От памяти к мышлению
2. Первые этапы мышления.
В задачи настоящего исследования не входит рассмотрение проблемы мышления во всем ее объеме: наша тема гораздо уже — отношение между мышлением и памятью. Это отношение теснее всего на самых первых этапах мышления, и потому на них следует особо остановиться. При этом, чтобы избежать произвольных конструирований, следует взять за основу изучения действительный ход развития мышления, как он происходит в онтогенезе и филогенезе. Так как с психологической стороны онтогенетическое развитие лучше изучено, то будем основываться преимущественно на нем.
Общеизвестны основные особенности самых ранних детских высказываний — моновербизм и аграмматизм. Моновербизмом я называю тот факт, что эти высказывания состоят только из одного слова. Было бы большой натяжкой считать это слово, как это делают многие исследователи, предложением, суждением: оно так же похоже на суждение, как зерно на растение. Если оставить в стороне эмоциональные высказывания типа междометий, то лучше 1'оворить о наименованиях. Ребенок еще слишком плохо владеет речью для того, чтобы рассуждать и высказывать суждения. Его речевых способностей хватает только для того, чтобы называть, обозначать словом.
Аграмматизм даже того малютки, который говорит на флексирующем языке, приводит к тому, что его слово имеет менее дифференцированное значение, чем соответствующее слово у взрослого. Крайняя ограниченность словаря малютки приводит к тому же.
Филогенетически мы имеем то же. Можно принять как доказанное лингвистикой, что словарь первобытного человека был весьма ограничен. Аграмматизм же его языка был настолько большой, что значение слова не могло не быть плохо дифференцированным. И сейчас еще в ряде нефлексирующих языков одно и то же слово нередко означает и существительное, и прилагательное, и глагол.
Известный лингвист Тромбетти пишет: «Есть очень распространенное мнение, что примитивный язык не имеет слов для общей идеи» 149 . Леви-Брюль («Интеллектуальные функции в низших обществах», с. 155) уверяет, что примитивный язык «не будет обладать общим термином... для "дерева" или для "рыбы", но специальными терминами для каждого варианта дерева и для каждого варианта рыбы». Нет ничего более неверного. Скорее наоборот, слова примитивных языков должны были поражать мало дифференцированным значением. Даже такие слова, как «отец» или «мать», означали в первобытном языке несравненно большее количество лиц, чем сейчас, и, как это ни парадоксально, их слова совершенно неравнозначны этим нашим словам. В меланезийском языке слово «отец» — «тамаи», но так же зовутся и братья отца: все они — «отцы». Но «тама» — значит «подобно», и «тамаи» точнее всего перевести через «похожий». Мать же на этом языке «веве», но так же зовутся и все сестры матери: все они — «матери». Но «равеве», собственно говоря, — значит «деление», «отдел» (ребенок принадлежит к тому же «делению» племени, к какому и мать с ее сестрами).
149 A. Trombetti. Elementi <ii Glottologia. Bologna. 1923, p. 213.
Если первоначальной функцией языка являлось называние, то, стало быть, в начале истории мышления стоит понятие, а не суждение и тем более не умозаключение. При этом первоначальные понятия отличались малой дифференцированностью. «Первая отличительная черта понятия — всеобщность», и именно эта черта его выступает в истории мышления раньше всего, пожалуй, даже в утрированном виде.
Образ, при прочих равных условиях, тем ярче, чем менее обычно то, чего он образ. Наоборот, слова, при прочих равных условиях, закрепляются тем лучше, чем обычней то, что они называют. С самого начала мышление и воображение проявляют себя в различных областях: воображение продуцирует больше всего и самые яркие образы в области необычного, и фантазия любит устремляться в мир необычного, там она чувствует себя особенно хорошо; мышление продуцирует больше всего и самые определенные понятия в области обычного, и в этой именно области мышление успешней развивается. Но воображение предшествует мышлению, и именно к необычному преимущественно тяготела первобытная наука, которая была скорее плодом фантазии, чем мышления, скорее мифом, чем наукой.
«...Несущественное, кажущееся, поверхностное чаще исчезает, не так "плотно" держится, не так "крепко сидит", как "сущность". Etwa: движение реки — пена сверху и глубокие течения внизу» 150 .
