байройтского концертного зала. Особенно его покоряло то искусство, с которым Вагнер сплетал богатую ткань лейтмотивов, раскрывающих те стороны сюжета, которые не нашли отражения в либретто. Эта работа с лейтмотивами напоминала Мэту игру фракталов, разнообразных и сложных геометрических узоров, которые он любил создавать, вводя в компьютер нелинейные уравнения. Он обожал мир фракталов и часто мог часами наблюдать, как те же узоры снова и снова возвращаются в разных масштабах с бесконечными вариациями.

Мэту пришлось трижды попросить у Криса разрешения войти в палатку, прежде чем тот откликнулся. Крис с головой ушел в изучение лежащего перед ним на столе черепа, подсвеченного снизу направленным электрическим лучом. Красное мерцание пустых глазниц создавало резкий контраст с зеленоватым флуоресцентным свечением самого черепа. Эта картина напоминала фантазии Эдгара По, Амбруаза Бирса или Говарда Лавкрафта.

Мэт и Крис ладили на удивление хорошо, несмотря на то, что были абсолютно разными людьми — и по происхождению, и по воспитанию. Родители Мэта, интеллектуалы и либералы до мозга костей, питали стойкое отвращением к малейшим ограничениям свободы: политической, экономической, личной, научной или сексуальной. Его отец и дед принадлежали к группе мятежных творцов, возглавивших компьютерную революцию, которая в последнюю четверть двадцатого века охватила все западное побережье США. Ошеломляющий экономический успех их новаторских работ позволил Мэту жить вполне обеспеченно, совершенно не заботясь о деньгах.

Крис Бэрни вырос в южной глубинке, в набожной и богобоязненной семье со скромным достатком. Его близкие много говорили о Боге, но были скупы на проявления ласки и сострадания. В детстве и юности Криса насильно пичкали самым пресным варевом из меню высоконравственных ханжей, составляющих основное население библейского пояса*. В результате он вырос очень замкнутым и застенчивым и постоянно терзался чувствами острого стыда и вины. Неумение общаться с женщинами и совладать с зовом плоти были его главными проблемами, которые граничили с одержимостью и отнимали много сил и времени.

Трудное детство и отрочество наложили глубокий отпечаток на его внешность и манеру поведения. Худой и длинный, он всегда сутулился, будто обремененный ношей вины и стыда, взваленной на его плечи святошами-родителями. Глубоко посаженные печальные глаза на бледном лице, казалось, просили у мира прощения за то, что он живет на земле. Крис ненавидел жестокого кровожадного Бога Старого Завета, как, впрочем, и Бога Нового Завета, которого считал виновником всех страданий, выпавших на долю его последователей за всю историю человечества.

Мэт застал Криса в состоянии непонятного возбуждения и восторга. Пришлось подождать, пока он придет в себя и обретет способность к общению.

— Не могу поверить в то, что обнаружил, — выпалил Крис вместо приветствия. — Эта идеально выполненная копия черепа в натуральную величину, высеченная из цельного куска кварца, весит почти пятьсот граммов. Она вырезана без всякого учета осей кристаллической структуры и чрезвычайной хрупкости материала. Я тщательно рассмотрел поверхность черепа в бинокулярный микроскоп и не нашел никаких следов, которые свидетельствовали бы о применении инструментов, характерных для железного века. Мне не удалось определить, как сделан этот череп и вообще как его можно было сделать. Внутри кварц довольно неоднороден, видны множественные пороки: примеси, прожилки, пузырьки и даже мелкие полости, заполненные водой. Просто чудо, что череп тысячу раз не треснул и что ни один из дефектов структуры не вылез на поверхность, — она совершенно гладкая!

— Я нашел интересную статью о черепе Митчеллов-Хеджесов, — сказал Мэт. — Ее написал Фрэнсис Дорланд, известный на всю страну реставратор и консерватор произведений искусства, который долгое время занимался черепами. Он тоже был поражен, изучая этот череп. Часть его статьи — подробный отчет об исследованиях, проведенных в Хьюлет-Пэкардовской кристаллофизической лаборатории в Санта-Кларе, Калифорния. Ученые пришли к выводу, что ни одна из известных современных технологий не способна выполнить такую задачу — создать точную копию человеческого черепа из цельного куска кварца. Они даже отказались от полумиллиона долларов, которые Дорланд предложил тому, кто выполнит копию хрустального черепа.

