ОСНОВНОЕ: что чистим?

МОРЕ ПСИХИКИ

МОРЕ ТЕЛА

МОРЕ СОЗНАНИЯ

Слой 2. СОЗНАНИЕ В ПСИХОЛОГИИ
СЛОИ ФИЛОСОФИИ
Слой 3. ОБЩЕДОСТУПНАЯ СОВРЕМЕННАЯ ЗАПАДНАЯ ФИЛОСОФИЯСлой 5. ВОЙНА С МЕТАФИЗИКОЙ
...

Глава 3. Воинствующий материализм. Энгельс

Что мы точно знаем про Богов из тысячелетних наблюдений за их деяниями, так это то, что Боги воюют. Воинственность может считаться их признаком.

Если это так, то Наука, бесспорно, божественна. Вся она воинственна, соответственно, воинственно все, что имеет родовое имя — научный. Научный Идеализм, научный Материализм. Но из всех видов научного материализма самым воинственным, конечно, был тот, которой пролил больше всего крови и стал основой марксизма-ленинизма и единственно-научной революционной теории. Сам о себе он говорил так:

«Только Маркс и Энгельс — идеологи единственного последовательно революционного класса — пролетариата, критически проработав все то ценное, что дала предшествующая научная и философская мысль, создали высшую и единственно научную форму материализма — диалектический материализм».

Это сталинский «Краткий философский словарь». Весьма нескромное сочинение. Боги вообще не бывают скромными, скромность — это удел людей. Боги же делят миры, а для этого захватывают последователей. Чем больше, тем лучше. И тут уж все средства хороши, лишь бы переманить и удержать. На деле все обстояло так.

«С середины XIX века развитие естествознания приняло характер подлинной революции. Однако оно осложнялось противоречием между диалектической природой нового естественнонаучного материала и метафизическим методом, господствовавшим среди естествоиспытателей» (Предисловие // Энгельс. Диалектика природы, с. IV).

Это пишет безликий автор по имени Институт Марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Идет начало восьмидесятых. Осталось всего несколько лет до нового переворота. Что же здесь сказано?

Во-первых, Наука и Революция — близнецы-братья. Во-вторых, к середине XIX века появляется возможность захватить власть в философском сообществе с помощью совершенно нового материала, который поставляло естествознание и который был неизвестен и еще не осмыслен Метафизикой. Вчера еще было рано, а завтра будет поздно! Нужно воспользоваться моментом и власть будет наша! Если чувствовать переломные моменты истории, то можно перевернуть весь мир. В такие мгновения и нужно-то немного. Всего лишь:

«Необходимо было философски обобщить важнейшие достижения естествознания второй трети XIX века и развить диалектико-материалистическое понимание природы.

Так как Маркс был целиком поглощен работой над своим главным трудом — «Капиталом», то за решение этих новых теоретических задач, выдвинутых всем ходом развития естественных наук, взялся Энгельс» (Там же).

Институт Марксизма-ленинизма скромничает и недоговаривает. Если верить ему, то Энгельс взялся «за решение новых теоретических задач, выдвинутых ходом развития естественных наук», как за создание некой новой философии. Но это совсем не так. Во-первых, это не были теоретические задачи, иначе говоря, это не было созерцанием тех наблюдений, которые добыли новые исследования. Созерцание предполагает рассматривание, в крайнем случае, сравнение рассматриваемого с имевшимися ранее образами и сличение с действительностью. Но созерцание не действенно, создание «революционной теории» тоже может быть созерцанием своего рода, но уже следующим созерцанием, никак не связанным с «пониманием природы».

Все это означает, что исходно Маркс и Энгельс не ставили перед собой «теоретические задачи», они сразу же были революционерами или дельцами, которые хотели захватить мир. Игры в «теории» им были нужны только затем, чтобы обрести облик научности и тем самым возглавить не пролетариат, а учителей и водителей пролетариата — ученых. Решение «теоретических задач» было, во-первых, основной чертой как раз уничтожаемой ими Метафизики, а во-вторых, что важнее, стало частью «естественнонаучного мировоззрения» — жаргона, бездумно принятого научным обывателем. Достаточно сказать, что Энгельс теоретически обосновал Диалектический материализм, как научный обыватель делает допущение: раз есть теоретическое обоснование, значит, это наука. И начинает ее уважать, даже если не принимает.