150 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, с. 116.
Наиболее частая причина ошибочного применения слов малютки та, что он называет одним и тем же словом явления, сходные не в существенном, а в поражающем, необычном. Так, например, ребенок одинаково называет всех животных с необычно длинной шеей — петуха, лебедя, фазана, аиста и даже жирафа и верблюда. Но характерно при этом, что всех их он называет петухом, т. е. тем, что наиболее обычно. Другой пример: в курице на картинке ребенка поразил ее угрожающий клюв, и, увидев на картинке рыбу с открытыми острыми челюстями, он также называет ее курицей. Таких примеров можно привести бесчисленное количество. Все они указывают на то, как близко примитивное мышление к воображению и как сильно вначале влияют на понятия образы: всеобщность примитивного понятия малютки обусловливается сходством не в существенном, но в необычном. В этом смысле примитивные понятия фантастичны в буквальном смысле этого слова.
Уже давно психологи, изучавшие ребенка, с несомненностью установили, что первоначальная тенденция его — скорее отождествлять, чем различать. Поэтому вполне понятно, что различие должно быть вначале необычно большим, чтобы быть замеченным. Лишь весьма постепенно ребенок научается различать на основании существенных признаков, и первоначальное отбрасывание несущественных признаков как чаще исчезающих, в противоположность «плотно держащимся» существенным, есть дело памяти, так как, конечно, именно память дает возможность узнавать обычно остающееся, сохраняющееся.
В современной экспериментальной психологии очень распространен взгляд, что образование понятий является в основном делом внимания, и наиболее популярные соответствующие эксперименты, в сущности, не что иное, как эксперименты на абстрагирование внимания: проблема понятия подменена проблемой внимания. Принято думать, что понятие получается вследствие того, что внимание сосредоточивается на одних (существенных) признаках и отвлекается от других (несущественных). В действительности дело обстоит не так просто. В действительности, как мы только что видели на примере детей, внимание сплошь и рядом сосредоточивается как раз наоборот — на несущественном: поверхностном, необычном, поразительном и т. п. Это имеет место не только у детей. История науки демонстрирует то же самое: прежде всего привлекало внимание необычное — «чудесное», диковинки, разные необыкновенные явления. Если бы внимание действительно играло такую решающую роль в образовании понятия, наши понятия рисковали бы навсегда остаться фантастическими или поверхностными.
Несравненно большую роль играет повторение, т. е. память. Повторение запечатлевает часто встречающееся, пребывающее, менее изменяющееся, менее разнообразное, более общее. Но оно запечатлевается не в виде образов: наоборот, образы здесь отступают на задний план. Оно запечатлевается в субъекте как однообразие его реакции, в данном случае как однообразие вербальных реакций, называний.
Речь возникла из потребности сообщить что-то друг другу, возникшей в свою очередь в результате более тесного сплочения членов общества по мере развития труда. Так, слова получили сигнификативное значение. Но эти знаки, сигналы, называния стали средством образования понятий, потому что слова только тогда могут пониматься, когда они всякий раз называют одно и то же: слушатель не может понять, если одно и то же слово каждый раз означает иное, да и говорящий привыкает реагировать, называть одним и тем же словом одно и то же. Концентрация внимания на сходном есть результат, а не первичное явление, так как внимание первоначально склонно концентрироваться как раз на изменяющемся, новом. Внимание, концентрирующееся на сходном, остающемся, есть уже внимание, определяемое понятием, мышлением. Такое внимание обычно требует некоторого усилия и является чаще всего произвольным, волевым вниманием, стоящим уже на высокой ступени развития.
Критикуемая теория образования понятий делает понятие продуктом произвола внимания, интереса субъекта, и поэтому она субъективна. На самом же деле понятие является результатом запечатления, наименее изменяющегося, т. е. отражает существенное в объективной действительности. Критикуемая теория в лучшем случае есть теория образования детских, фантастических понятий, где воображение еще берет верх над мышлением. Она принимает то, чем перестают быть понятия, за то, чем они становятся.
