ОСНОВНОЕ: что чистим?

МОРЕ ПСИХИКИ

МОРЕ ТЕЛА

МОРЕ СОЗНАНИЯ

Слой 2. СОЗНАНИЕ В ПСИХОЛОГИИ
СЛОИ ФИЛОСОФИИ
Слой 3. ОБЩЕДОСТУПНАЯ СОВРЕМЕННАЯ ЗАПАДНАЯ ФИЛОСОФИЯСлой 6. ОСНОВАНИЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ МЕТАФИЗИКИ. АССОЦИАНИЗМ — СКЕЛЕТ В ШКАФУ
...

Глава 2. Научная ассоциативная психология. Джеймс Милль

Рассказ об ассоциативной психологии вообще бы надо начинать с Локка и Дэвида Гартли (1705–1757). Но меня пока не интересует ассоциативная работа ума. Мне интересны лишь представления ассоцианистов о сознании. Поэтому я пропущу ранний период и сразу перейду к тому источнику, из которого выросла более известная ассоциативная психология середины XIX века, которая изо всех сил стремилась быть не просто наукой, а естественнонаучной и позитивистской.

Этим источником является двухтомный труд шотландского философа Джеймса Милля (1773–1836) «Анализ феноменов человеческого духа» (Analysis of the phenomena of the Human mind), изданный в 1829 году. Название это требует пояснений. Очевидно, что английское слово mind означает сейчас ум, но на русский эту книгу Милля раньше переводили через понятие «дух». Сейчас, наверное, перевели бы через «сознание».

Я здесь не просто следую за традицией, но усматриваю в таком переводе и несоответствие действительности. Ко времени Джеймса Милля физиология нервной деятельности уже сделала ощутимые успехи. Во всяком случае, тот же Гартли в вышедшем в 1749 году «Размышлении о человеке, его строении, его долге и упованиях» пытался объяснить мышление «синтезируя Локковское учение об ассоциации идей со своими собственными представлениями о работе нервной системы» (НФЭ, с. 484).

Это «собственные представления о работе нервной системы» вызывает улыбку, но при этом означает очень важную вещь — все то же стремление философа утвердиться рядом с естественниками. Милль был увлечен Гартли, но в создании собственной психологии пошел самостоятельным путем. Нервная система не оказалась в числе тех оснований, на которых он строит свой образ исследования. В каком-то смысле его сочинения — пример очень чистого психологического подхода. И даже то, что он начинает его с ощущений, не превращает его книгу в психологический отросток от Физиологии нервной деятельности.

Именно такой подход в моих глазах оправдывает и то, что в России его «исследование ума» воспринимали как «исследование духа». Если уж это не душе-логия, то уж точно духо-логия.

Издавшие ее в 1869 году Александр Бэн и сын Джеймса Милля Джон Стюарт Милль, снабдили книгу множеством подстрочных комментариев, которые, правда, сильно подтягивают ее к неврологии, но в целом дают восторженную оценку как одному из важнейших философских трудов. Не знаю, так ли это, но вот то, что эта вполне простая и доступная для понимания книга не переведена в России, определенно обедняет нашу Психологию

Что же касается Миллевского понятия сознания, тут надо сразу сказать: последующих ассоцианистов без него не понять. Да и понимание теории ассоциаций вряд ли возможно, поскольку это ассоциации явлений сознания.

Рассказ необходимо начать с того, что Милль исходит в своих построениях из Локка и постоянно предпосылает своим главам его основополагающие мысли. И, пожалуй, не будет ошибкой сказать, что все его исследование разворачивается из второго рассуждения Локковского «Опыта о человеческом разумении».

В нашем так называемом «академическом» переводе Савина, оно звучит так:

«Так как моей целью является исследование происхождения, достоверности и объема человеческого познания вместе с основаниями и степенями веры, мнений и согласия, то я не буду теперь заниматься физическим изучением души. Я не буду вдаваться в исследования о том, в чем ее сущность, вследствие каких движений души и перемен в нашем теле мы получаем любые ощущения через свои органы чувств или идеи в своем разуме, зависят ли при своем образовании некоторые или все эти идеи от материи или не зависят. Как ни интересны и ни любопытны все эти вопросы, я не буду касаться их, поскольку они лежат за пределами моей задачи» (Локк, с. 91).