«Теоретические обоснования» — это первый из инструментов воздействия на умы и общественное мнение, который Марксизм позаимствовал у Науки. Вторым была технология. Как Наука побеждает обывателя? Благами, которые дешевеют за счет технологии. Создать технологию обработки массового сознания — вот какую теоретическую задачу поставил перед собой Марксизм.

Если вы почитаете современные «теоретические обоснования» полит-технологов, то увидите, что все их требования были найдены уже Энгельсом, а потом мощно опробованы Лениным. Сейчас политтехнологи отрицают прежние рекламные подходы и утверждают: в политбизнесе не надо работать мягко, доказательно или исподволь. Люди пойдут, скорее, за наглецом, хамом, напористым делягой, лишь бы от него оставалось ощущение силы и было очевидно, что он — победитель, рожденный властвовать.

Чтобы понять, почему Диалектический материализм понимает сознание так, как понимает, надо задаться совсем другим вопросом: не почему, а зачем? Диамат совсем не понимал сознания, оно его не интересовало. А интересовало лишь то, что через него можно оказывать воздействие. Поэтому когда кто-то из марксистов дает более или менее развернутое определение сознания, чаще всего, это ложь, имеющая цель. К примеру, если дается естественнонаучное определение, то это не определение, а повторение того, что принято в естественных науках, и дается оно затем, чтобы убедить естественников, что диамат — это их партия!

Понять, зачем даются те или иные определения сознания, необходимо, чтобы увидеть, какие искажения наложила революционная борьба и ее задачи на марксистское понимание сознания. Поэтому заглянем в «Диалектику природы» Энгельса.

Фридрих Энгельс (1810–1895) был сильным политиком, но, похоже, лодырем и никудышным философом. «Диалектика природы», дрлгие годы выдававшаяся за шедевр философской мысли, писалась с 1873 года и до самой его смерти. При этом она не только не была окончена, но так и осталась в виде «четырех связок» довольно бессвязных черновиков, составивших книжонку менее 300 страниц, включающих планы предисловия к «Анти-Дюрингу» и неумную газетную статью о медиумах.

Строго в соответствии с Контовским методом зомбирования сознания, Энгельс решает несколько задач, которые последовательно должны были подготовить податливые умы к революционной деятельности. Задачи эти не решаются у Энгельса последовательно, они как бы разбросаны по его статьям и заметкам. Вероятно, избранная им последовательность подачи материала была бы более действенной, чем у Конта или «вульгарных» материалистов. Сейчас это уже не проверить. Поэтому я покажу примеры всех приемов обработки сознания в той последовательности, в какой они даны у Конта.

Сначала — разрушить опору прежнего мировоззрения, попросту говоря, обгадить то, во что верили люди. Поскольку, несмотря на весь треп о ведущей роли пролетариата, речь все-таки шла о вербовке вождей, которые повели бы пролетариат на бой, то и обгаживание идет как разрушение уверенности ученых в том, что они знают, как устроен мир, то есть в самих себе. Для этого сначала, во Введении, Энгельс льстит Науке, создавая возвышенную картину борьбы* научного Духа за право творить и дарить людям счастье. А потом будет вышибать из-под нее главную опору — Математику, высмеивая ученых за недоумие.

Рассказ о величии Науки начинается с Ренессанса и свободно мчится, то погружаясь вглубь времен до греческих и арабских мыслителей, то задевая современность. И повсюду внедряются, как бы между прочим, ключевые фразы, которые предлагается запомнить, как способ говорить о Науке и ее деятельности. Что-то вроде:

«Это был величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру…» (Энгельс, с. 7).

Речь идет о времени, «подготовившем материализм XVIII века», то есть подготовившем французскую революцию. Революционерам нравилось называть себя титанами. Почему? Титаны воюют с Богами. Богов присвоила себе Церковь. Имя уже используется, значит, возьмем себе имя противников Богов, тем более, что мы воюем с Церковью. Да Титаны — это даже покруче, чем Боги! К тому же, их несправедливо обидели. Как и нас с Пролетариатом!

