ГЛАВА 16 Паутина
Стоял декабрь, прекрасное чистое морозное утро. Солнце мягким золотым шаром висело в небе. От мороза и усердного катания на велосипеде щеки Джоди раскраснелись. То и дело она останавливалась поправить шарф — часть комплекта, который я ей купила: сиреневая шапочка, шарф и перчатки с пушистой отделкой. Мне с трудом удалось отучить ее надевать их, когда она укладывалась в постель.
Я зашагала быстрее, как только мы приблизились к парковым воротам, — и мои мысли тоже понеслись быстрее. Я нервничала, и на сей раз не все мои страхи касались Джоди. Накануне мы ходили в школу Эбби Грин и встретились с ее директором. Адамом Вестом. И хотя встреча прошла хорошо, Вест сказал, что не сможет зачислить Джоди, пока не будет подтвержден документ о дотации, на что могло уйти месяца три. Тем временем Джоди придется продолжать заниматься с репетитором, что определенно не отвечало ее потребностям. Девочке, помимо собственно образования, требовались стабильный распорядок, такой как в школе, и общение с другими детьми.
У входа в парк я приостановилась и позвала Джоди. Я увидела большую, натянутую между двумя кустами паутину, которая, несмотря на то что находилась в тени, была видна из-за поблескивающей росы.
— Посмотри. Джоди! Паутина. Правда, красиво? Она похожа на те украшения, которые мы с тобой видели в магазине.
— Красиво, — согласилась она. — Очень.
— Слышишь шелест в листве? Наверняка это птица. — Мы замерли и прислушались. Мгновение спустя мы были вознаграждены: большой черный дрозд с огненно-рыжим хохолком быстро выпорхнул на дорожку. Лицо Джоди просияло.
— Красиво, очень красиво! — повторила она, и я поняла, что она будет твердить это целый день.
Мы обогнули парк четыре раза, затем двинулись к дому. После прогулки я всегда чувствовала себя лучше, да и Джоди необходимо высвобождать энергию, иначе весь день она будет гиперактивной. Она ждала меня у ворот, мы вместе перешли дорогу, затем она помчалась к нашему повороту. У калитки она прислонила велосипед к забору. Любому прохожему, который ничего не знал о ее прошлом, она показалась бы обычным ребенком, который возвращается с прогулки, разгоряченный на морозе, спешит в дом, где тепло и ждет горячее какао. На минуту я стала этим человеком и увидела Джоди со стороны, увидела ее такой, какой она может стать, если все мои усилия не окажутся напрасны.
Мы сняли верхнюю одежду, и я поставила ее велосипед в зимний сад. Потом подогрела молока и приготовила нам по кружке горячего шоколада. Мы уселись по обе стороны кухонного стола. Я пододвинула Джоди коробку с печеньем, и она, довольная, запустила туда руку.
— Одно, — напомнила я. — Тебе еще завтракать. — Я отпила глоток шоколада и поставила чашку. Она последовала за мной.
Я набрала воздуха в грудь. Настал момент, когда нужно затронуть тему, которая сидела у меня в голове все утро. Беззаботность нашей прогулки в парке вот-вот будет испорчена мерзостью взрослого мира, в который Джоди так жестоко вытолкнули.
— Джоди, — начала я.
Она встретила мой взгляд, как всегда, безразличными серо-голубыми глазами.
— Мне нужно тебе кое-что объяснить. Ты внимательно слушаешь? Когда мы допьем шоколад, нам нужно будет выйти на улицу и сесть в машину. Ты помнишь Эйлин?
Конечно, она не помнила Эйлин, хотя та все-таки встретилась с нами однажды. Несколько недель назад Эйлин наконец пришла к нам в дом, чтобы познакомиться. Вряд ли Джоди вспомнит ее, и вряд ли ее можно винить за это, тем более что визит был непродолжительным, если не сказать большего. Спустя несколько минут Эйлин принесла свои извинения и ускакала по другим делам. Она явно не стремилась сойтись с Джоди поближе.
Во взгляде Джоди ничего не отразилось, и я продолжила:
— Эйлин, твой социальный работник, помнить? Ну так вот, она хочет, чтобы ты сделала одну вещь. Это называется обследованием, там тебя будет смотреть врач, но не пугайся, я буду рядом.
В идеале, Эйлин сама должна была бы подъехать и объяснить Джоди, что ей предстоит, но я ни на что подобное уже и не рассчитывала.
— Да? Хорошо. — Она обмакнула печенье в чашку и слизнула растаявший шоколад.
— Доктор посмотрит тебя, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. Помнишь, ты проходила уже обследование, когда тебя только взяли на патронат? Будет почти то же самое.
