Глава 9. Сходство между психотерапией и супервизией
Как начать первое интервью
Проведение первого интервью с отдельным клиентом и проведение первого интервью с супружеской парой или всей семьей — это не одно и то же и требует разных психотерапевтических умений. Все, что на индивидуальной терапии клиент говорит терапевту — словами или языком тела, — относится только к терапевту и ни к кому другому, хотя речь может идти о других людях. То, что человек говорит терапевту один на один, возможно, он никогда не сказал бы в присутствии своей матери.
Клиенты общаются с терапевтами тремя способами. Они выбирают в кабинете место (позицию) по отношению к терапевту или членам семьи; они общаются с помощью языка тела; они используют речь во всех ее многогранных проявлениях.
Выбранную клиентом позицию необходимо учитывать. Клиент может сесть вплотную к терапевту или далеко от него. Родители могут усесться, посадив ребенка между собой, что может свидетельствовать о том, какую ребенок выполняет функцию. Ребенок может сесть вдалеке от остальных членов семьи, что может свидетельствовать о его дистанцировании от семьи. Супруги могут сесть рядом, показывая, что они единое целое, или сидеть, отвернувшись друг от друга. Все эти варианты рассаживания в некоторой степени определяются культурными различиями, но при этом определенным образом характеризуют людей и их реакцию на терапевтическую ситуацию. Хотя одна и та же позиция дома или в различных ситуациях повседневного общения может иметь совершенно разный смысл, при терапевтических взаимоотношениях разумно считать то, как двигается клиент, куда и как садится, его способом передачи информации. Например, взрослый, который пришел в кабинет психотерапевта не по своей воле, может продемонстрировать это терапевту, и необходимо со вниманием отнестись к такой коммуникации.
Супервизор должен научить своих подопечных тому, что абсолютно все послания клиентов на сеансе адресованы именно ему, терапевту, и не являются только отчетом о состоянии клиента. Например, если клиент слишком нервничает и никак не может усесться, это не просто отчет о его внутреннем состоянии, но и послание терапевту. Чем более косвенный характер носит послание, тем ярче человек показывает, что он не знает этого терапевта и, следовательно, не знает, как этот терапевт будет воспринимать его самого и как будет на него реагировать. Если терапевт что-то говорит, а клиент слегка отворачивается от него, то это послание терапевту, что клиент, возможно, в данный момент не может рискнуть высказаться прямо.
Однако было бы грубой ошибкой для обучающихся прямо комментировать или интерпретировать телодвижения клиента. Если терапевт говорит: «Вы заметили, вы отвели взгляд, когда я это сказал?», то человек может счесть, что терапевт наивен или груб, или то и другое вместе, хотя вслух этого и не выскажет. С этого момента человек будет бояться пошевелиться, потому что терапевт может снова это прокомментировать и рассматривать каждое движение как реакцию на его слова.
Если уж терапевты хотят добиться от клиентов того, чтобы те рассказали им о том, о чем рассказывать бывает порой так трудно, то они должны сделать этот процесс как можно более безболезненным и безопасным. Если клиент что-то выражает на языке тела, терапевт должен принять это сообщение (если клиент захочет перевести эту метафору, он это сделает сам).
Часто бывает так, что для семьи просто сидеть рядом и разговаривать, особенно о своих проблемах — это новый необычный опыт. В наше время большинство семей даже за обедом не собираются вместе. Особенно необычно разговаривать о своих проблемах с незнакомым человеком. Клиенты не знают, какого поведения от них ждут, и им необходимо некоторое руководство. Даже если они уже когда-то проходили терапию, они еще пока не привыкли к конкретному терапевту и не освоились с новым для них подходом. Например, если клиент, которого предыдущий терапевт просил выражать свои чувства, ведет себя эмоционально на первом интервью, терапевт может ошибочно предположить, что это естественный для клиента способ поведения, тогда как на самом деле клиент ведет себя таким образом, какого, по его мнению, ждет от него терапевт. Здесь полезно сказать нечто вроде: «Я хочу, чтобы каждый сказал то, что думает, и мы все выслушаем друг друга по очереди».
Терапевтов стоит обучить тому, как создавать на сеансе атмосферу комфорта для каждого члена семьи. Как только вошедшие в кабинет члены семьи разденутся и рассядутся, терапевту полезно завести небольшой разговор. Например: «Вы легко нас нашли?» или «Не правда ли, сюда очень трудно добираться?»
