Т

ТЕЛЕСНО-ОРИЕНТИРОВАННАЯ ТЕРАПИЯ

Практика воздействия на тело через душу стара как мир и описана еще в ветхозаветных сказаниях. Столь же древнюю историю имеют и попытки воздействия на душу через тело: с одной стороны, это практика духовного совершенствования посредством атлетических упражнений, уходящая корнями в античность, с другой — многовековая традиция телесных истязаний с противоположной целью — душу сломить и растоптать (воспитательный эффект боли относится скорее к разряду предрассудков и любым здравомыслящим человеком отвергается, хотя этот предрассудок также имеет многовековую историю и освящен тем же Писанием: «Пожалеешь розги — испортишь дитя»).

Конкретные практические методы укрепления и врачевания духа посредством телесных манипуляций стали разрабатываться сравнительно недавно. Пионером так называемой телесно-ориентированной терапии выступил Вильгельм Райх.

Райх полагал, что механизмы психологической защиты и связанное с ними защитное поведение способствуют формированию «мышечного панциря», или «брони характера», выражающейся в противоестественном напряжении различных групп мышц, стесненном дыхании и пр. Противостоять психологическим защитным механизмам можно путем модификации телесного состояния и воздействия на напряженную область. Райхом были разработаны методики для уменьшения хронического напряжения в каждой группе мышц; с помощью физического воздействия он стремился высвободить подавленные эмоции.

Телесно-ориентированная терапия Райха в значительной степени базируется на его теории оргонной энергии. Райх рассматривал удовольствие как свободное движение энергии из сердцевины организма к периферии и во внешний мир; тревожность представляет собой отвлечение энергии от контакта с внешним миром, возвращение ее внутрь. Райх в конце концов пришел к представлению о терапии как о восстановлении свободного протекания энергии через тело посредством систематического освобождения блоков мышечного панциря. По его мнению, эти блоки (мышечные зажимы) служат искажению и разрушению естественного чувствования, в частности подавлению сексуальных чувств. Последнее Райх, немало почерпнувший у Фрейда, считал основным источником психических коллизий.

Понятие «энергия» имеет для телесно-ориентированной терапии особое значение. Александр Лоуэн, ученик Райха, изучает тело с учетом его энергетических процессов и описывает его как «биоэлектрический океан» химического и энергетического обмена. Лоуэн вместо оргона говорит о биоэнергии. Это позволяет ему избежать той критики, которая в свое время погубила Райха, хотя и совершенно очевидно, что биоэнергетика Лоуэна представляет собой модификацию райхианской терапии. Она включает райхианскую технику дыхания, многие из традиционных приемов эмоционального раскрепощения. Лоуэн использует также напряженные позы для энергетизации частей тела, которые были заблокированы. В этих позах увеличивается напряжение в постоянно зажатых частях тела. В конце концов оно усиливается настолько, что человек вынужден расслабить мышцы, «распустить мышечный панцирь».

Участники групп телесно-ориентированной терапии обычно надевают легкую спортивную одежду, например шорты. В некоторых группах поощряется и полное обнажение. Типичным упражнением является демонстрация собственного тела перед зеркалом. Затем участники группы описывают тело человека, стоящего перед ними. На основании полученных описательных характеристик руководитель и члены группы могут сделать выводы о «броне характера» каждого участника, блокировках спонтанного течения энергии, а также соотнести эти выводы с теми проблемами, которые возникают у участников группы. Таким образом, на протяжении всех занятий не прекращаются попытки соотнесения телесного состояния с обсуждаемыми психологическими темами. Мышечное напряжение определяется с помощью фиксации напряженных поз тела и упражнений, способствующих появлению напряжения.

Большинство групп практикуют физический контакт. В ортодоксальной терапии Райха для поощрения эмоциональной разрядки используют мышечный массаж. К пациенту прикасаются, используя щипковые и давящие движения, чтобы помочь ему сломать панцирь, двигаются вниз по телу, достигая последнего круга панциря, расположенного на уровне таза. Похожие на массаж действия применяются и в других методах, среди которых наибольшую известность приобрели методы Фельденкрайса, Александера, а также так называемый рольфинг и чувственное сознавание.

Моше Фельденкрайс, по образованию физик, работал по своей специальности до 40 лет, пока не заинтересовался дзюдо, в совершенстве освоил его и основал первую школу дзюдо в Европе. Параллельно он изучал йогу, фрейдизм, неврологию. Впоследствии он писал: «Я прочел уйму литературы по физиологии и психологии и, к моему изумлению, обнаружил, что по отношению к использованию целостного человеческого существа в действии она полна невежества, предрассудков и абсолютного идиотизма. Не нашлось ни одной книги, посвященной тому, как мы функционируем». В итоге он создал собственную систему работы с телом и после Второй мировой войны полностью посвятил себя практической работе в этой области.

Суть системы Фельденкрайса состоит в формировании лучших телесных привычек, в восстановлении естественной грации и свободы движений, в утверждении образа Я, в расширении самосознания и развитии способностей человека. Фельденкрайс утверждает, что деформированные паттерны мышечных движений приобретают застойный характер, становятся привычками, действующими вне сознания. Упражнения применяются для снижения избыточного напряжения при простых действиях, например при стоянии, и для высвобождения мышц с целью использования их по назначению. Для облегчения осознания мышечных усилий и плавности движений внимание пациента акцентируется на поиске лучшего положения, соответствующего его врожденной физической структуре. Неудивительно, что особое место занимают в методике упражнения из любимого Фельденкрайсом дзюдо.

