ГЛАВА 20. Рождество
Меня не покидали надежды, что Джоди понравится Рождество и она почувствует себя частью семьи. По горькому опыту я знала, что часто у детей, которые попадают на патронат, в прошлом не бывало настоящего Рождества. Поскольку в праздничные дни их родители напиваются больше, чем обычно, для многих детей это время становится едва ли не худшим в году.
Я вспомнила своего прежнего воспитанника, Каллума, милого десятилетнего мальчишку. Он жил со своей матерью, беспробудной пьяницей, которая не могла вести нормальную жизнь. Незадолго до того, как Каллума отправили ко мне, его отец прислал ему на Рождество чек, который мать тут же забрала и спустила все деньги на выпивку. В сочельник она проснулась с головной болью и попыталась приготовить праздничный ужин. Она не делала никаких покупок и просто счистила панировку с куриных наггетсов, решив выдать их Каллуму за жареную индейку.
Несмотря на свой алкоголизм, мать Каллума не была с ним жестока или груба, но пьянство довело ее до такого состояния, что сыну приходилось за ней ухаживать, а не наоборот. За три года он не получил ни единого подарка на Рождество или день рождения. В Рождество, которое он провел с нами, я подарила ему скейтборд, шлем и наколенники, и когда он распаковал их, то выбежал из комнаты, чтобы мы не видели, как он плачет.
На Рождество Джоди проснулась до шести, как обычно, но было видно, что она воспринимала этот день так же, как и все предыдущие. Накануне мы развесили за двери наволочки, которые теперь были набиты подарками. Я проводила Джоди вниз и показала, что бокал хереса, пирог и морковка исчезли, а это означало, что накануне приходил Санта.
— Здорово, — отозвалась она словно с издевкой.
Целое утро, пока мы распаковывали подарки, Джоди оставалась равнодушной, но все-таки (так мне показалось) начала осознавать всю значительность дня. Вела себя хорошо и не отгораживалась от нас. Я наблюдала за ней с надеждой: хотя она и не испытывает особых восторгов, добрая аура этого дня, возможно, возымеет свое положительное действие.
Позже приехали мои родители. Вместе с ними были брат Том, его жена Клои и их шестилетний сын Эван. Дом наполнился шумом и радостью, и я поняла, насколько мы оказались далеки от нормальной жизни. Взять хотя бы то, что больше недели я не общалась ни с кем из взрослых. Джоди уже была знакома с моими родственниками, они приезжали просто навестить нас и всегда относились к моим воспитанникам как к родным. И все же ее немного ошарашило, когда они приехали все разом, и почти до конца дня она оставалась замкнутой.
Мы немного выпили и переместились в гостиную, чтобы обменяться подарками. Что-то привезли для нас родные, а наши подарки для них, запакованные, лежали под елкой и ждали. Мы все были воодушевлены, но этот ритуал был явно новым для Джоди. Когда подарки раздали, она начала озираться по сторонам, не зная, как себя вести. Увидев, как открывает подарок Эван, Джоди последовала его примеру. Она равнодушно посмотрела на свой подарок, и я решила продемонстрировать ей восторг:
— Прелесть, Джоди, правда? Можешь сегодня поиграть с ним. Не хочешь сказать «спасибо»?
Она поблагодарила, как я и просила, но без энтузиазма, без блеска в глазах, появляющегося у детей обычно в праздник. Она не была неблагодарной, но было заметно, что подарок оставил ее равнодушной. Я печально наблюдала, как она пытается мимикой подражать восторгу и счастью, которые были так естественны для всех нас.
После ужина, как только немного отошли от застолья, мы уселись за игры. Девочки вовсю старались подключить и Джоди, но она становилась все раздражительнее, возможно устав от восторгов за целый день. Она играла вместе с нами, но без удовольствия. Когда проигрывала, то злилась и стучала кулаком по подлокотнику дивана. Когда выигрывала, то оставалась безразличной, не радуясь и не делясь своими эмоциями с другими.
Вскоре Джоди все это надоело, и она стала тереть нос. Сначала я не реагировала на это, думая, что она просто привлекает мое внимание, но позже все же спросила, все ли в порядке.
— У меня болит нос, — сказала она плаксивым голосом.
— Боже. Дай посмотрю. — Она убрала руку, но поежилась, когда я дотронулась до ее лица. — Не вижу ничего. Я могу чем-нибудь помочь?
— Больно! — ныла она.
— Почему больно, Джоди? Ты что-то сделала с ним?
— Больно, больно… — повторяла она все громче и громче, морщась как от боли.
— Хорошо, пойдем сделаем тебе холодный компресс.
Я отвела ее в ванную и наложила примочку на лицо.
— Джоди, что ты сделала, отчего у тебя болит нос?
— Это он. Он ударил меня по носу.
— Кто?
— Папа! Он побил меня, — заскулила она, вот-вот готовая разреветься.
Весь этот день я находилась рядом с ней и точно знала, что ничего такого не было. Но несмотря на то что боль и была выдуманной (в том смысле, что сегодня Джоди никто не бил), Джоди ощущала ее совершенно реально. Как будто она вспомнила, как ее ударили в прошлом, — и воспоминание было спроецировано на настоящее. Мы постояли в ванной, пока она не успокоилась, потом вернулись к остальным.
В восемь часов мы вышли проводить гостей. Слава богу, Рождество мы пережили без эксцессов, хоть и не так замечательно, как мне хотелось бы. Джоди впала в оцепенение из-за такого обилия гостей, но вела себя хорошо, и я надеялась, что и ей передалось хоть немного праздничного настроения. Может быть, Рождество и не вызвало у нее восторга, не тронуло до глубины души, как когда-то Каллума, но я надеялась, что оно стало для нее чем-то по-настоящему хорошим.