Если кабинет оснащен «прозрачным» зеркалом и видеокамерой, супервизор должен научить терапевтов рассказывать об этом. Например, можно сказать: «Мы будем работать следующим образом: у нас здесь есть «прозрачное» зеркало и за ним сидит мой коллега (или мои коллеги), которые могут звонить мне по телефону и высказывать свои предложения. Ум — хорошо, а два лучше. Вот здесь у нас видеокамеры, и я буду записывать сеанс, потому что хочу потом посмотреть интервью еще раз, чтобы понять, мог ли я что-нибудь упустить. В конце сеанса я попрошу вас подписать разрешение на запись и просмотр. Если вы не захотите его подписать, я сотру запись».
Чем естественней рассказ про зеркало и камеры, тем легче клиентам их принимать. Иногда возникают вопросы, например: «То есть за зеркалом кто-то сидит?» или «А почему они не могут войти?». Лучше всего ответить: «Мы так работаем».
Клиентам бывает трудно рассказать о своей проблеме, поэтому повествование об особенностях кабинета не должно превалировать над выяснением того, почему они в нем оказались. Большинство клиентов не возражают против техники, позволяющей супервизорам и другим терапевтам наблюдать за процессом. Если клиент серьезно возражает против наблюдения и видеозаписи, то на зеркало опускается занавеска, а камеры выключаются. Очень подозрительного клиента можно перевести в другой кабинет без технического оборудования. Это случается редко, но клиент имеет право отказаться от наблюдения или съемки. Так как обучение обычно требует наблюдения, такого клиента иногда передают терапевту, не входящему в программу. Окончательное решение об этом принимает супервизор, а не обучающийся.
В начале первого интервью необходимо обеспечить семье как можно более комфортные условия. Терапевт, заняв позицию специалиста, т. е. авторитета, не должен вести себя угрожающе, должен быть внимательно доброжелателен, не отстраняться, быть нейтральным, но вести себя неформально и дружелюбно. Для клиента это тяжелый момент, и терапевт должен использовать все свои личностные ресурсы, чтобы помочь ему расслабиться и начать говорить. Здесь могут помочь вопросы, задаваемые как детям, так и родителям. Терапевт может начать с вопроса: «В какую школу ты ходишь?», или «В каком ты классе?», или даже «Чего ты ждешь от прихода сюда?» Суть в том, чтобы показать: в терапии будет участвовать каждый. Обучающемуся бывает полезно просмотреть видеозаписи бесед с семьями, а также подготовиться к встрече.
Часто клиенты интересуются квалификацией терапевта, особенно если он молод, и спрашивают: «Вы доктор?»29 или «Какая у вас специальность?» Ответ должен быть кратким и демонстрировать высокий образовательный уровень, например: «Я — лицензированный социальный работник» или «Я клинический психолог». Если обучающихся спрашивают, не на учебе ли они здесь, они должны ответить утвердительно, сказав, к примеру: «Я психотерапевт, и я прохожу специальное обучение используемому здесь подходу».
29 Имеется в виду ученая степень, самая высокая из трех возможных — бакалавр, магистр, доктор. Примеч. перев.
Иногда матери спрашивают: «Вы состоите в браке?» или «У вас есть дети?» Обучающийся должен ответить коротко и честно: «Я не замужем» или «Да, у меня двое детей». Эти ответы кажутся очевидными, но многих терапевтов из-за странной теории о некоем явлении, называемом «перенос», научили смущаться, отвечая на личные вопросы. Как правило, терапевту не следует запрещать задавать личные вопросы, отвечать на них надо кратко и тут же возвращаться к цели встречи. У клиента есть право интересоваться социальной жизнью психотерапевта, но не стоит позволять клиенту использовать вопросы для того, чтобы оттянуть переход к его собственной проблеме.
Иногда ребенок плохо себя ведет и мешает начать сеанс, особенно если этим можно позлить родителей. Родители при этом часто оказываются в растерянности, так как не знают, кто должен воздействовать на ребенка — они сами или терапевт. Терапевты расходятся во мнении на этот вопрос (как и во многих других случаях), и супервизор должен уважать мнение терапевта. Некоторым нравится самим управляться с ребенком. Другие видят в этом возможность собрать информацию о семье и просят родителей воздействовать на ребенка так, как они делают это обычно. Если родитель при этом бьет ребенка, терапевт должен прекратить это и сказать, что необходимо использовать другие меры воздействия. Хорошо, если имеется холл, где маленькие дети могли бы поиграгь, пока родители с терапевтом находятся на начальной стадии терапии.
Если предъявленная проблема связана с ребенком, супервизор должен настоять, чтобы терапевт встретился с ребенком без родителей. Большинство родителей не верят, что терапевт может дать верную оценку ребенка в их присутствии, и поэтому когда терапевт соглашается поговорить с ребенком один на один, воспринимают его как специалиста по детской психотерапии.