Другим подходом, подчеркивающим функциональное единство тела и психики и ставящим акцент на исследовании привычных поз и осанки, а также на возможности их улучшения, является метод Александера. Австралийский актер Ф.Матиас Александер после ряда лет профессиональной деятельности потерял голос, что стало для него подлинной жизненной трагедией. Девять лет он посвятил тщательному самонаблюдению перед трехстворчатым зеркалом. Наблюдая за своими речевыми действиями, Александер обратил внимание на привычку запрокидывать голову назад, втягивая воздух и фактически сжимая голосовые связки, и попытался избавиться от неправильных движений и заменить их более подходящими. В результате он создал метод обучения интегрированным движениям, основанный на уравновешивании головы и позвоночника; начал обучать других своему методу и благодаря своей настойчивости смог вернуться на сцену.

Метод Александера направлен на использование привычных телесных поз и их совершенствование. Александер полагал, что предпосылкой свободных и естественных движений, что бы мы ни делали, является наибольшее возможное растяжение позвоночника. Это не означает насильственного вытягивания позвоночника, имеется в виду естественное вытягивание вверх. Уроки техники Александера предполагают постепенное деликатное руководство в овладении более эффективным использованием тела. Как правило, терапия начинается с легкого надавливания на голову, при этом мышцы задней части шеи удлиняются. Пациент делает головой легкое движение вверх, голова как бы приподнимается, и таким образом создаются новые соотношения между весом головы и тонусом мышц. Далее продолжаются легкие манипуляции в движении, в положении сидя, при вставании. В результате возникает сенсорное переживание «кинестетической легкости», при котором человек внезапно чувствует себя невесомым и расслабленным. Кроме упражнений подобного типа, метод Александера включает также коррекцию психологических установок и устранение нежелательных физических привычек. Этот метод особенно популярен среди артистов, танцоров и т. п. Он также эффективно используется для лечения некоторых увечий и хронических заболеваний.

Физическому контакту большое внимание уделяется и в другом методе телесно-ориентированной терапии — в структурной интеграции, часто называемой рольфингом по имени ее основательницы Иды Рольф. Ида Рольф защитила докторскую диссертацию по биохимии и физиологии в 1920 г. и двенадцать лет проработала ассистентом в биохимической лаборатории Рокфеллеровского института. Более сорока лет она посвятила совершенствованию системы структурной интеграции и обучению этой системе.

В основе метода Рольф лежат представления о том, что хорошо функционирующее тело с минимумом затрат энергии остается прямым и вертикальным, несмотря на влияние силы тяготения. Под влиянием стресса это положение искажается, а наиболее сильные изменения происходят в фасциях и соединительных оболочках, покрывающих мышцы. Цель структурной интеграции — привести тело к лучшему мышечному равновесию, ближе к оптимальной позе, при которой можно провести прямую линию через ухо, плечо, бедренную кость и лодыжку. Терапия состоит из глубокого массажа с помощью пальцев и локтей. Этот массаж может быть очень сильным и болезненным. Чем больше напряжение мышц, тем сильнее боль и тем более необходимы упражнения. Процедура рольфинга включает 10 основных занятий, в ходе которых тело массируется в определенной последовательности.

Работа с определенными участками тела нередко высвобождает старые воспоминания и способствует глубоким эмоциональным разрядам. Вместе с тем целью рольфинга является преимущественно физическая интеграция, психологические аспекты процесса не становятся предметом специального внимания. В то же время многие из тех, кто сочетал рольфинг с той или иной формой психотерапии, отмечали, что рольфинг помогает освободить психологические блоки, способствуя продвижению в других областях.

Систему под названием «чувственное сознавание» в Европе развивали Эльза Гиндлер и Хайнрих Якоба, в США — их ученики Шарлотта Селвер и Чарльз Брукс. Чувственное сознавание — это процесс познания возвращения в соприкосновение с нашими телами и чувствами, со способностями, которыми мы располагали, будучи детьми, но утратили по мере взросления. Родители реагируют на детей с позиций собственных предпочтений, вместо того чтобы разобраться, как способствовать реальному развитию ребенка. Детей учат, какие вещи и какие действия «хороши» для них, как долго им нужно спать и что они должны есть, вместо того чтобы предоставить им судить об этом по своему собственному опыту. «Хороший» ребенок учится приходить, когда мама зовет, прерывать свой естественный ритм, сокращать пребывание на воздухе для удобства родителей и учителей. После таких многочисленных нарушений внутренне присущее ребенку чувство ритма запутывается, так же как и внутреннее чувство ценности собственного опыта.

Другая проблема детского опыта — совершение усилий. Как много родителей, которые хотят, чтобы их ребенок сел, встал, пошел, заговорил как можно раньше! Они не хотят дождаться естественного процесса развертывания способностей. Детей учат, что недостаточно дать вещам происходить самим по себе; их учат «стараться».

Работа чувственного сознавания фокусируется на непосредственном восприятии, умении отличать собственные ощущения и чувства от социально привитых образов, которые столь часто извращают опыт. Это требует развития чувства внутреннего мира и покоя, основанного на «недеянии».