— И я их прекрасно понимаю, — заметил Крис. — Горный хрусталь — исключительно твердый материал. Его прочность — семь единиц по десятибалльной шкале Мооса, всего на три меньше, чем у алмаза; нож не оставляет на нем царапин. Ума не приложу, что за технологию использовали эти ребята. У Дорланда есть какие-нибудь предположения на этот счет?

— Да, я могу почти дословно пересказать, что он думал по этому поводу. Пару часов назад я прочел об этом в своих файлах. Он понимал, что любой резец обязательно оставил бы на поверхности следы и наверняка вызвал растрескивание камня. У майя не было ни карборунда, ни шлифовального круга. На то чтобы выполнить такую работу вручную, используя песок и воду, ушел бы не один век. Хрусталь можно расплавить при высоких температурах, например, ацетиленовой горелкой, но маловероятно, чтобы здесь использовался такой метод. Высказывались предположения, что майя могли применять какую-то пасту, изготовленную по тайному рецепту, который сохранился с древних времен.

— Паста с таинственными ингредиентами? — недоверчиво спросил Крис. — У тебя есть какие-нибудь сведения о ней?

— Никаких подробностей я не знаю. Высказывали предположения, что паста, должно быть, содержала сок какого-то редкого растения, который мог разъедать и размягчать камень. Я уже сказал, что рецепт считают тайным, и мне не удалось найти никаких ботанических данных, которые позволили бы идентифицировать растение.

— Что-то я не слышал ни о каком современном растении, которое могло бы разъедать кварц, — усомнился Крис. — И что же нам все это дает?

— На этом все варианты, которые можно признать разумными, заканчиваются. Дорланд пришел к выводу, что проблема изготовления черепа не упирается в мастерство, время или терпение, — эта задача просто не выполнима и точка! Были, правда, совершенно дикие идеи: например, при отливке черепа использовалась энергия психокинеза, иными словами, процессы скорее психические, нежели материальные. Или какие-нибудь неведомые технологии, изобретенные учеными древней Атлантиды, а то и вообще внеземной цивилизацией.

— Но с этим черепом связаны еще кое-какие загадки, может быть, даже более поразительные, чем проблема его изготовления, — сказал Мэт. — Ты только послушай, Крис! Про череп Митчеллов-Хеджесов ходят слухи, будто он обладает непостижимой оккультной силой. Многие из тех, кто с ним соприкоснулся, считают, что он высечен в легендарной Атлантиде или в Древнем Египте, а может быль, в Вавилоне. Среди них был и Фрэнк Дорланд — он пришел к этому выводу после того, как исследовал череп больше пяти лет, отдавая ему все свободное время.

— А ты не нашел никаких фактов, которые говорили бы о том, как именно проявляются эти «оккультные силы»? — поинтересовался Крис.

— По-видимому, на некоторых людей череп оказывает непонятное и сильное влияние, — ответил Мэт. — Похоже, те, кто слишком долго его рассматривал, сосредоточиваясь на непрозрачных включениях и других дефектах внутренней структуры, впадал в транс и оцепенение или, наоборот, в странное возбуждение. У них бывали видения — развернутые сцены из истории или встречи с разными мифологическими существами. Обычно это сопровождалось сильнейшими эмоциями, от экстатического восторга до запредельного ужаса. Некоторые ощущали мощный поток энергии, который пронизывал тело, вызывая сильную дрожь и конвульсии. Кстати, несколько человек закончили жизнь в психушке. Иногда череп испускал яркое сияние, изменял свои размеры и даже перемещался. Люди, испытавшие на себе эти пугающие явления, прозвали его «Роковой Череп».

