Ганс Селье — творческая личность и исследователь творчества. (Вместо послесловия).
В августе 1980 г. группа советских историков науки принимала участие в работе международного симпозиум; в Канаде. После завершения работы симпозиума мы посетили Международный институт стресса и встретились с его директором — всемирно известным физиологом Гансом Селье. Цель нашего визита объяснялась, во первых, тем, что многие его работы — "Очерки об адаптационном синдроме" (М., 1960), "На уровне целого организма" (М., 1972), "Стресс без дистресса" (М., 1979) и др. — вышли в русском переводе.
Благодаря его трудам понятие о стрессе вошло в XX в. не только в язык науки, но и любого грамотного человека. Я неоднократно писал об этих трудах, и соблазн увидеть живого классика, побеседовать с ним о его открытиях был, естественно, велик. Кроме того, я изучал творчество физиолога, которого (я знал это по литературе) Селье считал своим учителем, а именно ближайшего друга Ивана Петровича Павлова американца Уолтера Кеннона, и нами написана биография Кеннона — создателя учений о механизме эмоций, о механизме постоянства внутренней среды организм (гомеостазе) и др. И хотя книга, которую я хотел бы преподнести Селье, написана и издана на русском языке, но ведь на другом языке биографии Кеннона не существует вообще. Поэтому мне представлялось, что Селье, который читает по-русски, будет рад познакомиться с людьми написавшими книгу о человеке, который всегда служил для него предметом обожания. И наконец, мой коллега В. П. Карцев был заинтересован взять интервью для журнала "Вопросы истории естествознания и техники". Наша 3-часовая беседа, опубликованная в виде интервью на страницах этого журнала (1981, No 2), и составила основу настоящей публикации.
Мы начали с разговора о И. П. Павлове и его влиянии на творчество Г. Селье (дважды приезжая в нашу страну в 30-х гг., Г. Селье, тогда еще начинающий физиолог, встречался с Павловым). Павлов, как известно, стоял на позициях нервизма, то есть теоретического подхода, согласно которому решающую роль в работе организма играет нервная система, и в особенности высший нервный центр — большие полушария головного мозга. Исследования же Селье принесли ему успех благодаря открытиям, связанным с гуморальной системой, влиянием гормонов на жизнедеятельность, различным биохимическим процессам в крови, лимфе, тканях. Однако, по признанию профессора Селье, он заимствовал у Павлова очень многое. То, что Павлов трактовал с точки зрения нервной системы, он перевел на язык и термины гуморальной системы. Величие Павлова — в восприятии организма как целого, в объяснении того, каким образом это целое непрерывно адаптируется к окружающей среде. Именно эту идею целостности и адаптации он — Селье — почерпнул у Павлова, и именно она стала рычагом всей его экспериментальной работы и самой теории стресса.
Ведь стресс неразрывно связан с тем, что Г. Селье назвал общим адаптационным синдромом, то есть совокупностью реакций организма, и прежде всего эндокринной системы, с целью мобилизации его защитных сил и приспособления к трудным ситуациям. Но, кроме признания научных заслуг нашего великого соотечественника, весь физиологический мир, по словам нашего собеседника, видит в нем образец личности, для которой не существовало ничего, кроме страстного и бескорыстного служения научной истине, имевшего высокий нравственный смысл. Он считал науку именно тем орудием, которое способно спасти человечество от бедствий, болезней и нищеты. Быть может, этот нравственный мотив способен сегодня поддерживать ученого в его изнурительном труде больше, чем любые другие побуждения. Во всяком случае, в наше время особенно важно культивировать в деятельности ученых нравственное начало. И хотя мы не физики, открытия которых изменили судьбу человеческой цивилизации, а биологи — представители науки о жизни, но и от нас зависит решение человеческих проблем, ибо при определенных условиях и наша деятельность может быть направлена на истребление жизни. Еще в 1934 г. И. П. Павлов писал Н. Бору: "Сейчас наука является противоречивой, работая одновременно и для счастья человечества, и для его гибели. Будет ли этот вопиющий контраст когда-либо разрешен? Уничтожит ли когда-нибудь наука этот позор для человеческой мысли?" И эти слова были написаны в период, когда, разумеется, ни Павлов, ни его адресат — знаменитый датский физик — еще не знали о том, что физика стоит на пороге создания смертоносного атомного оружия.