Если обучающийся встречается с семьей или супружеской парой, супервизор должен научить его решать, кого именно спрашивать о проблеме. Это вопрос иерархии. Как специалист, призванный семьей на помощь, терапевт обладает достаточным авторитетом, чтобы говорить, кто важен и что важно в данном случае. Если в кабинете находятся бабушки и дедушки, то в знак уважения их нужно первыми попросить рассказать о проблеме. Однако если проблема — в ребенке, а терапевт начинает интервью, расспрашивая о проблеме бабушек и дедушек, то таким образом он принципиально игнорирует власть родителей; в таком случае лучше всего сконцентрироваться на родителях, а старшему поколению оставить роль советчиков. Но и здесь есть исключения: например, если из-за пристрастия родителей к наркотикам бабушке или дедушке передана опека над ребенком. В этом случае терапевт должен с уважением отнестись к тому, что они опекают ребенка, и коснуться в беседе этого вопрос.
Если вместе с проблемным ребенком пришли оба родителя (а старшее поколение не присутствует), терапевт должен решить, кого из родителей попросить рассказать о проблеме, и, следовательно, кто из родителей обладает большим авторитетом. Как правило, в первую очередь, о ребенке заботится мать, даже в наш век работающих женщин, поэтому обычно именно мать хочет рассказать о проблеме. Бывает, что в воспитании участвует отец, но он чаще выглядит второстепенной фигурой. Чтобы добиться от отца большего участия, терапевт может попросить его рассказать о проблеме. При этом отец часто переадресовывает вопрос жене. Иногда отец находится в скрытой коалиции с ребенком против жены; попросить его рассказать о проблеме — значит быстрей добраться до сути.
Если ребенок, у которого возникла проблема, живет только с одним родителем, то обучающийся должен поискать еще одного взрослого, включенного в ситуацию. Часто интервью проводится с матерью-одиночкой, которая живет вместе со своей матерью. Поддерживая авторитет матери и ее власть над ребенком, терапевт должен быть особенно любезен и осторожен с бабушкой. Например, терапевт может сказать бабушке: «Я попрошу сейчас вашу дочь рассказать о проблеме, а потом я бы хотел выслушать, что вы посоветуете». Такое высказывание может помочь прояснить их взаимоотношения.
Часто к такой одинокой матери впоследствии присоединяются бабушка, бывший муж или друг, если эти люди занимают важное место в жизни ребенка. Каждому новоприбывшему терапевт должен уделить несколько минут наедине, чтобы помочь уравнять отношения.
Если терапевт работает с супружеской парой, он тоже должен сначала для себя решить, кого попросить рассказать, в чем заключается проблема. Если терапевт попросит жену, то она, скорее всего, начнет критиковать мужа, причем мужу потом будет весьма трудно оправиться от такой критики. Если же спросить о проблеме мужа, то он, вероятнее всего, переадресует вопрос жене, снабдив его комментарием, представляющим проблему незначимой, ерундовой. После такого комментария жена может почувствовать, что она просто обязана начать его критиковать.
Обучающимся нужно испробовать несколько способов работы с этой проблемой. Супервизор должен объяснить им, что цель в данном случае — не дать ни мужу, ни жене возможности сделать замечание, которое может привести к необратимым последствиям. Иногда терапевт может начать интервью со слов: «Если бы я попросил(а) мужа (жену) рассказать, в чем проблема, то что бы он (она) сказал(а)?» Это всегда вопрос иерархии.
Терапевт способен повлиять на иерархическое положение супругов, родителей или детей. Проблема, которая понуждает клиентов обратиться к терапии, неизбежно связана с некоторой путаницей в иерархии, и сам способ ее предъявления можно проинтерпретировать как предложение терапевту о создании коалиции. Например, когда девочка-подросток угрожает родителям убить себя, родители часто отказываются от своей власти, и подросток в результате отвечает за все происходящее в семье. Обучающийся, обеспокоенный угрозой суицида, скорее всего будет больше прислушиваться к дочери, и его необходимо научить вмешиваться в эту иерархию и восстанавливать ее правильный порядок, создавая коалиции со всеми членами семьи. Искусство психотерапии состоит в том, чтобы установить контакт со всеми конфликтующими между собой сторонами.
Цель первого интервью — определить проблему и начать ее решать. Это может произойти только в том случае, если терапевту удастся правильно организовать встречу. Терапевт должен взять на себя ответственность за изменение проблемы. По окончании первого интервью клиенты должны признать авторитет терапевта в вопросах психотерапии.