Мягко говоря, это не совсем дословный перевод. Во всяком случае, Милль исходит вот из какого текста:

«"I shell not at present meddle with the physical consideration of the mind, or trouble myself to examine wherein its essence consists; or by what motions of our spirits, or alterations of our bodies, we come to have any Sensation, by our organs or any Ideas in our understandings; and whether those ideas do in their formation, any or all of them, depend on matter or no. These are speculations which however curious and entertaining, I shell decline, as lying out of my way in the design I now upon" (Locke, i. 1,2)».

Оставляя в стороне всяческие мелочи, обращу внимание только на две принципиальные вещи, которые, в сущности, являются искажениями Локковской мысли. Локк выделяет в своем тексте заглавными буквами два понятия — Sensation и Ideas — Ощущения и Идеи. В той же строчке слово ideas повторяется, но уже написанное с маленькой буквы, значит, это выделение сделано им осознанно. Опустить его было недопустимо, потому что этим были уничтожены смысловые акценты, понятные для Милля и непонятные для нас.

Если восстановить эти акценты и обратить внимание на то, что в первой строчке говорится не о «физическом изучении души», а о «physical consideration of the mind», то есть «рассмотрении ума», то становится понятым, почему в заглавии сочинения Милля стоит именно mind. А. Савин переводил Локка еще в 1898 году, когда в России было принято понимать английское mind как дух или душу. Но основное словарное значение этого слова все-таки ум. Именно поэтому Локк посвятил свой трактат «человеческому разумению», как это переводили раньше, хотя я бы перевел «Human understanding», если не как «понимание», то уж как «способность думать». Но и то и другое — слишком дословные переводы, и Савин прав, переводя эти английские тексты не так, как звучат слова, а так, как он понимал автора. То, что Локк обозначил словом mind, оказывается вмещающим в себя и Ощущения и Идеи. Вероятнее всего речь идет о душевной жизни или психике, если говорить современно. Значит, все-таки о душе, потому что для русского понимания душа может иметь ощущения, чувства и идеи, а вот ум, как кажется, нет. Это понятие гораздо уже.

И все же остается вопрос: а Локк и Милль тоже считали, что говорят о душе, или же англичане XVII–XIX веков считали, что способность к ощущению есть свойство ума?

Как бы там ни было, Джеймс Милль называет свою книгу «Анализом феномена человеческого ума (mind)», затем приводит выдержку из Локка, тоже исследующего ум и выделяющего ощущения и идеи, и посвящает первую главу Ощущению (Sensation). Первая же строка связывает в одно ощущения и чувства:

«Моей целью в том, что я скажу, рассматривая классы феноменов, подпадающие под имя Ощущение, является привести тех из моих читателей, кому внове подобное исследование, к отчетливому пониманию чувств» (Mill. Analysis of the Phenomena of the Human mind, vol. I, c. 2).

Затем следует еще одна мысль чрезвычайно важная для понимания Милля: он называет ощущения и чувства состояниями ума:

«Необходимо, чтобы учащийся упражнениями обрел привычку созерцания Ощущений, как определенного класса чувств, и, благодаря этому, был подготовлен четко различать их и другие состояния ума (mind), когда он продвинется к исследованию более таинственных явлений» (Там же, с. 2–3).

Затем Милль говорит, что под явлением ощущения мы обычно понимаем те самые пять чувств — обоняния, вкуса, слуха, касания и зрения. Но этим наши чувства не исчерпываются, взять хотя бы мускульное чувство или ощущения, связанные с пищеварением.

Во второй секции первой главы, посвященной обонянию, Милль вводит еще одно понятие, объединяющее чувства с умом: mental phenomena (явления ума). При всем уважении к тем переводчикам, которые «понимали» mind английских философов как душу, перевести mental как душевный я не могу. Это свидетельствует, что, по крайней мере, с начала XIX века mind, очевидно, означал ум, хотя и не во всем совпадал в своих значениях с русским словом «ум».

Но и это не последнее обобщение. Во второй главе, посвященной Идеям, они тоже названы умственными (mental) явлениями. А вот в пятой главе, названной Сознание (Consciousness), все вместе приравниваются к сознанию.

Затем, как бы оглядывая беглым взглядом уже пройденное, Милль пишет:

«Мы познакомились с простейшими чувствами нашей природы; первично они происходят непосредственно из наших тел, либо впечатлениями, произведенными на их поверхность, либо невидимыми причинами, действующими на них изнутри; вторично это чувства, которые после исчезновения вышеупомянутых чувств, способны существовать как их копии или представления.