Многие упражнения в системе чувственного сознавания основаны на фундаментальных положениях — лежании, сидении, стоянии, ходьбе. Эти упражнения, по мнению авторов методики, предоставляют естественную возможность открыть свое отношение к окружающему, развить сознательную осведомленность о том, что мы делаем. Большинство упражнений имеют медитативную ориентацию. Селвер и Брукс указывают, что по мере постепенного развития внутреннего покоя ненужные напряжения и ненужная деятельность сокращается, восприимчивость к внутренним и внешним процессам усиливается; происходят и другие изменения во всей личности.

Все названные системы стремятся научить человека быть более релаксированным, более естественным как в отдыхе, так и в действии. Все они направлены на устранение ненужных напряжений и сходятся в том, что нам не нужно учиться чему-то совершенно новому или развивать новые мышцы. Наиболее важно — отучиться от дурных привычек и вернуться к естественной природной мудрости. Кое-кто утверждает, что таким образом именно это и удается. Проверить это невозможно, не попробовав. А возможность попробовать сегодня предоставляют многочисленные последователи всех упомянутых систем, уже несколько лет практикующие и в нашей стране.

ТЕЛОСЛОЖЕНИЕ И ПСИХИКА

Телосложение выступает одной из самых явных внешних характеристик человека. По этому признаку можно условно выделить три основных типа людей. К первому относятся люди сухощавые, узкоплечие, с не очень сильными мышцами и довольно длинными конечностями. Ко второму типу относятся люди рыхлого сложения, с избытком жировой ткани, склонные к полноте. К третьему — крепкие, широкоплечие люди, с развитой мускулатурой, которым словно сама природа уготовила карьеру атлета. В обыденной жизни «на глазок» отнести человека к тому или иному типу не так-то просто. Склонность к полноте может быть преодолена за счет рационального питания, и наоборот — человек от природы сухощавый вследствие нездорового образа жизни может располнеть. Слабые мышцы могут быть «накачаны» самоотверженными упражнениями, а прирожденный атлет, забросив тренировки, покрывается жирком и т. п. Тем не менее основные конституциональные особенности, которые определяются наследственными факторами и формируются еще в период внутриутробного развития ребенка, на протяжении всей жизни остаются практически неизменными. Поэтому даже на глаз можно приблизительно определить тип телосложения конкретного человека (делая поправки на возможные изменения вследствие определенного образа жизни — недоедания или переедания, физической активности или пассивности и т. п.). В житейской психологии накопилось немало наблюдений относительно взаимосвязи комплекции и характера. Считается, что худые более возбудимы и тоньше чувствуют, полные — добросердечны и неторопливы, мускулистые — более сильны в практических делах, чем в размышлениях… Но все это — житейские наблюдения, далекие от подлинной научности. А существуют ли достоверные научные данные относительно взаимосвязи телосложения и характера? Или так же, как в случае с ростом, никаких определенных параллелей проводить нельзя? Оказывается, определенная взаимосвязь существует, и установлена она на основе строгих научных расчетов. Данные соответствующих научных исследований могут быть непосредственно использованы для корректировки и уточнения межличностного восприятия.

В первой четверти нашего века немецкий психиатр Эрнст Кречмер, опираясь на житейский опыт многих поколений и на свои клинические наблюдения, предложил оригинальную классификацию людей. В ее основу были положены два признака, наиболее явно бросающиеся в глаза при общении людей друг с другом: телосложение и эмоциональность. В 1921 г. Кречмер опубликовал книгу под знаменательным названием «Строение тела и характер». В ней он писал: «Мы различаем людей друг от друга, во-первых, по их телесному строению, по их величине, росту, очертаниям лица, а затем по их характерным особенностям, по их темпераменту, по их способу реагировать, чувствовать и действовать».

Кречмер предпринял систематическое исследование строения человеческого тела, произвел множество антропометрических измерений. Собранные данные позволили ему выделить основные типы телосложения, в целом согласующиеся с теми, которые описаны выше на основе житейских наблюдений.

К астеникам Кречмер отнес людей довольно высокого роста, хрупкого телосложения, узкоплечих, с плоской грудной клеткой. Как правило, у них вытянутое лицо, длинный тонкий нос.

Пикников отличает некоторая полнота (вследствие сильно развитой жировой ткани) при малом или среднем росте, большой живот, круглая голова на короткой шее.

Атлетики (необязательно атлеты в буквальном смысле!) – люди крепкого телосложения, высокого или среднего роста. У них хорошо развита мускулатура, плечевой пояс широкий, бедра узкие.

Ценность этой довольно очевидной типологии была бы невелика, если бы не одно важное обстоятельство. Кречмер обратил внимание, что среди его пациентов, подверженных определенному психическому заболеванию, преобладают люди со сходными внешними чертами. Развивая это наблюдение, ученый подметил, что и в характере совершенно здоровых людей имеются в зародыше признаки, подобные тем, которые в яркой форме выражены у психически больных.

Психическая патология проявляется главным образом в двух совершенно непохожих заболеваниях — шизофрении и циклотимии. Шизофрения характеризуется своеобразным мышлением больных, замкнутостью, утратой эмоциональных контактов с внешним миром. Больные шизофренией словно живут в своем собственном мире и все происходящее вокруг видят в ином ракурсе, чем здоровые люди. Циклотимия (маниакально-депрессивный психоз) характеризуется резкими перепадами эмоциональных состояний, когда период приподнятого настроения и высокой активности резко сменяется глубокой угнетенностью, депрессией.