— Существуют ли какие-нибудь теории, объясняющие природу таких реакций? — поинтересовался Крис.

— Ничего серьезного, кроме выдумок в духе «Нью эйджа», когда для объяснений подобных реакций используют такие термины, как «воздействие на тонкое энергетическое тело», «активизация чакр», «пробуждение Кундалини, змеиной энергии». Дорланд тоже испытал много ошеломляющих переживаний, связанных с черепом. Например, как-то раз, когда череп находился у него дома, он слышал странные звуки, напоминающие песнопения и звон колоколов, видел летающие по воздуху предметы, как при действии полтергейста. Были у него и другие переживания, о которых он предпочитал не распространяться. В своих объяснениях Дорланд очень непоследователен. Порой он приписывал эти явления метафизическим силам, а порой пытался найти какие-то научные объяснения.

— Что конкретно он имел в виду? — спросил Крис. — Как выглядят эти его «научные объяснения»?

— Кристаллы важны не только в шаманских практиках, они широко применяются в современной науке и технике. Вспомни хотя бы о первой радиосвязи, о пьезоэлектрическом эффекте, об электронных осцилляторах и частотных эталонах времени, ну и, конечно же, о лазерах и голографии. Неподалеку от дома Дорланда была радиолокационная станция, и он предполагал, к примеру, что воздействие черепа на психику могло объясняться каким-то взаимодействием между электромагнитными волнами радара и кристаллами кварца, из которого изготовлен череп.

— Череп обладает действительно поразительными оптическими свойствами, так что нечто подобное могло быть, — согласился Крис. — На меня произвели большое впечатление разнообразные световые явления, которые с ним связаны. Он — довольно точная копия настоящего человеческого черепа, только выполненная несколько стилизованно, так что содержит сложную систему линз, призм и отражающих поверхностей.

— Ну-ка покажи, как она действует! — попросил Мэт, который уже крепко увяз в паутине загадок, окружающих таинственный предмет, лежавший перед ним на столе.

— Вот, взгляни! Например, скуловые дуги лица действуют как световые трубки, вроде современных оптических волокон. Они проводят свет от основания черепа к глазным впадинам, где заканчиваются двумя миниатюрными линзами. Два выступа в основании черепа, которые опираются на первый шейный позвонок, имеют форму маленьких пирамид, собирающих свет внутри. И если сфокусировать луч света в одной точке в центре носовой полости, весь череп начинает светиться и вокруг него возникнет яркий ореол.

Пытаясь понять оптический принцип действия черепа, Мэт полностью сосредоточил внимание на его строении. Хорошо бы найти рациональное зерно хотя бы в одном свойстве этого загадочного предмета, если уж все остальные окутаны глубокой тайной! Вглядевшись в глубину кварца, он увидел сложнейшее переплетение сверкающих пузырьков и извивающихся прожилок, окруженное дымкой полупрозрачных облачков. Вдруг Мэт почувствовал головокружение и дурноту и больше не смог сохранять сосредоточение. Перед глазами заметался безумный хаос стремительно кружащихся вихрей, которые взрывались узорами, напоминающими фракталы.

— Что с тобой? — спросил Крис, заметив, как изменилось лицо Мэта. — Что ты там увидел? Он скрыл от Мэта, что для него исследование черепа — не просто научный опыт. Изучая череп, Крис несколько раз испытывал сильное искушение уступить его притяжению и позволить увлечь себя внутрь. Он слышал манящий напев, звучащий, как пение сирен, и начинал видеть загадочные мимолетные образы. Приходилось собирать всю волю в кулак, чтобы прийти в себя и продолжать работу. Крис собирался заняться этой стороной воздействия черепа позже, в свободное время.

— Может быть, череп фокусирует не только свет, но и другие виды энергии, — пробормотал Мэт. — Теперь понятно, почему шаманы и экстрасенсы придают такое значение созерцанию магического кристалла.