Об открытиях Селье мы, конечно, знали по его книгам. Но в публикациях ученого обычно запечатлеваются результаты его поиска, а не сам поиск — сложный, нередко сопряженный с ошибками процесс познания. Путь к истине извилист, а в статьях и книгах он выглядит прямым. Вопрос о природе научного открытия волнует не одно поколение исследователей науки. Ведь она — не только система готовых знаний, но и особая, полная противоречий деятельность, на которой всегда лежит печать конкретной личности с ее порывами, думами, сомнениями, сложными отношениями с коллегами, от суда которых зависит оценка результата. В этом желании сохранить для истории "самоотчет" ученого о его пути к открытию — одна из причин создания прочитанной Вами книги.
Теория стресса, как и всякая большая теория, должна рассматриваться под углом зрения логики развития науки. Как ни велико значение личности ученого — творца этой теории, он в своем творчестве обусловлен действием объективных законов познания. Этим объясняется, в частности, что зачастую научные открытия делают независимо друг от друга различные ученые. Хорошо известен такой классический пример, как открытие великого закона сохранения энергии. Он был установлен почти одновременно тремя учеными, а еще девять ученых вплотную приблизились к нему. Это важное историческое свидетельство того, что развитие научных идей подчинено объективным законам. У каждой из них имеются предшественники. Что же касается предшественников в исследованиях по стрессу, то их, по словам Г. Селье, было очень много. "Еще в 1842 г. английский врач Томас Керлинг описал острые желудочно-кишечные изъязвления у больных с обширными ожогами тела. В 1867 г. венский хирург Альберт Бильрот сообщил о таких же язвенных явлениях после хирургических операций, необходимость которых была вызвана инфекцией. Пьер Ру и Александр Йерсен в Пастеровском институте наблюдали увеличение надпочечников у зараженных дифтерией морских свинок. В медицинской литературе довольно часто сообщалось также о "случайной" атрофии вилочковой железы и потере веса у некоторых больных.
Никто не попытался соотнести эти явления с открытой Кенноном "экстренной секрецией адреналина" при страхе и ярости и ролью в этих процессах гипофиза или коры надпочечников. Самому Кеннону трудно было принять идею о неспецифической адаптивной реакции. Он не смог увидеть в этих частных проявлениях действие единого адаптационного синдрома" (с. 145 журнала).
Отмеченный профессором Селье факт несогласия с ним Кеннона, приезжавшего из Гарварда в Монреаль, чтобы ознакомиться с данными, положенными в основу теории стресса, свидетельствует о том, что ученые зачастую под влиянием сложившихся у них научных ориентации оценивают одни и те же эмпирические факты совершенно по-разному. Между тем, по мнению канадского) ученого, неприятие еще незрелого замысла другим высокоавторитетным ученым может отрицательно сказаться на психологии генератора новой идеи. Из-за скептического отношения Кеннона к замыслу, приведшему к созданию теории стресса, самому Селье пришлось пережить неприятные минуты. В результате только 10 лет спустя он вернулся к разработке своих идей по стрессу.
Как убедился читатель, проблеме соотношения эмпирического и теоретического в познании Г. Селье уделяет много внимания в своей книге, используя при этом данные как собственного многолетнего опыта, так и материалы, почерпнутые в историко-научных исследованиях (см. об этом гл. 2, 7 и 8 настоящего издания).
Как известно, наука — это особая система, особый "организм", у которого имеется своя среда — научная. Именно этому "организму" и этой научной среде, ее обитателям — ученым, их психологии, отношениям между ними посвятил Селье специальную книгу "От мечты к открытию". На вопрос о том, как была встречена его новаторская идея о неспецифической реакции организма на стрессоры в научной среде, автор теории стресса ответил следующее: "Конечно, научный факт говорит сам за себя и рано или поздно будет оценен по достоинству, независимо от своего первооткрывателя. Но, к сожалению, история науки знает множество примеров, когда научные факты значительной ценности в течение десятков лет были похоронены в малоизвестных журналах, а затем переоткрыты, и никто даже не задумывался над тем, что это "уже известно". Но кому известно? Ученому, сделавшему открытие и умершему много лет назад?