В своих пациентах, их родственниках и просто здоровых людях Кречмер увидел постепенный переход от ярко выраженной циклотимии через несколько промежуточных вариантов и «среднюю норму» к ярко выраженной шизофрении. Так были описаны типы здоровых людей — шизотимики и шизоиды, циклотимики и циклоиды. Важно подчеркнуть, что при всей неблагозвучности этих названий речь идет о людях здоровых, нормальных, которые вряд ли когда-либо заболеют психической болезнью, но если все-таки такое случится — то это будет определенная болезнь, а не иная. Так, ни шизотимик, ни шизоид могут не иметь никакого отношения к шизофрении и в действительности чаще всего не имеют. Шизотимик, по Кречмеру, – это здоровый человек с некоторым «шизофреническим налетом». Шизоид — тоже здоровый человек, который, однако, как бы балансирует между здоровьем и болезнью: в обычных условиях он способен нормально жить и работать и даже достигать немалых творческих высот, но в сложных неблагоприятных ситуациях у такого человека могут возникать шизофренические реакции. Аналогично по другую сторону от некой неосязаемой «средней нормы» стоят циклотимик и циклоид.

Но при чем здесь телосложение? Оказалось, что шизотимики и шизоиды чаще имеют астеническую конституцию. Это худые люди с удлиненными конечностями и телом, длинной шеей, небольшой головой, нередко вытянутым, четко очерченным носом, контрастирующим с небольшой нижней челюстью. Кожа у них чаще бледная, волосы густые и жесткие.

В психологическом плане им свойственна некоторая замкнутость, склонность к абстрактному мышлению. Они могут долгое время увлеченно заниматься каким-то делом, упорно настаивать на своем в дискуссии и вдруг неожиданно забросить свое увлечение, уступить в споре. По отношению к одним явлениям они могут быть обостренно чувствительны, тогда как другие оставляют их совершенно безучастными. Со стороны такое поведение бывает трудно понять: их реакции почти непредсказуемы, контрастны и порывисты, причем нередко не соответствуют вызвавшей их причине. Среди шизотимиков и шизоидов можно встретить людей, любящих природу и ценящих искусство, с тонким вкусом и тактом, особо уязвимых по отношению к трениям и конфликтам повседневности. Блестящий пример шизоида (как внешностью, так и натурой) видится в образе бессмертного идальго Дон Кихота.

Но среди шизотимиков и шизоидов встречаются и холодные, отрешенные натуры, эгоистично сосредоточенные на личных интересах. В достижении своих целей они способны на завидное упорство. Их отстраненность от мира нередко проявляется в остроумной иронии, сарказме. По мнению Кречмера, ученые-шизотимики консервативны, склонны к точным наукам и философии (хотя их философствование порой оборачивается схоластикой).

Важно отметить, что описанные свойства могут принадлежать очень разным людям, одни из которых способны вызвать симпатию, другие — неприязнь. Так, в описанной А. Дюма четверке мушкетеров к ярким шизоидам можно отнести симпатичного Атоса. Но к этому же типу относится и малопривлекательная фигура герцога Ришелье. И в реальной жизни сплошь и рядом можно найти подобные противоречивые примеры.

Циклотимики и циклоиды чаще бывают пикниками. Это плотные, ширококостные люди с округлыми формами. Часто у пикников мягкие волосы, они склонны к преждевременному облысению. Несмотря на полноту, они отличаются бодростью и подвижностью, богатой мимикой и жестикуляцией.

Настроение этих людей по большей части жизнерадостное. Они всецело отдаются окружающему миру и текущему моменту, легко и открыто идут на контакт. Это, как правило, чувственные искатели удовольствий и добродушные юмористы. Из упоминавшейся четверки мушкетеров к этому типу относится милейший Портос.

Менее четкий, промежуточный тип в классификации Кречмера — так называемый вискозный тип, телосложение которого соответствует атлетическому. Люди этого типа, как правило, спокойные, маловпечатлительные, их отличают сдержанная мимика и жестикуляция. Они трудно приспосабливаются к новым обстоятельствам, перемене обстановки в силу невысокой гибкости мышления. Менее других предрасположенные к психическим заболеваниям, такие люди иногда обнаруживают некоторую склонность к эпилепсии.

Теория Кречмера, очень популярная в Европе в первой половине нашего века, впоследствии подверглась небезосновательной критике. Особые возражения встретила исходная позиция Кречмера, взявшего за основу своей типологии склонность к психическим расстройствам. Однако, даже не вдаваясь в научную дискуссию, нельзя не признать, что многие параллели прослежены немецким психиатром довольно точно. К тому же они соответствуют повседневным наблюдениям.

Интересно, что другая попытка построить подобную типологию на совершенно иных основаниях привела к очень похожему результату. Американский исследователь Уильям Шелдон обследовал фотографии нескольких тысяч студентов, снятых обнаженными в разных ракурсах. В результате кропотливого анализа фотографий Шелдону удалось выбрать крайние варианты телосложения, максимально не похожие друг на друга. Таких вариантов оказалось всего три.

Первый характеризовался общей сферической формой, мягкостью, наличием большого живота, крупной головой, вялыми руками и ногами, неразвитыми костями и мышцами.

