Глава 12. Путь домой
Дверь, в которую мы стучали всю жизнь, наконец откроется.
Моя жена Стейси все романы начинает читать с конца. Я (Джон) до последнего никак не мог понять почему. «Я хочу знать, чем закончится история, чтобы узнать, стоит ли ее читать, — объясняла она. — История хороша настолько, насколько хорош ее конец. Даже самые лучшие произведения оставляют тебя опустошенным, если последняя глава разочаровывает».
«Хотя и наоборот тоже правда, — добавила она. — Даже самое трагическое повествование может спасти счастливый конец».
«Но разве, когда знаешь, как все закончится, не исчезает элемент неожиданности?» — спросил я.
«Исчезает лишь страх, и ты свободно можешь наслаждаться драмой. Кроме того, есть вещи, которые слишком важны, чтобы оставлять их на волю случая», — сказала она и вернулась к книге.
История хороша настолько, насколько хорош ее конец. Без счастливого завершения, которое наполняет нас нетерпеливым ожиданием, наше путешествие становится кошмаром бесконечной борьбы. И это всегда так? Ничего не изменится? Нам нечего терять? Когда я последний раз летел самолетом, то беседовал с одной из стюардесс о том, во что она верит. Как последовательница движения «Новая эра», она сказала со всей серьезностью: «Я не верю в небеса. Я верю, что жизнь — это непрерывный цикл перерождений». «Какой ужас, — подумал я про себя. — Лучше бы у этой истории был счастливый конец». Святой апостол Павел чувствовал то же самое. Если нам нечего терять, то можно остановиться в баре по дороге домой и выпить в одиночку бутылку виски, или пойти в самый шикарный магазин и спустить все свои деньги, или испечь торт и съесть его целиком. «Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» (1 Кор. 15:32).
Сердце не может жить без надежды. Габриель Марсель сказал, что «надежда для души — то же, что дыхание для живого организма». Из трех христианских даров — веры, надежды, любви — любовь, возможно, самая великая, но надежда играет определяющую роль. Апостол Павел сказал, что вера и любовь зависят от надежды — от предвкушения того, что ждет нас впереди: «услышавши о вере вашей во Христа Иисуса и о любви ко всем святым в надежде на уготованное вам на небесах» (Кол. 1:4,5). Смелость, так необходимая в путешествии, часто сменяется нерешительностью, потому что мы теряем надежду на небеса — кульминацию Священной истории. Неудивительно, что мы живем как Робинзон Крузо, пытаясь на скорую руку состряпать лучшую жизнь, которую можем приобрести после крушения мира; мы думаем, что застряли здесь навсегда. Конечно, наши вероломные любовники кажутся неодолимыми — мы смотрим на них как на единственную возможность короткой передышки. Причина, по которой большинство людей цитируют слова Торо: «проживай жизнь в тихом отчаянии», в том, что они живут без надежды.
Несколько лет назад я с друзьями отправился порыбачить на реку Снейк в Вайоминге. Шла последняя неделя осени перед долгой зимой, которая обещала быть тяжелой: дома и на работе меня ждала куча дел. Я с нетерпением ждал этого приключения несколько месяцев, но долгожданные выходные не оправдали моих надежд. Погода была отвратительная, клева не было. Когда уик-энд подошел к концу, я почувствовал раздражение из-за обманутых ожиданий. «И это все? — думал я про себя. — Надеяться больше не на что?» Когда мы с пустыми руками стояли все вместе у реки субботним вечером, мой друг неожиданно объявил, что он организовал для нас путешествие в нетронутый цивилизацией уголок реки с известным проводником. Это было запланировано на завтра. Погода обещала быть ясной, и рыбалка обязательно должна была оказаться удачной.
Все тут же переменилось. Вечерний свет вспыхнул золотом, краски осени заиграли, впервые за это время я услышал мелодичное журчание воды, и мои рыболовные снасти показались мне самыми замечательными на свете. Тяжелое чувство, под давлением которого я находился на отдыхе, улетучилось, когда мое сердце получило надежду. Мне стало легче от обещания, что все изменится к лучшему.
Эта история может показаться глупой (особенно тем, кто не увлекается рыбалкой), но она подтверждает одну из важнейших истин: если исходя из нашего практического опыта мы думаем, что настоящая жизнь и есть наше самое большое счастье, что лучше уже не будет, то мы будем жить в отчаянии и безнадежности. Мы возложим на этот мир все надежды, но они не исполнятся, потому что этот мир не предназначен для счастья. Мы попытаемся отыскать дорогу в утерянный рай, а когда из этого, как всегда, ничего не выйдет, наше сердце будет разбито. Если говорить искренне, то большинство из нас живет так, будто жизнь — наша единственная надежда, а потом мы чувствуем себя виноватыми от того, что хотели сделать в точности то, что предлагал сделать Павел («Станем есть и пить, ибо завтра умрем!»), если «мертвые не воскресают».