Мысль о революционности Науки понемногу подается так, что становится синонимом лучшего. Мы и сейчас знаем, что лучшие достижения в Науке — это революционные достижения. А прививалось это расхожее обывательское мнение так:

«И исследование природы совершалось тогда в обстановке всеобщей революции, будучи насквозь революционно: ведь оно должно было еще завоевать себе право на существование» (Там же, с. 8).

«Революционным актом, которым исследование природы заявило о своей независимости и как бы повторило лютеровское сожжение папской буллы, было издание бессмертного творения, в котором Коперник бросил — хотя и робко и, так сказать, лишь на смертном одре — вызов церковному авторитету в вопросах природы. Отсюда начинает свое летоисчисление освобождение естествознания от теологии, хотя выяснение между ними отдельных взаимных претензий затянулось до наших дней» (Там же).

Вот так понемножку, превращая признанных авторитетов Науки в авторитетов революции, создается мнение, что настоящий ученый достоин уважения и восхищения, только если он революционен. Теперь можно перейти к разрушению и показать, что все остальное — заслуживает осмеяния и забрасывания грязью.

Работа «Естествознание и философия» начинается с публичной гражданской казни для устрашения инакомыслящих. Прямо с первых строк планируется принести в жертву идеи собственных предшественников по материализму. Бей своих, чтобы запугать остальных.

«Бюхнер. Возникновение направления. Разрешение немецкой философии в материализм. Контроль над наукой устранен. Внезапно хлынувший поток плоско-материалистического популяризаторства, материализм которого должен был возместить недостаток научности» (Энгельс, с. 173).

Теперь все знают: недостаточно быть материалистом. Это не защитит от позора. Нужна научность. Ученый всегда в значительной мере шарлатан. Плохой ученый — потому что не знает науки. А хороший — потому что занимается только своим делом и становится односторонним. В силу этого ученый всегда уязвим и готов сам впустить в свою крепость того, кто быстро подучит его неуязвимости. Поэтому Энгельс начинает разрушать уверенность ученых в себе, разрушая их уверенность в том, что они верно ведут свои рассуждения, то есть в их философской подготовленности. Начинает с самых самоуверенных всезнаек — математиков, заодно выбивая у остальных веру в то, что математика дает им прочное основание:

«До конца прошлого столетия и даже до 1870 года естествоиспытатели более или менее обходились при помощи старой метафизики, ибо действительная наука еще не выходила за пределы механики, земной и космической.

Однако известное замешательство вызвала уже высшая математика, которая рассматривает вечную истину низшей математики как преодоленную точку зрения, часто утверждает нечто противоположное ей и выставляет положения, кажущиеся представителю низшей математики просто бессмыслицей. Здесь затвердевшие категории расплавились, математика вступила в такую область, где даже столь простые отношения абстрактного количества, дурная бесконечность, приняли совершенно диалектический вид, и заставили математиков стихийно и против их воли стать диалектиками.

Нет ничего комичнее, чем жалкие уловки, увертки и вынужденные приемы, к которым прибегают математики, чтобы разрешить это противоречие, примирить между собой высшую и низшую математику, уяснить себе, что то, что у них получилось в виде неоспоримого результата, не представляет собой чистой бессмыслицы, — и вообще рационально объяснить исходный пункт, метод и результаты математики бесконечного» (Там же, с. 174).

Если вспомнить, что перед этим были обгажены представители плоского материализма, то ясно видно, что в сознание ученых внедряется мысль о выборе: либо оставаться жалкими представителями низшей математики, либо подыматься до высшей, но для этого надо осваивать диалектическое мышление. Где его осваивать? В новой философии — Диалектическом материализме!

Вроде бы очевидно, но эта тупая скотина — научный обыватель — не хочет отрывать задницу от насиженного места. Его надо гнать к лучшей жизни поганой метлой:

«Несмотря на это, естествоиспытатели в своей массе все еще крепко придерживаются старых метафизических категорий и оказываются беспомощными, когда требуется рационально объяснить и привести между собой в связь эти новейшие факты, которые, так сказать, удостоверяют диалектику в природе…

Освобожденная от мистицизма диалектика становится абсолютной необходимостью для естествознания, покинувшего ту область, где достаточны были неподвижные категории, представляющие собой как бы низшую математику логики, ее применение в условиях домашнего обихода.