Для второго были характерны широкие плечи и грудная клетка, мускулистые руки и ноги, минимальное количество подкожного жира, довольно массивная голова.

Третий тип олицетворял худой человек с вытянутым лицом и высоким лбом, тонкими длинными руками и ногами, узкой грудной клеткой, хорошо развитой нервной системой.

На основании этих типов Шелдон выделил три первичных компонента телосложения, которые получили обозначения соответственно: эндоморфный, мезоморфный, эктоморфный. Эти термины произошли от названий зародышевых листков. Согласно существовавшей в то время в биологии точке зрения, из эндодермы (внутреннего зародышевого листка) развиваются внутренние органы, из мезодермы (среднего зародышевого листка) развиваются кости, мышцы, сердце, кровеносные сосуды, из эктодермы (внешнего зародышевого листка) – волосы, ногти, рецепторный аппарат, нервная система и мозг.

Поражает удивительное сходство выделенных Шелдоном типов с пикником, атлетиком и астеником из схемы Кречмера. А есть ли какие-то параллели в психологических портретах? Да, самые явные. Эндоморф очень похож своими характерологическими свойствами на циклотимика, эктоморф — на шизотимика, мезоморф — на атлетика вискозного типа.

Теория Шелдона тоже не избежала научной критики. Однако идеи Кречмера и Шелдона по сей день преподаются в вузах будущим медикам и психологам, которым необходимы навыки экспресс-оценки качеств человека по его внешности.

ТЕМПЕРАМЕНТ — устойчивое соотношение особенностей человека, характеризующих различные стороны его психической деятельности. Представляет собой общую характеристику высшей нервной деятельности человека и выражает основные природные свойства нервной системы.

В структуре темперамента традиционно выделяют три ведущих компонента, относящиеся к сферам общей активности, моторики и эмоциональности. Наиболее широкое значение имеет первый компонент, сущность которого состоит в тенденции личности к самовыражению, эффективному освоению и преобразованию действительности. С ним тесно связан второй — моторный компонент, среди динамических качеств которого выделяют такие, как быстрота, сила, ритм, амплитуда и ряд других признаков мышечного дивжения (часть из них характеризует и речевую моторику). Проявления мышечной и речевой моторики выступают наиболее наглядно и потому часто служат основанием для суждения о темпераменте того или иного человека. Третий основной компонент темперамента — эмоциональность; она характеризуется особенностями возникновения и протекания разнообразных чувств, переживаний и настроений. Это наиболее сложный компонент темперамента, обладающий собственной разветвленной структурой.

Названные компоненты образуют в актах человеческого поведения своеобразное единство побуждения, действия и переживания, выступающее целостным проявлением темперамента.

В истории учения о личности можно выделить три основные системы взглядов на вопрос о факторах, обусловливающих проявления темперамента. Древнейшими являются гуморальные теории, связывающие темперамент со свойствами тех или иных жидких сред организма. Наиболее ярко эту группу теорий представляла классификация, основанная на учении Гиппократа. Он считал, что уровень жизнедеятельности организма определяется соотношением между четырьмя жидкостями, циркулирующими в человеческом организме, – кровью, желтой желчью, черной желчью и слизью (лимфой, флегмой). На основании теории Гиппократа постепенно сформировалось учение о четырех типах темперамента — по количеству главных жидкостей, гипотетическое преобладание которых в организме дало название основным типам темперамента: сангвиническому, холерическому, меланхолическому и флегматическому.

Большое влияние на формирование современных теорий личности и ее индивидуальных особенностей оказала теория темперамента, выдвинутая Э.Кречмером. Анализируя совокупности морфологических признаков, Кречмер выделяет на основе выделенных им критериев основные конституциональные типы телосложения и делает попытку определить темперамент именно через эти типы морфологической конституции. К морфологическим теориям темперамента относится и концепция американского психолога У.Шелдона, который, как и Кречмер, отстаивает представление о телесной обусловленности разноообразных черт личности (подробнее см. Телосложение и психика).

В отечественной психологии трактовка темперамента традиционно опирается на учение И.П.Павлова о типологических свойствах нервной системы: силу, уравновешенность и подвижность процессов возбуждения и торможения. Из ряда возможных сочетаний этих свойств Павлов выделил четыре, по его данным, основные, типичные комбинации в виде четырех типов высшей нервной деятельности; их проявления в поведении Павлов поставил в прямую зависимость от античной классификации темперамента. Сильный, уравновешенный, подвижный тип нервной системы рассматривался им как соответствующий темпераменту сангвиника; сильный, уравновешенный, инертный — темпераменту флегматика; сильный, неуравновешенный — темпераменту холерика; слабый — темпераменту меланхолика.

На современном этапе развития науки сделать окончательные выводы относительно числа основных типов нервной системы, равно как и числа типических темпераментов, не представляется возможным. Исследования показали, что сама структура свойств нервной системы как нейрофизиологических измерений темперамента много сложнее, чем это представлялось ранее, а число основных комбинаций этих свойств, вероятно, гораздо больше, чем это предполагалось Павловым. Однако для практического изучения личности деление на четыре основных типа темперамента и их психологическая характеристика могут служить достаточно хорошей основой.

