ОСНОВНОЕ: что чистим?

МОРЕ ПСИХИКИ

МОРЕ ТЕЛА


...

Слой 3. ФИЛОСОФИЯ ТЕЛА

Современная Философия много пишет о теле. Поэтому этот раздел мог бы быть большим.

Но он будет всего из одной главы, из одного небольшого рассказа. Все-таки у меня нет задачи подробно рассказать обо всем, что хоть как-то затрагивает интересующие меня вещи.

Моя задача проста и однозначна: найти то, что является предметом очищения при самопознании. Как бы много ни было написано, как бы умно оно ни было, я пропущу его, если не почувствую себя в силах извлечь из этого пользу.

Философия тела гораздо приятнее его Физиологии. Но она так малопонятна, что до сих пор не стала одним из слоев сознания обычного человека. Лишь редкие профессионалы могут пожаловаться на то, что болеют философией тела. Этим она в корне отличается от Физиологии, которая въелась в нас, словно свинцовая пыль.

Поэтому мне лично хватит одной зарисовки, чтобы очиститься от всей телесной Философии.

Глава 1 и последняя. Сумерки смыслов. Философия тела Нанси и Подороги

Современные философы время от времени обращаются в своих размышлениях к телу, а не к организму. Но то, во что превратилась современная Философия, так сложно, что чтение их работ становится мучением. Для примера я возьму лишь одну статью французского философа Жан-Люка Нанси, называемую «Corpus». Corpus — это по латыни тело.

Статья эта писалась для коллоквиума «Bodies, Technologies» (Тела, Технологии) происходившем в 1990 году в США. За несколько лет до этого Нанси пересадили сердце, и он отразил свои переживания в этой книге. Очевидно, пересадка сердца была очень сильным переживанием, хотя Нанси в этом и не признается. Во всяком случае, вместо философского размышления родилась своеобразная «поэма» о теле. Понять ее почти невозможно, как невозможно и читать. Но при этом постоянно налетаешь на потрясающие прозрения, которые оправдывают все муки.

Очевидно, именно из-за этих искр смысла во мраке заумного текста наши философы Валерий Подорога и Елена Петровская постарались и издать, и объяснить Нанси, вложив в объяснение едва ли не больше труда, чем сам Нанси в творение. Благодарность им была весьма условной: отвечая на статью Подороги, посвященную «Corpus'y», Нанси интеллигентно сдерживается, но говорит только одну вещь: Я вам, конечно, признателен, но вы меня совсем не понимаете! Это все совсем не так и не то!

У меня сразу же возникает вопрос: зачем писать так, чтобы тебя никто не понимал? Причем, чтобы не понимали даже другие философы, осознанно вложившиеся в работу по пониманию? Это не риторический вопрос, а вопрос психолога. Я действительно хочу знать ответ и предполагаю, что целью Нанси не была понятность. Скорее всего, он хотел показать свою исключительность: ведь так немногие из философов живут с чужими сердцами! Поэтому он имеет и всегда будет иметь право любому человеку, пытающемуся говорить с ним на равных, сказать: вы меня не понимаете! У вас собственное сердце.

Так что я сразу признаюсь, я не понимаю и не в состоянии понять Нанси. Да и вообще современных философов. Их задача сложнее, чем сделать себя понятным. Для них это творчество — «форма экзистенции», если использовать хайдеггеровские понятия. Кстати, именно Нанси его и использует, правда, переведя на нансийско-французский, как экспозиция.

«Слово «экспозиция» (по которому у нас с Валерием [Подорогой] нет взаимопонимания) для меня идет от Хайдеггера — у Хайдеггера это «Ausgestell» как способ полагания, то есть по сути способ записи «экзистенции», существования вовне, полагаемого вне своих пределов» (Петровская, с. 233).

При этом экспозиция, которую Подорога понял, как способ себя выставить, показать, оказывается для Нанси игрой слов.

«Я был неверно понят и в том, что касается кожи. «Экс-реализация» вовсе не означает, что кожа — это "монотонная органическая поверхность", как ты подумал! Совсем наоборот. Кожа — отнюдь не орган (как и в более общем плане им не является тело, о котором я стремлюсь говорить или, скорее, которому стараюсь говорить, зная, что оно не слышит ничего — ничего, кроме звука и шума)» (Нанси, с. 224).

Экс-реаализиция тут составлена из двух языков. Peau — по-французски «кожа» и читается как «по». Экс-коже-зиция — вот так написана вся книга. Зачем ее понимать?! Достаточно просто читать.

Другой пример игры смыслами:

«Сказанное выше, быть может, наглядно показало, что некоторые положения моей книги были тобою поняты превратно. Так, когда ты ставишь под сомнение слово «анатомия», ты не вполне осознаешь, что речь идет о "не-философско-медицинской анатомии": это не рассечение органов по схеме познания объекта, но материальный раскрой («томия» значит "крой") поверхностей, объемов, плоскостей и масс, которые образуют "тело"» (Там же, с. 223).

Вот примерно так общаются между собой современные философы. Так что я просто читаю и записываю собственные мысли по поводу тех слов, которые привлекли мое внимание.