Философия мстит за себя задним числом естествознанию за то, что последнее покинуло ее» (Там же, с. 174–175).

Ясно видно, что под философией здесь понимается уже не вся философия, а новая Философия — Диамат, но используется старое имя, потому что любому естественнику льстит, если его посчитают еще и немножко философом.

«Естествоиспытатели воображают, что они освобождаются от философии, когда игнорируют или бранят ее. Но так как они без мышления не могут двинуться ни на шаг, для мышления же необходимы логические категории, а эти категории они некритически заимствуют либо из обыденного общего сознания так называемых образованных людей, над которыми господствуют остатки давно умерших философских систем, либо из крох прослушанных в обязательном порядке университетских курсов по философии (которые представляют собой не только отрывочные взгляды, но и мешанину из воззрений людей, принадлежащих к самым различным и по большей части к самым скверным школам), либо из некритического и несистематического чтения всякого рода философских произведений, — то в итоге они все-таки оказываются в подчинении у философии, но, к сожалению, по большей части самой скверной, и те, кто больше всех ругает философию, являются рабами как раз наихудших вульгаризированных остатков наихудших философских учений.

Какую бы позу ни принимали естествоиспытатели, над ними властвует философия» (Там же, с. 179).

Надо признать — Энгельс тут совершенно прав и очень точно нащупал слабину в защите естественников. Философией-то они все равно пользуются в своих рассуждениях, даже когда говорят, шевеля пальцами: мы люди конкретные, без философий… Все верно, только зачем? Затем, чтобы научить ученых думать и исследовать? Или чтобы научить их думать как надо?

Как бы там ни было, но первые два приема — мягкий вход в сознание на лести и честолюбии и разрушение веры в себя как опоры мировоззрения — я показал. Теперь следующий прием — поражение образом, для чего используется образ мира, называемый естественнонаучной картиной. Этому Энгельс уделил внимание с особой любовью, он явно ощущал, какой это важный инструмент обработки сознания, и выписывает его, не щадя сил. Я приведу лишь те куски этого обильного творения, которые связаны с сознанием.

Но прежде, чем привести эти выдержки из «Диалектики природы», я хочу внести ясность. Эта «величественная картина» на деле является пошлой вульгаризацией. Как пишет Институт Марксизма-ленинизма:

«"Диалектика природы" явилась итогом многолетних углубленных занятий Энгельса естественными науками. Первоначально результаты своих исследований Энгельс намеревался изложить в форме полемического произведения, направленного против вульгарного материалиста Л. Бюхнера» (Предисловие // Энгельс. Диалектика природы, с. VI).

Сам же Энгельс в предисловии ко второму изданию «Анти-Дюринга» писал гораздо менее осторожно, чем Институт Марксизма-ленинизма:

«Таким образом, задача состояла в том, чтобы вскрыть объективную диалектику в природе, а тем самым обосновать необходимость сознательной материалистической диалектики в естествознании, изгнать из него идеализм, метафизику и агностицизм, а также вульгарный материализм, дать диалектико-материалистическое обобщение важнейших результатов развития естествознания и тем самым обосновать всеобщность основных законов материалистической диалектики» (Цит. по: Предисловие // Энгельс, с. VII).

Одним словом: терпеть не могу свободной конкуренции. Война, война до полного изгнания! И при этом тот же Институт Марксизма-ленинизма вынужден признать:

«Само собой разумеется, что за прошедшие десятилетия бурного и революционного развития естественных наук отдельные частности "Диалектики природы" и, прежде всего, тот фактический материал, на который опирался Энгельс, — не могли не устареть. Устарела, например, космогоническая гипотеза Канта-Лапласа, из которой исходил Энгельс» (Там же, с. X).

Это значит, устарели как раз вся естественнонаучная часть и сам образ мира, которым он стращал читателей. Иными словами, Энгельс со всего маха вляпался в то самое, за что так поносил Бюхнера. И это ставит вопрос: если он такой мудрец, такой философ, что его сочинение от всего этого все равно не портится и не устаревает, то как он мог не предвидеть, что опирается на неверные взгляды, иначе говоря, как он мог использовать для воздействия то, что было неверным уже при его жизни? И почему в его словах нет снисхождения к ошибкам своих собратьев? Политтехнология! Охота за мгновением: вчера еще было рано, завтра будет уже поздно, а победителей не судят! Политический авантюризм.