— Мне нужно будет раздеваться? — На печенье она была сосредоточена больше, чем на разговоре.
— Да. Но доктор будет приятная женщина, она привыкла работать с детьми, так что ничего страшного. Она посмотрит тебя, особенно там, где папа и дядя Майк делали тебе больно. То, что мы называем нашими интимными местами.
Я подождала, как она отреагирует: страх, ужас, протест? Но нет, ничего. Она допила какао, вытерла рукой рот и ушла, оставив меня гадать: правильно ли она все поняла?
— Если у тебя есть какие-то вопросы, — закончила я, — задавай их мне, я все объясню.
Когда я пристегнула ее к заднему сиденью машины, она снова начала говорить обо всем на свете, включая и обследование. Я когда-нибудь проходила обследование? А Люси и Пола? А нам когда-нибудь приходилось раздеваться и показывать свои интимные места? А Эдриану? Я прекратила этот поток вопросов и включила радио. Заиграла какая-то танцевальная популярная песенка.
— Моей маме нравится эта песня, — сказала Джоди. — Ей нравится певец. Мы слушаем ее в пабе.
— Вы слушали ее в пабе, — поправила я. Как всегда, Джоди снова путала прошлое и настоящее, но я взяла за правило поправлять ее всегда, когда эти два времени смешивались в ее сознании, в надежде, что когда-нибудь она уяснит, что же осталось позади. Меня беспокоило то, что эмоционально она все еще существовала в том отвратительном мире, откуда пришла, а если так, то она была еще слишком далека от выздоровления. — Сейчас мы не ходим в паб. Это было в прошлом.
— Почему, Кэти? Почему мы не ходим в паб?
— Не думаю, что это подходящее место для детей. Я предпочитаю гулять в парке.
— А мама считала, что подходящее, и папа тоже, и тетя Белл.
— Да уж, представляю.
— Кэти, а у моей мамы было обследование и она показывала свои интимные места?
— Не знаю, но, насколько мне известно, нет.
Она замолчала, будто бы взвешивая. Потом снова раздался ее голос:
— А должна бы. Папа с ней тоже делал плохие вещи.
Я посмотрела на нее в зеркало. Комментарий был брошен в сторону, но наполнен смыслом, как и многие ее откровения.
— Откуда ты знаешь, Джоди?
Она пожала плечами:
— Просто знаю.
Она уже снова замкнулась в себе, и я понимала, что нет смысла давить на нее. Наверняка дело было в том, что она видела, как ее родители занимаются сексом, и не было ничего удивительного в том, что она не понимала разницы между этим и тем, что отец делал с ней. И когда она говорила «плохо», значило ли это, что она начала понимать, что поступок отца действительно был плох? Или просто повторяла то, что слышала от меня? С Джоди никогда нельзя было знать наверняка, понимает она, о чем речь, или просто соглашается.
Остаток поездки Джоди подпевала песням, которые звучали по радио, и практически без ошибок. Интересно, как у нее получалось запоминать все эти бессмысленные тексты, притом что она никак не способна была усвоить алфавит?
Медицинский центр располагался в специально построенном коттедже и предлагал целый спектр педиатрических услуг. Я бывала здесь с другими своими воспитанниками с целью стационарного осмотра, но никогда — для судебного обследования. Я не могла избавиться от страха, поскольку понимала, что ждет Джоди впереди. Я знала, что даже полиция без особого удовольствия подвергает маленьких детей такому испытанию, потому что и там считают это очередной формой надругательства. Я уже успела все это обсудить с Джилл, и она уверила меня, что, если Джоди проявит малейшее упорство или признаки стресса, врачи тут же прекратят осмотр. Никто не будет принуждать ее.
Найти место для парковки было непросто, но я приметила одно у обочины и торопливо припарковалась, пока сзади терпеливо ждал фургон.
— Ты здесь уже была? — спросила Джоди, отстегивая ремень безопасности.
— Да. Проверяла зрение и слух.
— А они смотрели твои интимные места?
— Нет, милая. Сиди смирно, я тебя сейчас выпущу.
Я обошла машину кругом и открыла дверцу. Она выскочила на тротуар, и я взяла ее за руку. Я понятия не имела, какое нам нужно отделение, а расписание приемов, похоже, не учитывало осмотр интимных мест. Мы подошли к регистратуре.
— Джоди Браун, — назвала я имя. — На двенадцать тридцать нам назначено судебное обследование.
Девушка за стойкой заглянула в свое расписание:
— Ах да. Мы ожидаем полицейского врача. Посидите пока. Это не должно занять много времени.