В Начале второй главы поминается очищение. Я не могу это пропустить: «Кто другой на этом свете знает, что такое «тело»? Это позднейший продукт нашей древней культуры, дольше всех он подвергался осветлению, очистке, разборке и последующей сборке. Если Запад, в соответствии со своим именем, — падение, то тело — последний, самый тяжелый груз, который в нем опрокидывается» (Там же, с 28–29).

Без понимания. Понимайте сами. Просто штрих к портрету тела. И еще штрих, который нельзя не учитывать:

«"Исписанные тела" — с надрезами, рисунком, татуировкой, рубцами — это тела драгоценные, оберегаемые, хранимые как коды, чьими достославными следами они выступают» (Там же, с. 34).

Действительно, тело очень ценно для нас как способ без слов сказать что-то другому человеку. Тело позволяет сократить общение до одного взгляда, в этом его ценность.

«Тела суть места существования, и нет существования без места, без тут, без некоего «здесь», «вот» в качестве сего» (Там же, с. 37).

«На протяжении всей своей жизни тело — это также мертвое тело, тело мертвеца, того мертвеца, каким я являюсь при жизни» (Там же, с. 39).

И, пожалуй, последняя мысль, на которую у меня хватит сил:

«В нижеследующей заметке Фрейда, опубликованной после его смерти, заключено самое чарующее и, возможно (Я говорю это без преувеличения), самое решающее его высказывание: "Psycheist ausgedehnt: we issnichtsdavon". "Психика протяженна: но ничего не знает об этом".

То есть "психика"тело, и это то, что как раз и ускользает от нее; такие выходки или выходы (надо полагать) и создают ее в качестве «психики», находящейся в измерении не-(возможности/желания) — самопознания.

Тело или тела, к которым мы хотим прикоснуться мыслью, этим и являются: они суть тело «психики», бытие-протяженным и вне-себя, связанные с при-сутствием-в-мире» (Там же, с. 45).

Начну с того, что Psyche это все-таки не психика, а душа. Тут либо Нанси, либо его переводчики сами усложнили и без того сложное. Как только мы говорим «Душа протяженна», мы тут же попадаем в круг вопросов, поставленных Декартом. Нанси, кстати, считает себя знатоком Декарта.

Декарт делил тела и души именно по признаку протяженности. Душа отличается от всех остальных вещей именно тем, что она не протяженна. Заявить, что душа протяженна — это действительно чарует, потому что из этого вытекает, что душа — это тело.

Но именно это всегда ускользает от души, она постоянно ощущает себя нетелесной и непротяженной. Это и делает обычно самопознание невозможным хотя бы потому, что оно идет неверным путем.

И хоть Нанси всеми силами сопротивляется попыткам перевести себя на более понятный язык, я все же приведу пример того, как Валерий Подо-рога пытается сделать его понятнее:

«Составление анатомического атласа — один из древних, но и сегодня действенных способов описания человеческого тела. Первая анатомия, "Anatomi adel corpohumano", появляется в 1560 году.

Рождающийся медицинский взгляд нарушает освященное религиозным чувством единство "души и тела", Человеческое тело теряет свою неприкосновенность, тайну и становится не внушающим более страха мертвым остатком человеческого, или трупом; первые вскрытия переводят его в класс медицинских объектов. Медицинский взгляд получает новую остроту видения. Теперь это взгляд расчленяющий, проникающий в тело настолько глубоко, насколько допускает хирургический нож.

Из этого медицинского взгляда на тело как тело-труп и появляется сомнение Декарта. Да, именно так все и происходит! Сначала — тело-труп и лишь потом «сомнение», которое есть просто метафизическое освидетельствование мертвого человеческого тела» (Подорога, с. 176).

Честное слово, наши философы все-таки проще и понятнее. А что касается глубины, то прочитайте еще несколько мнений Подороги и решите сами.

«Почему мне нравится анатомический атлас? Потому что по нему я узнаю географию тела Бога, поскольку мое тело дано, только когда оно как-то относится к Телу, телу универсальному, копируемому, и в этом случае я сумею, если захочу, описать строение всех тел, которые обладают знаком существования» (Там же, с. 179).

«И последнее — чтобы прервать этот нескончаемый, как приступ заикания, список — есть, существует "мое тело", из которого я говорю, пишу, где боюсь боли и никогда не умираю, которым я вижу другие тела и которым они меня видят. Его первоприсутствие я не в силах отрицать, хотя именно мне в первую очередь "мое тело" и недоступно, несмотря на то, что я его «чувствую», «знаю», «присваиваю», считаю своим собственным.

Я не могу увидеть себя в собственном теле, не могу понять, как я размещаюсь в самом себе, и почему одно мое Я называют «телом», а другое — "душой"» (Там же, с. 180).

Интеллигент — понимающий, по выражению другого русского философа Владимира Бибихина. Интеллигент должен понять западного философа и принести его в Россию, русским читателям. А западный философ, как капризный ребенок, занят тем, что обижается и топает ножкой: нет, вам меня не понять!

Как бы мне хотелось, чтобы Подорога поменьше тратил жизнь на погоню за сумеречными смыслами французов, а сел и написал собственную философик. тела. Возможно, тогда мне удалось бы понять, что доступно в нем очищению. И даже если философия тела в этом деле никогда не будет помощником, очищение можно и опустить, лишь бы это вело к самопознанию.