В своей чудесной книге «Затмение небес» Э. Дж. Конейрс высказался просто: «Мы живем в мире, над которым больше нет небес». Отсюда все проблемы человеческой души. Все наши привязанности и депрессии, гнев, который мы едва скрываем за своим христианским фасадом, и омертвелость души, свойственная столь многим, имеют общий корень: мы думаем, что лучшего не будет. Отнимите надежду на то, что мы прибудем к месту назначения, и наше путешествие станет маршем смерти. Даже самая лучшая человеческая жизнь невыразимо печальна. Если даже нам удастся избежать каких-то серьезных жизненных трагедий (некоторым из нас это действительно удается), то жизнь все равно вряд ли оправдает наши ожидания. Когда мы получаем то, к чему действительно стремились, оно тут же ускользает от нас. Любой отпуск рано или поздно подходит к концу. Друзья переезжают. Карьера зачастую не ладится. Опечаленные, мы чувствуем себя виноватыми из-за своего разочарования, как будто нам следовало быть более благодарными.
Конечно, мы разочарованы — ведь мы были созданы для чего-то большего. «Все соделал Он прекрасным в свое время, и вложил мир в сердце их…» (Еккл. 3:11). Наша страстная тоска по раю взывает к нам в боли разочарования и криках агонии. «Если я обнаружил в себе желание, которое ничто не может удовлетворить в этом мире, — писал К. С. Льюис, — то единственное логическое объяснение этому в том, что я был создан для другого мира».
Если вера и любовь держатся на надежде, если мы живем без надежды, а значит, как сказал Павел, «несчастнее всех человеков» (1 Кор. 15:19), тогда разве не стоит нам рассмотреть как следует, каким будет конец нашей истории, описав его самыми живыми красками, на какие способно наше воображение?
Я знал человека, который с детства ненавидел идею небес. Он озадачивал и ставил в неудобное положение любого учителя воскресной школы, заявляя достаточно смело, когда бы ни затрагивалась тема небес, что он не хочет отправляться туда. Наконец одному из них хватило ума спросить почему. Что же ответил мальчик? «Я не люблю горох». Он услышал однажды известный рождественский гимн «Тихая ночь», в котором поется: «Глас с небес возвестил: радуйтесь, ныне родился Христос, мир и спасение всем Он принес…», и подумал, что речь идет об овощах (В англ. яз. cлова peas «горох» и peace «мир» звучат почти одинаково. — Прим. пер.). Как любой смышленый малыш, он уяснил, что в нашем мире есть вещи получше.
Наше представление мало чем отличается от этого. Мы так редко говорим о небесах, а когда делаем это, то используем какие-то болезненные образы: толстые младенцы, летающие вокруг на крошечных крылышках, скучающие святые, возлегающие на бесформенных облаках, бренчащие на арфах и наблюдающие за тем, что происходит на земле, где разворачиваются все настоящие события.
Кризис надежды, который захлестнул современную церковь, — это кризис воображения. Католический философ Питер Крифт пишет:
Средневековое представление (которое можно назвать совершенно библейским) света, драгоценностей, звезд, свечей, труб и ангелов больше не удовлетворяет наш мир супермаркетов. Жалостливые современные суррогаты в виде пушистых облачков, бесполых херувимов, арф и металлических нимбов (а не нимбов из света), над которыми возвышается унылый божественный управляющий всеми скучающими — насмешка, а не слава. Даже более современные, новейшие заменители — небеса как удобное ощущение спокойствия и доброты, сладости и света и Бог как рассеянная дедушкина доброжелательность, дряхлый филантроп — еще более блеклые. Наша картина небес попросту не вызывает в нас никакого энтузиазма; эта картина вялая. За такими образами небес и Бога стоит скорее эстетический, нежели интеллектуальный или моральный упадок, и в этом видится самая большая потенциальная угроза вере. Наш образ небес скучный, пошлый и сладкий как сироп; а значит, такова и наша вера, надежда и любовь к небесам. …И уже неважно, скучная ли это ложь или скучная истина. Скука, без сомнения, — самый главный враг веры, так же как безразличие, а не ненависть — самый главный враг любви.