Первоначальный хаос аморфных узоров обрел форму, и Мэт вдруг увидел нутро огромного суперкомпьютера. Его структура не являлась продуктом механической микротехнологии — казалось, в ее основе лежит принцип организации молекул, а сложность цепей была просто невообразимой. Сосредоточение на разных участках мгновенно вызывало последовательности трехмерных образов, которые стремительно разворачивались во многих направлениях.

— Долговременная память практически без ограничений! Такой памяти хватит, чтобы хранить всю историю человечества… архивы природы… эволюцию космоса… — одобрительно и в то же время буднично бормотал Мэт, будто предлагая новый компьютерный продукт потенциальному клиенту.

— О чем это ты? — спросил Крис, сбитый с толку техническими терминами, которыми сыпал Мэт, и одновременно взволнованный тем, что у Мэта, как и у него самого, череп вызвал психологическую реакцию.

У самого Криса череп рождал видения исторического и мифологического содержания, которые не имели никакого отношения к компьютерной технике. «Наверное, характер переживаний зависит от личности и интересов человека, испытывающего на себе воздействие черепа», — подумал он.

— Один из экспертов, проводивший обширные эксперименты с черепом Митчеллов-Хеджесов, высказал Дорланду предположение о том, что кристаллы могут функционировать как суперкомпьютеры с невероятным объемом памяти, — ответил Мэт, стараясь освободиться от магических чар черепа. — Я увидел, как можно осуществить что-то подобное. Компьютер такой мощности похож на модель разума без границ, поистине вселенского разума. Он словно мост к Абсолюту. Это поразительно, невероятно и… жутковато!

Крис чувствовал растущее беспокойство, будто чьи-то невидимые руки вырывали его из привычного рационального мира и увлекали в сумеречную зону метафизики. Необходимо было срочно сменить тему разговора, и он, отвернувшись от черепа, спросил:

— А что стало с черепом Митчеллов-Хеджесов? Об этом что-нибудь известно?

— Около шести лет он хранился в подвале маленького филиала Американского банка в Милл-Вэлли, старомодного пригорода Сан-Франциско. В это время Фрэнк Дорланд жил на Панорамном шоссе, живописной дороге, с которой открывался вид на Сан-Францисский залив, — она соединяет Милл-Вэлли с горой Тамалпэс и тихоокеанским побережьем. Все эти годы Дорланд упорно исследовал череп, пытаясь разгадать его тайну.

— И что же он с ним делал? — спросил Крис, надеясь позаимствовать кое-какие идеи для своих будущих исследований.

— Показывал сотням людей, от экстрасенсов, духовных учителей, психиатров и психологов до минералогов, кристаллографов, специалистов по электронике и инженеров. Он подвергал его всевозможным испытаниям в разных местах, в том числе и в Хьюлет-Пэкардовских лабораториях, — об этом я уже говорил. А еще проводил скрупулезные поиски в различных областях, которые могли иметь хоть какое-то отношение к кварцевым кристаллам и к черепу: исследовал религии и мифологии доиспанского периода, легенду об Атлантиде и шаманизм, НЛО и внеземной разум и еще многое другое.

— И чем все это закончилось? К какому выводу он пришел? — спросил Крис.

— Что нет никаких научных теорий, которые могли бы объяснить происхождение черепа и его воздействие на людей. Если только не расширить понятие «наука» далеко за пределы того, что принято подразумевать под ним сегодня. Думаю, все то, что Фрэнк Дорланд открыл, лично пережил и по разным случаям сказал, оставляет большой простор для толкований.

— Ты хочешь сказать, что у Дорланда вообще не было никакого мнения на этот счет, никаких предположений и гипотез?

— Он считал, что череп — творение какой-то развитой цивилизации, существ, обладающих мощным разумом и высшим интеллектом, — пожал плечами Мэт, возводя глаза к небу. — К тому же он явно полагал, что череп — это устройство, которое может устанавливать связь через пространство и время и даже с параллельными вселенными. Он подозревал, что создатели черепа могут наблюдать за нами через огромные глазницы и воздействовать на нас. Он только не был уверен, откуда идет это воздействие: с других планет, из других измерений или даже из других времен — из прошлого или, может, из будущего.