В соответствии с этим следует отметить, что для сангвинического темперамента характерны довольно высокая нервно-психическая активность, разнообразие и богатство мимики и движений, эмоциональная впечатлительность. Вместе с тем эмоциональные переживания сангвиника, как правило, неглубоки, а его подвижность при отрицательных воспитательных влияниях оборачивается отсутствием необходимой сосредоточенности, поспешностью, поверхностностью.

Для холерического темперамента характерны высокий уровень нервно-психической активности и энергии действий, резкость и стремительность движений, а также сила, импульсивность и яркая выраженность эмоциональных переживаний. Недостаточная эмоциональная и двигательная уравновешенность холерика может вылиться при отсутствии надлежащего воспитания в несдержанность, вспыльчивость, неспособность к самоконтролю в критических обстоятельствах.

Темперамент флегматика характеризуется обычно сравнительно низким уровнем активности поведения и трудностью переключений, медлительностью и спокойствием действий, мимики и речи, ровностью, постоянством и глубиной чувств и настроений. В случае негативных воспитательных влияний у флегматика могут развиться такие отрицательные черты, как вялость, бледность и слабость эмоций, склонность к выполнению одних лишь привычных действий.

Меланхолический темперамент связывается обычно с такими характеристиками поведения, как малый уровень нервно-психической активности, сдержанность и приглушенность моторики и речи, значительная реактивность, глубина и устойчивость чувств при слабом внешнем их выражении. На почве этих особенностей при недостатке соответствующих воспитательных воздействий у меланхолика могут развиться повышенная до болезненности эмоциональная ранимость, замкнутость и отчужденность, склонность к тяжелым внутренним переживаниям таких жизненных обстоятельств, которые этого не заслуживают.

Приведенные данные показывают, что в зависимости от условий формирования личности каждый тип темперамента может характеризоваться комплексом как положительных, так и отрицательных психологических черт. Цель воспитания заключается, следовательно, не в том, чтобы переделать один тип темперамента в другой, а в том, чтобы планомерно добиваться, с одной стороны, развития свойственных каждому темпераменту положительных качеств, а с другой — ослабления тех недостатков, которые уже начали проявляться в поведении. Поскольку формирование особенностей темперамента есть процесс, в огромной степени зависящий от развития волевых черт личности, первостепенное значение для воспитания темперамента имеет формирование морально-волевых сторон характера: овладение своим поведением и будет означать формирование положительных качеств темперамента.

Вместе с тем следует иметь в виду, что темперамент надо строго отличать от характера. Темперамент ни в коей мере не характеризует содержательную сторону личности (мировоззрение, взгляды, убеждения, интересы и т. п.), не определяет ценность личности или предел возможных для данного человека достижений. Он имеет отношение лишь к динамической стороне психической деятельности. Характер же связан с содержательной стороной личности.

В процессе развития характера свойства темперамента претерпевают изменения, в силу чего одни и те же исходные свойства могут привести к формированию различных свойств характера в зависимости от условий жизни и деятельности. Так, при соответствующем воспитании и условиях жизни у человека с нервной системой слабого типа может сложиться сильный характер, и наоборот, черты слабохарактерности могут развиться при тепличном воспитании у человека с сильной нервной системой. Во всех своих проявлениях темперамент обусловлен конкретным содержанием жизни человека. Непосредственно темперамент проявляется в том, что у одного человека легче, у другого труднее вырабатываются необходимые реакции поведения, для разных людей нужны разные приемы выработки тех или иных психических качеств. Бесспорно, что при любом темпераменте можно развить все ценные свойства личности. Однако конкретные приемы развития этих свойств существенно зависят от темперамента.

ТЕСТОВАЯ ТРЕВОЖНОСТЬ

28 мая 1952 г. в американском Journal of Abnormal and Social Psychology была опубликована статья Джорджа Мэндлера и Сеймура Сарасона, без ссылок на которую с тех пор не обходится ни одно серьезное руководство по психодиагностике. Статья называлась «Исследование тревожности и научения» и была посвящена проблеме так называемой тестовой тревожности. Многие исследователи еще задолго до этого замечали, что на успешность выполнения психологических тестов, в первую очередь тестов интеллекта, оказывает влияние целый ряд факторов, которые лишь косвенно связаны с оцениваемым качеством, а то и не связаны вовсе. Было показано, что важную роль играет так называемая тестовая искушенность: более высокие результаты показывает тот, кто уже имеет опыт решения тестовых задач. Была даже предложена соответствующая процедура — так называемый претест, или пробное, ознакомительное тестирование, позволяющее испытуемому сориентироваться в ситуации, чтобы потом, при настоящем тестировании не испытывать неуверенности. Однако для достижения объективных результатов этого оказалось недостаточно. Были высказаны предположения, что успешность тестирования в значительной мере опосредована самооценкой испытуемого, его уровнем притязаний, всей структурой его мотивационной сферы. Проверке этих гипотез посвящено множество исследований, которые ведутся по сей день. Их весьма разноречивые результаты пока позволяют однозначно сделать лишь одно общее заключение: измерить интеллект «в чистом виде» практически невозможно, поскольку в исполнении самой измерительной процедуры задействовано слишком много побочных факторов.