Но история науки учит также, что серьезное значение имеет умелая пропаганда самими исследователями своих необычных с традиционной точки зрения идей. Поэтому я решил для себя, что лучшим путем распространения моих выводов и гипотез будет их пропаганда через книги, через теле- и радиоинтервью, поскольку они позволяют обращаться к самым широким кругам. Я также посвящал довольно много времени чтению лекций во всех странах мира.
Стоит упомянуть то обстоятельство, что разъяснение концепции о неспецифической реакции организма в специальной научной аудитории всегда было для меня весьма тяжелым бременем. В то же время так называемая широкая аудитория восприняла эту концепцию с большим пониманием, чем крупные специалисты, притом весьма компетентные и уважаемые.
Много лет я боролся за свою концепцию стресса, пока она была принята. Мне доставляет необычайное удовольствие осознавать, что некоторые положения, вызывающие особенно яростные нападки, сейчас считаются общепринятыми. Я живо помню, как ученый мир сопротивлялся введению мной концепций и понятий биологического стресса, стрессоров, неспецифичности, кортикоидов и др." (с. 146 журнала).
Вопрос о сопротивляемости научной среды новаторским идеям, о необходимости их защищать, вступать в полемику с научными противниками и т.п. Селье подверг всестороннему анализу в книге "От мечты к открытию". На его решение отвлечься от работы физиолога и обратиться к этой книге, посвященной необычному для естествоиспытателя предмету, несомненное влияние, по признанию самого Селье, оказала книга Кеннона "Путь исследователя". Эта книга представляет собой замечательный, можно сказать, классический образец отчета ученого о своем подходе к таким повседневным проблемам, мнение о которых высказывается обычно лишь в кругу своих близких или коллег. Во всяком случае, в печати ученый делится такими мыслями лишь в исключительных случаях. Между тем в условиях, когда занятия наукой приобретают широкое распространение, как это произошло в условиях современной научно-технической революции, чрезвычайно важно свой личный опыт организации исследований, отбора талантов, их воспитания, создания у них сильной мотивации на самоотверженный труд, обмена информацией, участия в дискуссиях — иначе говоря, все тайны творческой лаборатории — сделать общим достоянием.
Ответом на запросы времени, по мнению Селье, и стала его книга "От мечты к открытию". Для начала он прочитал почти все, что говорилось о науке и ее людях в специальной литературе, в книгах философов и социологов, но остался этими книгами неудовлетворен. Суждения их авторов не соответствовали тому, что говорила его собственная многолетняя исследовательская практика, его наблюдения за ситуациями, в которых повседневно оказываются ученые — молодые и опытные. Философы анализировали науку извне, с высоты общих представлений о структуре и нормах рационального познания о том, каким оно должно быть соответственно их критериям. Селье же задумал рассмотреть науку изнутри, описать, как в действительности живут и работают обитатели мира науки. Он с самого начала не претендовал на теоретические обобщения, подобные тем, к которым пришел, изучая стресс и его механизмы. Для него главной задачей являлось поведать об искусстве исследователя и нужных для успеха личностных качествах, о заботах организатора и руководителя научной группы. Образ ученого как одинокого искателя истины, доставшийся от прежних эпох, ничего общего не имеет с реальностью. Но это вовсе не означает, будто утратили значение свойства личности, будто люди науки взаимозаменяемы в механизме производства новых знаний.
Предложенная Г. Селье типология ученых известна у нас в стране (см.: "Стресс без дистресса" и настоящее издание). Она интересна, но вызывает много споров. Однако крайне желательна ее дальнейшая разработка, ибо история науки важна не только для того, чтобы прослеживать историю возникновения научных идей, ее примеры нужно использовать и для воздействия на организацию современной научной деятельности. Следовало бы предостеречь от американского опыта, когда ученые превращаются в администраторов, потому что не способны ни на что другое. Складывается пагубная для науки картина, когда в университетах преподают те, кто не может заниматься научными исследованиями, а наукой управляют люди, не способные к самостоятельной научной работе.
И хотя наш крупнейший физик академик Петр Леонидович Капица придерживается такого же мнения, в современных условиях, на мой взгляд, сформировать универсальный тип организатора науки — задача крайне сложная.