— Наверное, у него были не все дома, как ты думаешь? — неуверенно пошутил Крис, стараясь не принимать эту будоражащую историю всерьез.

— Это точно. Я не уверен, можно ли после опытов с черепом сохранить здоровье, рассудок и «научный» подход, — понимающе ответил Мэт. — У меня иногда бывает чувство, что единственная причина, позволяющая науке выглядеть такой трезвой и рассудительной, — это то, что она отгородилась от всех фактов, исходящих от парапсихологии, исследований сознания и других сходных областей. Наука просто отвергает и подавляет все, что грозит подорвать ее шаткие основы.

— Как средневековая инквизиция? — спросил Крис, вдруг почувствовав, что более широкий взгляд на вещи мог бы помочь ему отнестись к переживаниям, испытанным сегодня при работе с черепом, как к чему-то менее безумному и более приемлемому.

— Вот-вот, только средства стали чуть более цивилизованными. Теперь не обвиняют в ереси, не пытают, не сжигают на кострах, а просто подвергают общественному осуждению, ставят психиатрический диагноз и отправляют на принудительное лечение всякого, кто пережил нечто такое, что вызывает у ученых мужей беспокойство, — возмущенно посетовал Мэт. — Он невольно вспомнил близкого друга, который проводил необычные эксперименты и в результате попал в руки служителей традиционной психиатрии. Мэт не мог не винить их за то, что они сломали другу жизнь и довели его до самоубийства.

— В первой половине двадцатого века применяли электрошок, инсулиновую кому и лоботомию — процедуры, больше напоминающие методы инквизиции, — продолжал он. Потом пришло время фармакологического контроля над психикой, а сейчас это молекулярная биология, имплантированные чипы и электроды. А исследователей, пытающихся серьезно относиться к таким переживаниям и изучать их, обвиняют в легковерности, недобросовестных исследованиях, мошенничестве, шарлатанстве или душевной болезни — все зависит от характера и степени отклонения от «официальной линии партии».

— Сдается мне, что, если мы продолжим изучение черепа, нужно быть готовыми к идеологическому давлению и постараться смотреть на вещи непредвзято, — закончил тему Крис. Ему не терпелось дослушать до конца историю черепа Митчеллов-Хеджесов. — Так ты выяснил, что произошло с черепом дальше и почему Дорланд прервал свои исследования, если уж он был так им увлечен? — спросил он.

— После смерти своего неродного отца Анна Легюйон Митчелл-Хеджес купила отель в Китченере, штат Онтарио, и стала его управляющей. Поступок не совсем обычный, если учесть, что она унаследовала баснословное состояние лорда Митчелла-Хеджеса, который был очень богатым британским аристократом. Это не был обычный мотель-забегаловка. В своем кабинете Анна держала несколько действительно уникальных произведений искусства, например серебряный кувшин, принадлежавший королю Людовику Баварскому, и большое зеркало, в которое некогда смотрелась королева Мария-Антуанетта.

— С чего это она вдруг заделалась хозяйкой гостиницы? — удивился Крис.

— Однажды Анна сказала, что делает это в память о том времени, когда ее нашел «отец». Когда Фрэнк удочерил Анну, она была бездомной и голодной сиротой. Теперь она хотела давать еду и кров другим людям, как некогда пригрел ее отец.

— Что ж, это может стать причиной для того, чтобы держать мотель! Значит, она действительно любила отца?

— Еще как любила! Бульшую часть свободного времени Анна предавалась воспоминаниям, перебирая сотни вырезок из газет разных стран мира, в которых говорилось о приключениях, которые выпали ей и удочерившему ее Фрэнку за долгие годы. Вот они отправляются в плавания в экзотические страны, охотятся на акул и тигров, живут у индейцев Южной Америки, раскапывают доиспанские поселения…

— Она жила в Китченере одна? Так никогда и не вышла замуж?