Мы так же познакомились с тем способом, которым эти вторичные Чувства, которым мы даем имя ИДЕЙ, стекаются либо в группы, либо в цепи (trains(Там же, с. 223).

Ивановский, переводя «Систему логики» сына Джеймса Милля Джона, переводит последнее слово как «единообразные последовательности». Думаю, что такой перевод лучше, потому что показывает, что внутри последовательности между идеями есть и некая взаимосвязь, как в группах, но есть и отношение, позволяющее идеям распределяться внутри цепи относительно друг друга и создавать некое течение (flow). Это, конечно, не тот «поток сознания», о котором впоследствии будет говорить Вильям Джеймс, но это очень важное наблюдение. Поэтому в дальнейшем я буду переводить это понятие как последовательность.

Чуть ниже Милль выделяет несколько важных для его теории понятий. К счастью русский язык позволяет их точно передать:

«Ощущения (Sensation) и Идеи — это чувства. Когда мы имеем ощущение, мы чувствуем или имеем чувство, когда мы имеем идею, мы чувствуем, или имеем чувство» (Там же, с. 224).

Русский и английский, как видите, совершенно совпадают здесь в отношении естественных понятий. Для меня, как для психолога, это говорит о том, что за этим совпадением скрывается не только языковое, но даже и не понятийное соответствие, а одинаковое видение природы человеческого сознания. Иными словами, если сознание имеет некую определенную природу, которую народ наблюдал на протяжении всего своего существования, должны были родиться имена для проявлений разных частей этой природы. И там, где видение естественное и верное, эти имена у разных народов совпадают.

Это, конечно, предположение, потому что причиной совпадений, к примеру, могло быть то, что соответствующие понятия родились у предков англичан и наших предков во время совместного бытования, скажем, в рамках индоевропейского единства. И все же, это определенно должно стать исследованием природы сознания методами культурно-исторической психологии

Что же касается Идей, то тут английский и русский в равном положении, потому что слово это инородное, и остается лишь пытаться понять, какой смысл вкладывает в него автор. Лично я понимаю его как Образы. И для меня это высказывание Милля означает, что любые ощущения и чувства, как бы они ни достигали нашего сознания, отпечатываются в нем в виде образов и так и хранятся. И мы не можем обнаружить в себе какое-то чувство или ощущение, которое не имело бы образа. Сколь бы мимолетно и неосязаемо ни было мелькнувшее ощущение, оно тут же облекается в образ, пусть столь же мимолетный и неосязаемый, но, благодаря природе образности, дающий возможность действовать. Вот это наблюдение над природой нашего сознания породило следующие рассуждения Милля:

«Иметь ощущение и иметь чувство — это не разные вещи. Вещь одна, только имен два. Я укололся иглой. Ощущение одно, но я могу сказать, что ощутил, а могу, что почувствовал, а могу назвать болью, как мне захочется. Ну и, когда, имея ощущение, я скажу, что я чувствую ощущение, я всего лишь использую тавтологическое выражение: ощущение не есть одно, а чувство другое, ощущение— это чувство» (Там же).

При чтении этих строк я чувствую легкое сопротивление, потому что в русском языке чувствами принято называть душевные состояния. А в отношении ощущения используется только глагол чувствовать, но не чувство. Как кажется. Но чувство голода — это естественное для русского языка выражение, а оно ощущение. Как и чувство боли. Так что если начинаешь задумываться, то приходишь к выводу, что для очень многих случаев использования этих двух слов Милль прав.

И все же знак равенства между чувствами и ощущениями мной не принимается. Я не имею сейчас возможности останавливаться на этом подробно, но оговорюсь: два живущих в языке понятия «чувство» и «ощущение» со всей очевидностью имеют сходную природу и очень во многом совпадают. Но так же очевидно, что у чувств есть некое поле значений, которое не покрывается именем «ощущения». Поэтому язык сохраняет оба понятия как живые и необходимые.

Думаю, это работает и в отношении сознания, к которому Милль переходит в следующем предложении:

«Когда вместо слова чувствующий я использую слово сознающий, я делаю в точности то же самое, я просто использую тавтологическое выражение. Сказать: я чувствую ощущение — то же самое, что сказать: я чувствую чувство — что всего лишь речевая грязь. И сказать: я осознаю чувство — всего лишь сказать, что я чувствую его.

Чувствовать — это быть осознающим; а осознавать— это чувствовать. Осознавать укол иглы, это просто иметь ощущение» (Там же).