Мэндлер и Сарасон первыми предприняли попытку исследовать зависимость результатов тестирования от степени душевного равновесия тестируемых. Ими было установлено, что существует обратно пропорциональная связь между уровнем тревожности и показателями тестов интеллекта и тестов достижений, которая отмечается как у взрослых, так и у детей. Иначе говоря, чем более обеспокоен тестируемый, тем ниже его шансы предстать умным по результатам тестового обследования. Впоследствии С. Сарасоном в Йельском университете было выполнено еще несколько исследований (опубликованных в начале 60-х), которые в целом подтвердили выявленную закономерность. Аналогичные данные были получены К. Хиллом с соавторами (1964, 1966), а также И. Годри и Ч. Спилбергером (1974). Последним был даже разработан соответствующий опросник, позволяющий количественно оценивать степень ситуативной тревожности, что придало исследованиям в данной области статистическую убедительность.

Однако среди исследований, широким фронтом развернувшихся с начала 50-х, после новаторской работы Мэндлера и Сарасона, отнюдь не все однозначно свидетельствовали в пользу их выводов. Так, Д. Френч (1962) не обнаружил значимых различий в результатах тестирования студентов колледжей в напряженной и спокойной обстановке. Кроме того, было отмечено, что в выявленной взаимозависимости невозможно определить направление причинно-следственных связей. Не исключено, что у детей возникает тревожность при тестировании из-за того, что когда-то они плохо выполнили тест и у них сохранилось впечатление предыдущей неудачи и разочарования. В пользу такого объяснения свидетельствует тот факт, что у испытуемых с высокими показателями по тестам интеллекта исчезает обратная связь между уровнем тревожности и успешностью.

В итоге длительной дискуссии возобладало мнение А. Анастази (1982), подкрепленное разнообразными исследованиями, о том, что отношения между тревожностью и качеством выполнения тестов, скорее всего, нелинейные. «Небольшая тревожность оказывается благотворной, а сильная — вредной, – пишет Анастази. – Индивидам с невысоким уровнем тревожности благоприятны тестовые условия, вызывающие состояние некоторой тревоги, в то время как людям, имеющим высокий уровень тревожности, лучше выполнять тест в более спокойных условиях».

Так или иначе, приходится признать, что процедура измерения умственных способностей отнюдь не так однозначна, как хотелось бы некоторым практикам. Фактор эмоциональной напряженности оказывается в ней достаточно значим, причем его оценка сама по себе представляется непростой процедурой. Вероятно, умеренная тревожность для достаточно уравновешенных людей выступает даже своеобразным стимулом к высоким достижениям. Однако на практике чаще приходится сталкиваться с обостренной тревожностью, повышенным беспокойством в связи с процедурой тестирования, и этот фактор недопустимо недооценивать. Руководства по психодиагностике рекомендуют психологу принимать меры по снижению уровня напряженности в ситуации тестирования. Интерпретация результатов обследования должна проводиться с учетом индивидуального уровня тестовой тревожности конкретных испытуемых. Сведения о тестовой тревожности могут быть получены как из данных опроса и наблюдения, так и при использовании специальных диагностических методик. Так что при проведении теста настоящий профессионал должен еще много чего знать помимо инструкции.

ТЕСТЫ

Слово «тест» заимствовано из английского языка, в котором оно с давних пор бытует в традиционном значении: «испытание», «проба». Для обозначения психологических методов это слово впервые было употреблено в конце ХIХ в. Примерно с этого времени и ведет свою историю психологическое тестирование. Однако ученые находят уже в далекой древности примеры испытаний, которые с некоторой долей условности могут быть расценены как первые варианты тестов.

Согласно древнему преданию полководец Гидеон накануне сражения испытывал сомнения, все ли его воины достойно поведут себя в бою. Нестойкие, неуравновешенные и суетливые могли оказаться слабым звеном в общем строю. После изнурительного марша, предшествовавшего битве, мудрый полководец позволил воинам напиться из реки. Те, кто стремглав бросился к воде и стал жадно лакать прямо из реки, не были допущены к участию в битве.

Оставив историкам обсуждать достоверность данного эпизода (даже будучи вымышленным, он служит хорошей иллюстрацией), обратим внимание на некоторые особенности данного испытания, которое условно назовем тестом.

Очевидно, тест представляет собой некую модельную ситуацию, то есть модель иной, более сложной ситуации (в данном случае — сражения). Использование модели позволяет быстро и компактно оценить поведение исследуемого человека в разнообразных жизненных условиях.

С неожиданно прагматической стороны рассмотрел этот вопрос американский психолог Дж. Гилфорд в своей известной статье «Стоит ли тратить деньги на тестирование?». В годы Второй мировой войны психологи в США активно привлекались к разработке различных исследовательских программ, в частности в сфере обучения персонала военно-воздушных сил. В те годы обучение военного летчика стоило около 75 000 долларов. Непригодность же отдельных курсантов к обучению выявлялась, как правило, не ранее, чем они проходили треть курса. Убытки, естественно, были велики. (Можно представить себе масштаб потерь, если бездарный пилот все-таки оказывался за штурвалом боевой машины.) Разработка и использование соответствующей системы тестов позволили отсеивать непригодных к обучению на самых ранних этапах (по данным тестирования отсеивалось более половины потенциальных курсантов). Этот и подобные примеры позволили Гилфорду сделать вывод, что каждый доллар, затраченный правительством США на разработку тестов, принес экономию в 1000 долларов.