— Нет, никогда — наверное, слишком привязалась к своему отцу. Психоаналитики назвали бы это сильным комплексом Электры, — сказал Мэт. — Думаю, после того как она прожила столько лет бок о бок с таким необыкновенным человеком, ей было очень трудно найти мужа, которые оправдал бы ее ожидания. Так или иначе, в 1970 году Анна внезапно попросила Фрэнка Дорланда немедленно вернуть ей череп. Наверное, ее обеспокоили слухи о том, будто он опасен и способен причинить вред.

— Что-то вроде проклятия Тутанхамона? — подсказал Крис.

— Да нет, вряд ли то, что беспокоило Анну, можно сравнить с проклятием Тутанхамона, — рассмеялся Мэт. — После находки черепа лорд Митчелл-Хеджес прожил тридцать лет. И хоть жизнь его была полна опасностей, ему удалось благополучно пережить восемь пулевых ранений и три ножевых удара. Думаю, Анну больше волновало, что кто-то может использовать череп в дурных целях.

— А где сейчас череп Митчеллов-Хеджесов? — спросил Крис, желая поскорее закончить разговор.

— У Анны он оставался очень недолго. Никакой информации о том, что произошло в действительности, я не нашел. Вероятнее всего, Анна почувствовала на себе странное воздействие черепа и испугалась. Короче говоря, она попросила доктора Фредерика Докстадера, первейшего в мире знатока искусства американских индейцев, поместить этот череп в Музей американских индейцев в Нью-Йорке, где он и находится по сей день.

— Все это очень увлекательно, Мэт, — сказал Крис довольно сухо, давая приятелю понять, что пора закругляться. — Я бы слушал тебя до полуночи, но нужно работать дальше.

Перед приходом Мэта Крис как раз собирался подвергнуть череп еще одной, особой процедуре. В экспедиции одной из его обязанностей была голографическая съемка всех найденных при раскопках предметов. Этот метод обладал рядом преимуществ и стал обычным в археологических исследованиях. Он помогал сохранять всю нужную информацию о предмете в случае утраты или повреждения оригинала. К тому же голограммы можно было разослать по всему миру другим специалистам, чтобы они начали работу над проектом, прежде чем к ним поступит сам предмет.

Было у голограмм и еще одно полезное свойство. Они позволяли исследовать глубинную внутреннюю структуру предметов, изготовленных из полупрозрачных материалов. Хрустальный череп идеально подходил для этой цели. Утром Крис сделал несколько голограмм черепа в разных проекциях, с тем чтобы изучить каждый кубический сантиметр его нутра. Тщательно завернув череп в мягкую ткань, он положил его в специальный ящик. Потом сел за стол в центре палатки и поместил одну из голограмм перед лазерной лампой.

Когда Крис осветил голографическую пленку лазерным лучом, перед ним, свободно паря в воздухе, возникло трехмерное изображение черепа. Это была абсолютно точная копия оригинала в натуральную величину, на которой были видны все, даже самые мелкие детали. Совершенно нематериальный и не подчиняющийся ньютоновым законам, он, тем не менее, был практически неотличим от хрустального оригинала. И все же это было не что иное, как сложнейшая световая структура, монохроматическая и когерентная, — именно так языком техники можно определить лазерное изображение.

Крис навел объективы своего бинокулярного микроскопа на голографическое изображение и сфокусировал его на точке рядом с центром. Лицо его осветилось улыбкой, когда он обнаружил, что удается различить и исследовать все мельчайшие особенности глубинной структуры, точно сохраненные голограммой. Последовательно изучая один кубический сантиметр за другим, Крис вдруг заметил в сложной кристаллической структуре странное движение. Казалось, неорганическая материя оживает, стремительно разжижаясь и образуя замкнутый вихрь. Он вращался с огромной скоростью, неуклонно убыстряя движение и с каждой секундой увеличиваясь в размерах.

Скоро вся палатка стала вращаться, как огромная центрифуга. Крис попытался оторваться от микроскопа и сбросить пугающее наваждение, но тело словно парализовало, а глаза, казалось, приросли к микроскопу. Теперь палатка превратилась в гигантский водоворот, и Крис почувствовал, что его неумолимо затягивает в самый центр. Невольно вспомнился рассказ Эдгара По о трех братьях-норвежцах, чья рыбачья лодка попала в Мальстрем, и о леденящем душу описании ужасов медленного и неуклонного спуска в ревущую утробу.