Ведь, по существу, организатору нужны не только волевые, но и особые интеллектуальные качества. Известно, что, решая организационные задачи, он оперирует другими схемами и категориями, нежели когда, изучая биологические объекты, ставит эксперименты или производит вычисления. В книге "От мечты к открытию" как раз и показана неверность широко распространенных представлений о так называемом логическом научном методе, якобы гарантирующем, подобно алгоритму, безошибочное решение научной проблемы. В действительности логика научного исследования совсем не такова, какой ее изображают учебники по логике. В творчестве ученого многое зависит от его интуиции, воображения, от случая и обстоятельств, которые ученый, приступая к исследованию, не может предвидеть. И тем не менее случайное открытие всегда предполагает упорный систематический труд. Известно изречение Пастера: "Случай благоприятствует подготовленному уму". История науки содержит немало прецедентов, которые подтверждают этот афоризм, предостерегая молодежь от соблазна надеяться на озарение, которое, согласно легендам, находит на великих ученых во сне. Для продуктивной работы в науке важное значение имеет также общий подход ученого к объектам изучения, своеобразие которого заключается, по словам Селье, в следующем: "Я ощущаю себя как-то ближе к Матери-Природе, когда могу наблюдать ее непосредственно теми органами чувств, которые она сама мне дала, чем когда между нами стоят инструменты, так часто искажающие ее облик. ...Порой мне казалось, что я выгляжу "отсталым" в этой моей страсти к простоте и всеохватывающему подходу. Тем более что в науке сегодня действует совершенно противоположная тенденция. Создаются все более сложные средства для все более глубокого "копания" в каком-то одном месте. Разумеется, это необходимо, но не для всех... Узкий специалист теряет общую перспективу; более того, я уверен, что всегда будет существовать потребность в ученых-интеграторах, натуралистах, постоянно стремящихся к исследованию достаточно обширных областей знания" (настоящеее издание).
Учение о стрессе, оказавшее существенное влияние на ряд направлений в исследовании организма, отдельных биологических функций и поведения в целом, перспективы развития учения о стрессе Селье мыслит в рамках изучения белковых структур на церебральном уровне и открытия гормонов головного мозга.
Г. Селье положительно оценил работы советских ученых по психологическому стрессу в русле учения о высшей нервной деятельности, которое открыло новый путь к объяснению кортико-висцеральных регуляций.
Заканчивая нашу беседу, мы спросили о творческих планах выдающегося канадского ученого. "Это хороший вопрос. Меня редко спрашивают о планах на будущее. Многие полагают, что, когда человеку далеко за семьдесят, творческие планы не играют в его жизни существенной роли. Что касается меня, мне нужно закончить ряд исследований. Будущее и прошлое для меня слиты. Я не имею намерения менять свою жизненную задачу. Я начал исследования с применения биохимических и гистологических методов и довел их до клинических применений. Моя основная задача сейчас — разработать утвердить более общую точку зрения на исследования области стресса, подготовить интерпретацию, основанную на еще более широких коррекциях. Мне кажется, что мне это удастся. Меня вдохновляет пример Томаса Манна, который написал "Доктора Фаустуса", когда ему было за семьдесят, а "Феликса Круля", когда ему было почти восемьдесят. А вспомните творческие успехи, которых в довольно преклонном возрасте достигли Микеланджело, Пикассо, Тосканини, Артур Рубинштейн, Павлов, Бертран Рассел! Я часто думаю о своем преклонном возрасте и полагаю, что каждый период в жизни человека имеет свои преимущества. У нас накапливается громадный опыт. Природа снабдила нас многочисленными компенсаторными механизмами: когда один канал блокируется, мы развиваем другой. Наша цель — не достижение абсолютного совершенства в любом отношении, но достижение наиболее высокой из достижимых целей" (с. 147 журнала).
Над входом в Международный институт стресса начертаны следующие слова:
"Ни престиж предмета твоих исследований, ни мощь твоего инструментария, ни степень твоей эрудиции, ни точность твоего планирования не смогут заменить оригинальности твоего подхода и остроты твоего наблюдения". Именно оригинальность того подхода к жизнедеятельности, который отстаивал Селье и о котором он стремился поведать читателю в своей книге "От мечты к открытию", обусловила его выдающийся вклад в науку XX столетия.