Милль не прав и ошибка накапливается. Даже когда мы уверенны в том, что можем заменить слово «ощущаю» словом «чувствую», речь идет лишь о способах говорить. Мы сколько угодно можем обзывать эти способы тавтологией. Но дальше перед нами встает выбор: либо свести все к одному имени, либо удивиться: а почему народный язык хранит столько разных имен вроде бы для одного и того же?! Нет ли за этим дымом какого-то огня, которого я не вижу? Иными словами, не поискать ли мне различий в этих понятиях, а если обнаружатся различия, не окажется ли так, что это описание разных граней чего-то единого, но очень сложного?

Шотландский крестьянин Джеймс Милль не сомневается, что, вырвавшись из народа и поднявшись до учителей нации, он умнее и народной мудрости. Он поучает и обедняет собственную науку по сравнению с народной психологией. Почему? Ответ прост: слава Ньютона не давала покоя английским мыслителям: если упростить то, что так сложно в народных представлениях, может родиться Механика. Например, духовная, раз уж небесная написана.

По крайней мере, человек, у которого Милль учился и принял эстафету — Дэвид Гартли, — пытался в своих трудах создать «физику разума» и основать на ней этику. А вслед за Джеймсом Миллем в точности ту же задачу будет решать его преемник — сын Джон Стюарт Милль. Он придумает некую социальную физику и вытекающую из нее этику, чтобы завершить переделку мира, которую начал его отец. Однако исходное упрощение — необходимое условие для создания пусть приблизительного, но цельного описания явления. Без такого описания исследование не превратится в науку.

«То же объяснение легко можно увидеть применимым к ИДЕЯМ. Хотя сейчас, в настоящем, у меня нет ощущения, называемого уколом иглы, я имею отчетливую идею. Наличие идеи или ее отсутствие разливаются по существованию или несуществованию определенного чувства.

Иметь идею и чувство этой идеи— это не две вещи, это одна и та же вещь. Чувствовать идею и быть осознающим это чувство— не две вещи; чувство и сознание (consciousness) не что иное, как два имени для той же самой вещи. В самом слове чувствовать есть все, что имеется в слове Сознание. <… >

Можно легко разглядеть, что является природой терминов СОЗНАЮЩИЙ (Conscious) и СОЗНАНИЕ (Consciousness). И какую знаковую задачу (function) они предназначены решать.

В целях наименования было очень важно, чтобы мы имели не только имена для различия разных классов наших чувств, но так же и имя в равной мере применимое ко всем этим классам. Эта цель достигается конкретным термином Сознающий; и его абстракцией— Сознание.

Так, если у нас любым образом есть ощущение, то есть мы чувствуем то, что присуще чувствовать живому существу, слово осознающий применимо к чувствующему, а Сознание к чувству: так сказать, эти слова — обобщающиезнаки (Generical marks), включающие все имена подчиненных классов чувств чувствующего существа.

Когда я нюхаю розу, я сознаю; когда у меня есть идея огня, я сознаю; когда я помню, я сознаю; когда я рассуждаю и когда я верю, я сознаю; но верование и осознавание веры не две разные вещи, они одно и то же, хотя это же самое я могу назвать один раз без помощи обобщающего знака, а в другой раз мне удобнее использовать обобщающий знак» (Там же, с. 225–226).

Для того, чтобы представление о Миллевском понимании сознания стало завершенным, я переведу еще одно предложение, которым он открывает второй том своего исследования:

«Мы видим, что в том, что мы называем миром ума (mentalworld), Сознанием, имеется три великих класса явлений, наиболее знакомые нам из всех фактов, с которыми мы сталкиваемся — ощущщения, идеи и последовательность идей (train(Там же, т. 2, с. 1).

Каким-то странным образом Милль, с одной стороны, сделал Сознание всем, что мы изучаем, когда заглядываем в свою душу, дух или ум, а с другой, полностью выхолостил его, превратив всего лишь в имя. Философы называют такие вещи эпифеноменами — несуществующими или существующими только в нашем воображении явлениями. Так сказать, способами говорить.

Психология bookap

При этом вся последующая ассоциативная психология исходила в своих построениях из этой «тени сознания», описывая ассоциации, связи идей сознания без сознания. Да разве только она одна. Вся англоамериканская философия вырастает из этого корня.

Но даже если это всего лишь способ называть вещи, разве моя вера есть лишь сознание того, что я верю? Или же думая, я думаю и могу осознавать себя думающим, а могу и не осознавать? Как говорится, так задумался, что не осознавал ни себя, ни что делаю?.. Сомнения.