Крис припомнил, что, когда он читал этот рассказ, его особенно поразил отрывок, в котором повествовалось о беспомощности огромного медведя и кита, попавших в водоворот. Оба животных отчаянно сопротивлялись грозной силе природе, но, увы, безуспешно. Вскоре они обессилели, и разъяренная стихия поглотила их. Крис чувствовал такую же беспомощность, как те животные. Сознавая, что сопротивляться непреодолимой силе бесполезно, он перестал бороться с переживанием и отдался на его милость.

Казалось, вся вселенная обрушилась на него и давит непомерным грузом. Он ощутил прилив ужаса, который превосходил все, что ему доводилось испытать до сих пор. «Наверное, так чувствует себя человек, которого душит удав или который погибает во время землетрясения под обломками рухнувшего дома», — думал Крис. На него нахлынули видения тысяч людей, страдающих и умирающих при всех обстоятельствах, какие только можно себе вообразить, и он почувствовал их боль. Он видел, как животные убивают друг друга и их тоже преследуют и убивают. Он отождествлял себя со всеми сразу и был уверен, что умирает.

Внезапно возникло другое переживание, которое становилось все ярче. Крис ощущал себя зародышем, запертым в утробе матери. Мощные сокращения мышц матки крепко удерживали его на месте. Шейка матки превратилась в стальное кольцо — препятствие, которое казалось непреодолимым. Сокрушительное давление и удушье причиняли невыносимые муки. В сознании Криса возникла страшная мысль: «Я умираю и рождаюсь одновременно. Между двумя этими событиями нет никакой разницы! Муки рождения и страдания смерти — одно и то же!»

Он думал о Сартре, о других философах-экзистенциалистах, о театре абсурда. «Они знали! Человеческая жизнь абсурдна, чудовищна и абсолютно тщетна! Это бессмысленный фарс, жестокая шутка, сыгранная с человечеством. Мы рождаемся нагими, испуганными, беспомощными, страдаем всю жизнь и умираем страдая. Мы обманываем себя, думая, что в жизни есть какой-то смысл. Все дело во времени, и мы уходим туда, откуда пришли. Жизнь — не что иное, как ожидание Годо*.

Крис безуспешно пытался найти в жизни хоть какой-нибудь смысл. Теперь он понимал, что заново переживает собственное рождение, полностью осознавая некоторые эмоциональные и физические отпечатки, которые этот трудный биологический процесс оставил в его мозгу и клетках тела. Но он чувствовал: чтобы рождение завершилось, необходимо найти в жизни смысл, что-нибудь такое, что сделает жизнь стоящим занятием. Крис был убежден, что если не преуспеет в этом, то навеки останется в этом кошмарном тесном мирке, пойманный в дьявольский пространно-временной виток, который связывает настоящее со временем его рождения и смерти. Но все, что бы он ни начинал, тут же беспощадно высмеивалось и уничтожалось.

В голове у Криса неумолчно звучал внутренний монолог, окрашенный глубочайшим пессимизмом, — будто голос пособника дьявола, пресекающий все его попытки найти в жизни хоть какой-то смысл: «Зачем истязать себя физическими упражнениями, заниматься аэробикой, накачивать мышцы, если в конце всех нас ждет старческий маразм? — слышал Крис дьявольский шепот. — Зачем развивать мозг, искать знаний, если в конце жизни мы будем не в состоянии вспомнить, что ели вчера на обед? Все, что бы мы ни создали, рано или поздно разрушится само или будет разрушено».