Я провела Джоди к ряду пластиковых кресел рядом с коробкой довольно потрепанных игрушек и книг. Над дверью с табличкой «Консультация 1» горела надпись «Свободно». Джоди притащила мне книжку-раскладушку «Золушка». Только я открыла ее и собралась читать, как мимо прошла красиво одетая женщина. Ей было за пятьдесят, на губах ярко-красная помада, на носу очки в роговой оправе.
— Кэти? — улыбнулась мне она. — Я Линда Маршалл, полицейский врач. А ты, должно быть, Джоди?
Она выглядела совсем не так, как я себе представляла, а по взгляду Джоди я поняла, что и она ожидала чего-то иного. Высокие шпильки, красный клетчатый костюм и черные чулки больше были бы к месту в отделе модной одежды универмага.
— Простите, что заставила вас ждать. Как дела?
— Спасибо, хорошо, — ответила я за нас обеих.
Джоди подозрительно смерила ее взглядом.
— Вы доктор? — проворчала она.
— Да, — заговорщицким тоном прошептала она. — Но детям кажется, что я не похожа на доктора. Пойдем?
Джоди тут же отпустила мою руку и схватила ее. Мы вместе вошли в комнату для консультаций. Там за небольшим столом сидела девушка в белом медицинском халате, она была больше похожа на врача, которого мы ждали. Она вышла из-за стола и пожала мне руку.
— Добрый день, я доктор Пратчет, — сказала она. — Сегодня я буду проводить ваш осмотр с помощью доктора Маршалл. Присаживайтесь.
Я присела на единственный свободный стул и огляделась. Длинное откидное кресло с подножкой занимало половину комнаты. Около него на гнущейся металлической стойке стояла большая лампа, которая пока что была выключена. Меня передернуло, как только я представила, что сейчас будет.
Доктор Пратчет вернулась за стол, а Линда Маршалл присела на край кушетки. Джоди направилась прямиком к коробке с игрушками в углу и тут же перевернула ее, вывалив содержимое на пол. Я предупреждающе посмотрела на ребенка.
— Сначала я хотела бы задать вам несколько вопросов, — сказала доктор Пратчет. — Ты пока поиграешь тут немножко, да, Джоди?
Джоди улыбнулась и показала мне игрушку, которую достала из кучи:
— Смотри, Кэти!
— Да, клоун, такой же, как и у нас. Не забудь положить его назад, когда поиграешь, ладно?
Врач открыла папку и достала оттуда стопку бумаг:
— Джоди сейчас восемь с половиной? И она живет с вами с третьего апреля?
Врач была прекрасно осведомлена о содержании личного дела Джоди и знала, зачем мы здесь.
— Да, все верно.
— Как ее состояние в целом? Питание? Сон? Поведение?
Я вкратце описала состояние Джоди: ест хорошо, но сон становится все хуже, да и поведение оставляет желать лучшего.
— Она понимает, зачем она здесь?
— Я объяснила ей, что она пройдет осмотр у врача и вы осмотрите ее интимные места, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.
Она кивнула и, как мне показалось, осталась довольна моим объяснением.
— Кроме того, что сказала Джоди, вы замечали какие-либо признаки? Болезненность, сыпь, выделения?
Опекунам не позволено быть придирчивыми.
— Нет, но она часто ходит под себя. Уже не осознанно, как бывало раньше. Похоже на то, что она не может вовремя сходить в туалет. А если и успевает, то не очень хорошо обращается с туалетной бумагой. Я часто переодеваю ее и много стираю, так что это, возможно, не бросается в глаза.
— Да, — согласилась Линда Маршалл.
Доктор Пратчет записала что-то в папке и посмотрела на Джоди:
— Хорошо, Джоди, для начала мы смерим твой рост и взвесим тебя. Можешь прискакать к этой линейке?
Прискакать — не самый удачный выбор слова, так как Джоди восприняла это буквально. Оглушительным прыжком она вскочила на подставку. Пружинная металлическая подставка зазвенела и задрожала.
— Аккуратнее, — сказала я.
Линда назвала результаты, и доктор Пратчет внесла их в карту.
— Теперь забирайся, пожалуйста, вот на это кресло. Оно немного высоковато, тебе помочь?
Джоди, не думая о том, что будет дальше, и желая продемонстрировать свою покладистость, забралась на кресло. Она свесила свои пухлые ножки и стала болтать ими, довольно улыбаясь. Доктор Пратчет достала из ящика стола стетоскоп и деревянный шпатель. Стетоскоп она повесила на шею, а шпатель сунула в карман халата. Я отодвинула стул, чтобы не загораживать ей дорогу. Мое беспокойство возрастало со страшной скоростью.
— Скажи «а-а-а», — попросила она. — Сначала я посмотрю твой рот.