Ко второму изданию на русском языке своей книги "Стресс без дистресса" (М., Прогресс, 1982) знаменитый канадский ученый Ганс Селье написал специальное предисловие. Оно, к сожалению, пришло слишком поздно и так и не увидело свет, а через полгода Ганс Селье скончался. Мы сочли необходимым поместить его на страницах прочитанной Вами, читатель, последней книги Г. Селье как своеобразное творческое завещание. (Текст печатается с незначительными сокращениями).
"Не без удовольствия я узнал, что книга "Стресс без дистресса" имела такое большое воздействие на читающую публику Советского Союза. Я всегда стремился преодолевать политические, религиозные и расовые барьеры и подчеркивать то, что считаю кодексом поведения человека, основанным на законах природы и, как мне кажется, наилучшим образом отражающим эти законы.
...Позвольте привести цитату из книги: "Некоторые религии и философии устарели, другие продолжают оказывать сильное влияние на поведение человека.
Главной их задачей по-прежнему остается достижение человеком внутреннего мира, а также мира между людьми и между человеком и природой".
Пути и способы управления стрессами в повседневной жизни, которые я разработал за четыре десятилетия исследований стресса,- это как бы мои "посланники" тем людям, которые стремятся достичь некоторой степени удовлетворения своих жизненных запросов.
Я глубоко верю, что, если бы мне удалось раскрыть кодекс поведения человека, я бы достиг чего-то совершенно необходимого, того, что в будущем вдохновляло бы и других.
...Моя работа по стрессу далека от завершения, и я понимаю, что мне не увидеть ее конца, ибо мы постоянно сталкиваемся с новыми способами рассмотрения почти всех биологических проблем. Не преувеличивая, можно сказать, что так будет всегда, пока существуют биология и медицина. В этом плане изучение стресса стоит в одном ряду с учениями о метаболизме, наследственности и биологическом развитии".
Когда в 1956 г. Ганс Селье опубликовал книгу "Стресс в жизни", один журналист назвал его "Эйнштейном медицины". Попытка увязать различные научные открытия с легендарным именем — не редкость в истории науки*. И хотя Эйнштейн и Селье никогда не встречались, одно обстоятельство представляет несомненный интерес. Когда появились первые статьи о работах Селье в области теории стресса, Эйнштейн оказался в числе тех, кто сразу же важность этих исследований. Он обратился к Селье с письмом, в котором поддерживал идею создания "единой теории медицины".
*Пример такой попытки см.: Khorol I. Einstein and Selye. — "Rejuvenation". April, 1977, vol. V, No. 2. (To the anniversary of dr. Hans Selye.)
Создание такой теории предполагает открытие общих закономерностей живого. Жизнь существует в постоянно меняющемся мире. Поэтому Природа должна обеспечивать все живые организмы специальными регулирующими системами, которые позволяют сохранить их внутренние характеристики в нормальных пределах. Эти системы — их называют адаптирующими — используют в своей деятельности принцип "обратных связей". Отклонения от оптимальных норм, вызванные изменением окружающей среды, приводят в действие адаптационный механизм. В результате в организме происходит определенный процесс, который либо ведет к нейтрализации этих возмущающих воздействий и возвращает внутреннюю среду к норме, либо организм находит для себя новую среду существования, либо, наконец, он сам изменяет окружающую среду в соответствии со своими интересами.
Адаптационные механизмы, присущие живым существам, включая человека, многочисленны. Исследования Селье подтвердили, что более или менее интенсивные адаптационные процессы постоянно происходят в человеческом организме. "Адаптивность,- подчеркивает Селье,- является наиболее выдающейся характеристикой жизни". Более того: "Биологическая адаптивность и есть жизнь". Живой организм, согласно Винеру, представляет собой маленький остров антиэнтропии в бескрайнем океане энтропии.
В прошлом недостаток пищи, дискомфорт, нападения диких животных и множество других причин поддерживали адаптационные механизмы человека в рабочем состоянии. И жизненные ресурсы, приобретенные с рождения, позволяли человеческому организму в среднем успешно сохранять стабильность на протяжении жизни. Однако развитие цивилизации (урбанизация, перенаселенность, средства массовой информации и др.) привело к появлению новых стрессорных факторов. В начале века многие ученые заговорили о тяжелых последствиях бездумного, хищнического отношения к окружающей среде. Но только в наши дни, когда фатальные признаки грозящей катастрофы стали более чем очевидными, люди начали принимать меры, чтобы защитить Природу. Не повторяем ли мы ту же ошибку — на этот раз по отношению к нашей "внутренней среде"?