У Криса мелькнула мысль, что дети могли бы придать смысл его жизни, но она тут же была вдребезги разбита циничным демоном, который вцепился в него мертвой хваткой: «Смешно думать, будто дети способны что-либо изменить! Если мы не способны найти смысл в собственной жизни, то разве сможем решить проблему, плодя существа, чья жизнь так же бессмысленно, как и наша? Суета сует, все суета! Так проходит земная слава! Мы — прах и в прах обратимся! Разве западная наука не твердит, что человек — кусок плоти с продолжительностью жизни от зачатия до смерти? Кто мы такие и почему все, что мы создаем, так удручающе недолговечно! Выхода из тупика нет, жизнь абсолютно бессмысленна и абсурдна!

Крис так и не сумел решить проблему смысла жизни, но внезапно почувствовал, что тиски, сдавливающие его лоб, ощутимо ослабли. Огромная энергия, все это время замкнутая в его теле, стала высвобождаться с головокружительной скоростью. Он понял, что шейка матки раскрылась и ситуация перестала казаться столь безнадежной. Пока он переживал смертельную борьбу плода, отчаянно пытающегося вырваться из тисков родового канала, перед ним промелькнула целая вереница картин из истории человечества.

Он переживал эмоции и ощущения солдат бесчисленных кровопролитных войн и революций, беспощадно убивающих, грабящих, насилующих, а также все чувства побежденных. Он ощущал себя римлянами и их жертвами-христианами, гибнущими в Колизее; средневековыми инквизиторами и тысячами людей, обвиненных в колдовстве и ереси и подвергнутых пыткам и казни; нацистами и замученными евреями, сталинскими палачами и узниками архипелага Гулаг. Он чувствовал в своей крови возбуждение исследователей и первооткрывателей всех веков: кроманьонцев, пересекающих Берингов пролив, конкистадоров, грабящих золотые сокровищницы ацтеков и инков, первых астронавтов, отважившихся выйти в открытый космос, и пионеров-исследователей Красной Планеты на первой космической станции «Марс».

В нем нарастал мощный протест против слепой силы, управляющей развитием человечества, и глубокое отвращение к человеческой жестокости и жадности, которые приносят столько страданий. Он страстно желал гармонии, чистоты и душевного покоя. Но картины становились все ужаснее. Он очутился на ведьмовском шабаше, разнузданной ритуальной оргии, возглавляемой дьяволом в обличье огромного черного козла. Дикий сексуальный разгул, нарушение всех социальных табу, поедание невообразимых мерзостей и чудовищное богохульство — все сплавилось в одну нераздельную массу. Страх смерти сменился страхом потерять свою душу — неописуемым ужасом вечного проклятья. Стуча зубами он молил о спасении.

Словно в ответ на его мольбу небо разверзлось и сквозь тяжелые тучи прорвался ослепительный поток божественного света. Внезапно возникла фигура распятого на кресте Иисуса — тело его содрогалось от мук, лицо же было просветленным и безмятежным. И в тот же миг Крис полностью слился со Спасителем и разделил его страдания. Он почувствовал, что невообразимая боль, которая его терзает, Темная Ночь Души*, очищает его существо и приносит искупление не только ему, но и всему человечеству.

Неужели он, Кристиан, — это сам Христос, ожидающий Второго Пришествия? Может быть, об этом говорит имя, данное ему при крещении? Разве не чувствует он боли от гвоздей, пронзивших кисти и ступни Иисуса? Разве во рту у него не тот же привкус желчи и уксуса, который мучил Иисуса? Разве не ранят его лоб иглы Иисусова тернового венца? Разве острая боль в боку не от раны, нанесенной мечом Кассия Лонгина? Да, никаких сомнений нет — он Иисус Христос!

Крис встал и отошел от микроскопа. Он был ошеломлен, не способен осознать всю глубину откровения и принять на себя связанную с ним ответственность. Первые волнение и восторг улеглись, и на смену им пришла волна ужаса и паранойи. Иисуса преследовали, пытали и распяли. Он умер, преданный одним из самых близких друзей и учеников. Каков будет сценарий Второго Пришествия? Что подумают друзья, когда узнают, кто он? Что с ним будет? Крис выбежал из палатки и ринулся в тропический лес. Ему нужно время, чтобы все обдумать. А пока самое лучшее — спрятаться в джунглях и решить, что же делать дальше.