Резюмируя все вышесказанное, можно сказать, что мышление свою деятельность начинает с образования понятий, но примитивные понятия — плохо дифференцированные и фантастические или поверхностные. Они еще слишком зависят от случайного восприятия, непроизвольного внимания, плохого различения и воображения. Мало отошедшее от воображения мышление отражает случайное, поверхностное, несущественное в действительности. Филогенетически эти плохо дифференцированные фантастические или поверхностные понятия были продуктом мозга того первобытного человечества, которое, живя в слабо дифференцированном обществе и плохо владея техникой, имело лишь весьма поверхностное, часто фантастическое знание, плохо разбиралось в объективной действительности. Но все возрастающий практический опыт запечатлевал в памяти людей существенные свойства явления, и слово являлось средством объединения явлений на основании их сходства в существенном. Практический опыт и память (практическая память, также и вербальная) сыграли роль в первоначальном развитии понятий и в обособлении мышления от воображения.
Из наблюдений над ранней детской речью общеизвестно, как склонны на этой стадии дети смешивать слова с противоположным значением: теплый — холодный, темно — светло, рано — поздно, вчера — завтра и т. д. Но лингвисты находят то же и в истории языка: одно и то же или чуть измененное слово (например, altus) имеет противоположные значения то в том же самом языке, то в родственном. Как ни объяснять эту «амбивалентность» значений, несомненно одно: противоположные понятия не принадлежат к наиболее ранним. Пожалуй, косвенное подтверждение этому можно видеть в том огромном, порой суеверном, внимании, с которым относилась к противоположным понятиям ранняя философия.
Еще менее развиты вначале отрицательные (противоречащие) понятия. На мой взгляд, они не вполне развиты даже у маленьких школьников, судя по тому, что, при прочих равных условиях, им труднее отвечать на вопрос, где фигурирует отрицательное понятие. Так, например, тот же ребенок, который сразу отвечает на вопрос, что самое красивое, затрудняется ответить, что самое некрасивое. Но то же мы находим и в языке. Анализ почти любого немецкого словаря африканских, полинезийских и т. п. языков показывает, что столь многочисленным отрицательным немецким словам (с префиксом un-) чаще всего соответствуют вовсе не отрицательные слова (или если отрицательные, то искусственно созданные неологизмы) данного языка.
Все это дает основание наметить некоторую схему развития понятий, правда, в самых общих чертах и скорее как гипотетическую, чем как твердо обоснованную. Первоначальное развитие понятий проходит как будто три основные стадии. На первой из них, самой начальной, мышление находится в сильнейшей связи с непроизвольным вниманием и воображением, и понятие отражает случайное, поверхностное, несущественное в действительности. Это — стадия плохо дифференцированных поверхностных или даже фантастических понятий. Содержанием понятия является чаще всего поразительное, необычное, т. е. то, что заинтересовывает внимание и оставляет яркие образы. Именно на этой стадии преимущественно образуются фантастические понятия, которые так трудно отличить порой от мифологических образов. На второй стадии мышление находится в сильнейшей связи с практическим опытом, привычками и вербальной памятью, и понятие отражает сходное, тождественное, остающееся неизменным чаще другого, неслучайное, не быстровременное и в этом смысле существенное. Это — стадия общих понятий, содержанием которых является сходное, чаще всего встречающееся, обычное, наименее изменяющееся, т. е. то, что прочней всего запечатлевается в моторной и в вербальной памяти. Если первая стадия богата фантастическими понятиями, родственными мифологическим образам, то вторая стадия не менее богата метафизическими, застывшими, неподвижными понятиями, располагающими оперирующее ими мышление к метафизике и вербализму. Наконец, на третьей стадии мышление оперирует уже противоположностями и противоречиями, а также относительными понятиями, развитие которых, как показали работы Пиаже, происходит поздно. Это мышление отражает действительность уже не только в ее тождестве и единстве, но и в ее противоречиях и противоположностях, в ее отношениях и связях. Оно уже идет к тому, чтобы стать диалектическим мышлением.
Два препятствия приходится преодолеть здесь мышлению в своем развитии — случайность непроизвольного внимания и фантастику воображения, во-первых, и консерватизм памяти и вербализм, во-вторых. Но это такие препятствия развитию мышления, которые в свое время являлись опорой, исходным пунктом для него.