Ну да ладно! Давайте лучше ужасную сказку на ночь:

«Из вихреобразно вращающихся раскаленных газообразных туманностей, — законы движения которых, быть может, будут открыты нами лишь после того, как наблюдения в течение нескольких столетий дадут нам некое представление о собственном движении звезд, — развились благодаря сжатию и охлаждению бесчисленные солнца и солнечные системы нашего мирового острова, ограниченного самыми крайними звездными кольцами Млечного пути…

Лаплас показал подробным и еще непревзойденным до сих пор образом, как из отдельной туманной массы развивается солнечная система…

На образовавшихся таким путем отдельных телах — солнцах, планетах, спутниках— господствует сначала та форма движения материи, которую мы называем теплотой…

Отдельные тела охлаждаются тем быстрее, чем они меньше…

Вместе с прогрессирующим охлаждением начинает все более и более выступать на первый план взаимодействие превращающихся друг в друга физических форм движения, пока, наконец, не будет достигнут тот пункт, с которого начинает давать себе знать химическое средство…

Время, когда планета приобретает твердую кору и скопления воды на своей поверхности, совпадает с тем временем, начиная с которого ее собственная теплота отступает все более и более на задний план по сравнению с теплотой, получаемой ею от центрального светила…

Наконец, если температура понизилась до того, что — по крайней мере на каком-нибудь значительном участке поверхности — она уже не превышает тех границ, внутри которых является жизнеспособным белок, то, при наличии прочих благоприятных химических предварительных условий, образуется живая протоплазма..

Прошли, вероятно, тысячелетия, пока создались условия, при которых стал возможен следующий шаг вперед, и из этого бесформенного белка возникла благодаря образованию ядра и оболочки первая клетка. Но вместе с этой первой клеткой была дана и основа для формообразования всего органического мира…

А из первых животных развились, главным образом путем дальнейшей дифференциации, бесчисленные классы, отряды, семейства, роды и виды животных и, наконец, та форма, в которой достигает своего наиболее полного развития нервная система, — а именно позвоночные, и опять-таки, наконец, среди них то позвоночное, в котором природа приходит к осознанию самой себя— человек» (Энгельс, с. 16–17).

Я называю это ужасающей сказкой не потому, что эта картина так уж определенно неверна, а потому, что Энгельс рассказывает ее как то, что должно ужаснуть и поразить, чтобы запасть в наше сознание. Что же касается сознания, то определение, которое дает ему Энгельс чуть ниже, несколько невнятно:

«…вместе с развитием руки шаг за шагом развивались и голова, возникло сознание — сперва условий отдельных практических полезных результатов, а впоследствии, на основе этого, у народов, находившихся в более благоприятном положении — понимание законов природы, обусловливающих эти полезные результаты» (Там же, с. 18).

Отчетливо видно, что сознание — это работа нервной системы и «головы», то есть мозга. Но при этом «сознание условий» есть осознание. И значит, сознание есть для Энгельса способность к осознаванию. Еще чуть ниже Энгельс дает «философское» определение: «Движение материи— это не одно только грубое механическое движение, не одно только перемещение; это — теплота и свет, электрическое и магнитное напряжение, химическое соединение и разложение, жизнь и, наконец, сознание» (Там же, с. 20).

Я беру слово «философское» в кавычки, потому что это игры в философичность. Чтобы причислить сознание к материи или видам ее движения, нужно дать определение сознания, а перед нами лишь литературный оборот и попытка создать нашу Материю не слабее ихнего Бога.

Как бы там ни было, но Энгельс, великолепно чувствующий, как воздействовать на сознание, нигде в «Диалектике природы» не утруждает себя определением сознания. Впрочем, высказывания вроде: «развития мозга и подчиненных ему чувств, все более и более проясняющегося сознания…» — очевидно, вполне закономерно оказываются тем, что о сознании говорили советские философы и психологи.