Джоди широко раскрыла рог. Доктор Пратчет положила на ее язык лопаточку, и две женщины всмотрелись в ее рот. Я догадывалась, что они там ищут. Если Джоди принуждали к оральному сексу, она могла подхватить какую-нибудь венерическую болезнь, но, когда я помогала ей чистить зубы, я никогда не замечала ни сыпи, ни белой гнили.
— Превосходно, — сказала доктор Пратчет. — Молодец.
Джоди закрыла рот и улыбнулась мне. Я успокаивающе улыбнулась ей в ответ.
— Теперь давай послушаем твое сердечко.
Линда приподняла свитер Джоди, спокойно дождавшись, пока та, разрешая это сделать, поднимет руки, и доктор Пратчет стетоскопом прослушала ее. Я немного успокоилась: они определено знали, как идти с детьми на контакт.
— Превосходно, — повторила она. — Ты молодец. Совсем большая девочка!
Джоди просияла, как будто ей вручили медаль, но между тем мы приближались к следующей стадии осмотра, и я молилась, чтобы Джоди оставалась такой же послушной. Заставлять врачи ее не станут, но без осмотра мало шансов открыть уголовное дело.
— Не могла бы ты прилечь? — спросила Линда, похлопав по креслу.
Джоди неловко плюхнулась и громко хохотнула.
— Немножко ближе к этому краю, — сказала Линда и подвинула ее так, что ее ноги свешивались вниз.
Доктор Пратчет включила лампу.
— Может, вы хотите подержать ее за руку? — спросила меня Линда.
Я переставила стул, чтобы сидеть рядом с Джоди и держать ее за руку. Хотелось хоть в чем-то посодействовать. Доктор Пратчет передала Линде простыню, и она накрыла ею Джоди.
— Сейчас я сниму с тебя брюки и трусики, — сказала она и тихонько сняла их под простыней. — Умница. Теперь расслабь ножки, я поставлю их как надо.
Она согнула ей ноги в коленях. Это была неудобная поза, но ее прикрывала простыня, так, по крайней мере, сохранялось какое-то достоинство.
Линда подошла к кушетке и присоединилась к доктору Пратчет, обе они натянули резиновые перчатки и приступили. Я поглаживала Джоди лоб и сжимала ее руку. Краска прилила к ее щекам, и она прикусила губу.
— Это ненадолго, — сказала я. — Потом пойдем домой.
Женщины стали обсуждать то, что видели. Я распознала слово «повреждение», но не поняла ни один из терминов. Их ровный профессиональный тон не давал возможности хоть что-нибудь понять.
— Больно, — сказала Джоди, и я покрепче сжала ее руку, моля про себя, чтобы они быстрее закончили.
Внезапно доктор Пратчет выпрямилась:
— Все. Ты очень храбро себя вела. Теперь можешь одеваться.
Я издала вздох облегчения, усадила Джоди и помогла ей одеться, а врачи тем временем выбросили свои перчатки в урну.
— Мы отправим отчет ее социальному работнику, — сказала Линда, — но мы можем успокоить вас: она в совершенном порядке.
Пока нам больше ничего не собирались говорить. В конечном итоге я узнаю все от социального работника. Джилл сказала, что на это может уйти от десяти дней до месяца. Я тепло поблагодарила их, взяла Джоди за руку, и мы вышли на зимнее солнце.
— Ты была очень храброй, — сказала я. — Больше тебе не придется повторять этого. Все позади.
— Лучше бы это был мужчина, — сказала она, слегка подскакивая позади меня.
— Что? Обследовал тебя? — удивилась я. Вообще-то, после того, через что она прошла, Джоди меньше всего должна была бы хотеть, чтобы ее обследовал мужчина.
— Почему?
— Женщины всегда делают больнее, потому что у них нет штучки.
Я резко остановилась и повернулась к ней, как только до меня дошло значение ее слов:
— В каком смысле? Какие женщины? Как они делали тебе больно?
Она нахмурила брови, подыскивая в своем ограниченном словаре слова, чтобы объяснить:
— Мама и тетя Белл. Они брали разные вещи. Потому что у них не было своей штучки.
— Вещи? И делали ими что-то?
— Да, как докторши. Они тыкали в меня разные вещи.
Я оцепенела. Господи, только не это. Что еще могло выпасть на долю несчастной девочки?
— Какие вещи, Джоди?
— Ложки, как та, которую доктор положила мне в рот. Только серебряные.
— Ты говоришь, что мама и тетя Белл тыкали в твои интимные места ложкой?
Она кивнула:
Было холодно, и папа сначала погрел ее в руке. Он бывал иногда добрым, правда, Кэти?
Это было уже слишком. Я больше не могла сдерживать ненависть, которая кипела во мне:
Нет, Джоди, не был. Он был злым. Он животное. Все они животные. Чтоб они все горели в аду!