Многие ученые согласны с выводами Г. Селье о том, что такое тревожное явление современности, как резкое увеличение сердечно-сосудистых и раковых заболеваний, есть следствие истощения резервов адаптации. Теория стресса, в отличие от теории относительности, была разработана применительно не к физическим, а к биологическим объектам, где, насколько нам известно, возможность широкого применения строгих математических формул, по крайней мере в настоящее время, проблематична. Тем не менее исследования Селье открывают некоторые пути решения важных биологических и медицинских проблем, дают реальные оптимистичные перспективы выхода из сложной ситуации.
Эйнштейн считал, что существующий мир имеет рациональную структуру. В 1947 г. он писал Максу Борну: "Ты веришь в играющего в кости бога, а я — в полную закономерность в мире объективного сущего"*. Селье придерживается той же веры, но по отношению к живой природе, распространяя ее и на морально-этические нормы: "Я уверен, что любой принцип человеческого поведения должен быть основан на объективных биологических законах".
*Цит. по: Кузнецов Б. Г. Эйнштейн. М., 1963, с. 287.
Эйнштейн верил в высшую гармонию существования мира и всю жизнь искал пути к этой гармонии. "Без веры во внутреннюю гармонию нашего мира не могло бы существовать науки",- писал он в работе "Эволюция физики". Жизнь и творческая деятельность Селье также были направлены на поиск гармонии человеческого существования, на разработку методов нейтрализации последствий внутренней и внешней дисгармонии человеческой природы. Его в чем-то спорная, а в чем-то глубоко гуманная философия "альтруистического эгоизма", основанная на концепциях теории стресса, служит именно этим целям.
Ганс Селье скончался 16 сентября 1982 года, но большие идеи не умирают с их творцами. Они обретают новую жизнь в трудах последователей и учеников, которые не ограничиваются повторением исходных положений, а стремятся к их творческому развитию. Изучение общего адаптационного синдрома и стресса продолжается сегодня в лабораториях многих стран мира, в том числе и в нашей стране.
Ганс Селье высоко ценил пионерские работы известного советского биохимика, профессора М. Н. Кондрашовой (одного из редакторов настоящей книги) по выявлению общих закономерностей изменения митохондрий при стрессе.
В одном из первых писем к ней он подчеркивал, что очень интересуется "участием митохондрий во всех требующих энергии процессах, и стресс, разумеется, один из них". Великий ученый был в курсе начальных шагов этих исследований, и остается только сожалеть, что ему не довелось узнать об их успешных результатах.
Для советской школы физиологов издавна характерно внимание к восстановительным процессам. Особенно четко такой подход прослеживается в работах профессора И. А. Аршавского, согласно которому физиологический стресс лежит в основе прогрессивного развития организма, побуждает реализацию резерва адаптации.
Развивая и конкретизируя представления основателя возрастной физиологиии проф. И. А. Аршавского, М. Н. Кондрашова показала, что уже на митохондриальном уровне необходимо различать физиологический стресс, соответствующий "эустрессу", по Селье, и патологический дистресс. Только последний приводит к необратимому истощению резервов адаптации, тогда как физиологический стресс лежит в основе прогрессивного развития организма и необходим для этого развития (вспомним утверждение Селье: "Без стресса нет жизни"), обеспечивая полное и даже избыточное восстановление происходящих в процессе этого развития энергетических затрат. Иначе говоря, резервы адаптации не аналогичны "шагреневой коже" и могут не только расходоваться, но и восполняться.
Итак мы можем смело констатировать, что за последние годы, уже после смерти Г. Селье, идеи, связанные с его концепцией, получили серьезное и многостороннее развитие. Впереди — новые поиски и новые открытия.
Мы надеемся, что выпускаемая издательством "Прогресс" книга "От мечты к открытию", обращенная главным образом к молодым ученым, окажет им на этом пути неоценимую помощь.