Однако вернемся к тому существенному моменту, что тест представляет собой некую модель. Возникает вопрос: насколько эта модель отражает свойства более широкого явления? Мудрый полководец полагал, что жаждущий воин у реки поведет себя так же, как и в битве. Насколько справедливо это допущение? Возможно, не поддавшийся жажде человек не слишком силен физически и не искушен в ратном искусстве, да и где гарантия того, что он не дрогнет в час более сурового испытания? А человек импульсивный, но решительный и верный долгу может в отчаянном порыве переломить ход сражения.

Что касается современных тестов, то они представляют собой ограниченный набор заданий, выполнение которых должно свидетельствовать о способности человека решать весьма широкий круг жизненных задач. Как показала практика, деятельность человека не исчерпывается тем кругом проблем, которые ставят или подразумевают тесты. Подчас успешное выполнение теста свидетельствует лишь о способности решать тестовые задачи, не более того.

Совершенно очевидно, что однократного тестирования недостаточно для принятия ответственного решения. Существуют разнообразные варианты методик, ориентированные на разные проявления способностей. Их результаты могут заметно различаться.

К тому же практика тестирования позволила выявить определенную ограниченность возможностей тестов, обусловленную рядом причин.

Являясь, по сути, механизмом измерения, тест существует вне понятия меры и без четкого определения объекта измерения. Достаточно сказать, что научного определения интеллекта не существует по сей день (вернее, определения столь многочисленны, разнообразны, а порой и противоречивы, что из них невозможно выбрать исчерпывающее и бесспорное). А если учесть, что в основе теста лежит теоретическое представление его автора о природе способностей, то понятно, насколько субъективным может быть измерение. Например, английский психолог Г. Айзенк считает основным критерием интеллекта скорость протекания мыслительных процессов. Однако практика показывает, что иной «тугодум» может решать сложные мыслительные задачи, которые не осилит человек более сообразительный, но поверхностный.

Но даже при учете этого принципиального положения следует иметь в виду, что на результаты выполнения теста оказывает влияние целый ряд косвенных факторов, начиная от общей обстановки при тестировании и кончая даже полом человека, предъявляющего задания. На результатах сказывается умственная работоспособность, да и просто самочувствие и физическое состояние. Именно поэтому тестирование рекомендуется проводить в утренние часы, ибо к вечеру испытуемый попросту устанет, а в тестовых показателях рискует «поглупеть». Важную роль играет также мотивация испытуемого, его самооценка и уровень притязаний. Тестовый балл отражает уровень подготовки, причем самой разной — сюда относится и собственно тестовая тренировка. Человек, который много раз подвергался психологическим испытаниям, находится в более выигрышном положении, чем новичок.

И, пожалуй, самое главное — как свидетельствует опыт, блестящие результаты, полученные при тестировании, не являются надежной гарантией профессиональных успехов. Жизнь оказывается гораздо сложнее любой тестовой задачи, и очень трудно предсказать наверняка, кто же добьется успеха в реальных делах.

ТИК (от франц. tic) – стереотипные непроизвольные движения в форме подергивания век, лицевой мускулатуры, плеч и др. Тики имеют различное происхождение. Функциональный тик часто сопутствует неврозам, невропатии, являясь искаженным внешним проявлением подавленных отрицательных эмоций. В этом случае центральная нервная система не повреждена; психотерапевтическое лечение способствует полному устранению функциональных тиков. Тик, обусловленный недоразвитием центральной нервной системы в связи с вредностями внутриутробного периода, исчезает по мере созревания нервной системы. За исключением редких, особо тяжелых случаев, тики устраняются при правильном лечении и благоприятных условиях.

ТОЛЕРАНТНОСТЬ — термин, в последнее время невероятно популярный, но далеко не однозначный, а потому требующий подробного разъяснения. Происходит от латинского слова tolerantia, которое буквально означает терпение, выносливость.

В иностранных языках, в частности в английском (из которого и происходит большинство заимствований в психологической терминологии), это слово бытует с давних пор, в том числе и в обыденной речи, – как в наиболее распространенном значении терпеливость, так и в нескольких других, в целом касающихся разного рода допустимых, приемлемых, не вызывающих нарушения отклонений. Так, в области финансов толерантность означает допустимое отклонение от стандартного размера и веса монеты, не влияющее на ее платежную стоимость; в технике аналогично понятию допуск. В медицине толерантность буквально означает выносливость, то есть способность без значительного ущерба для организма переносить боль и иные неблагоприятные факторы, а также действие лекарственных препаратов. К последнему значению близко и то, которое довольно давно принято в психологии и относится преимущественно к сфере чувствительности. В большинстве современных словарей и справочных изданий по психологии приводится именно это значение — «отсутствие или ослабление реагирования на какой-либо неблагоприятный фактор в результате снижения чувствительности к его воздействию». Как известно, снижение чувствительности, или повышение порога реагирования, выступает следствием адаптации, то есть приспособления к постоянно действующим или периодически повторяющимся стимулам. Так, резкий запах, который поначалу кажется нам неприятным, по прошествии некоторого времени раздражает нас все меньше и меньше, а если мы вынуждены мириться с ним долгое время, то однажды просто перестаем его замечать. То же, в некоторой мере, относится к такому раздражителю, как физическая боль. Представим себе семью, в которой телесные наказания детей превратились в обыденное, будничное явление. В такой ситуации естественно снижение болевой чувствительности в силу вынужденного приспособления, адаптации к регулярному причинению боли. Что же касается человека, непривычного к такому обращению, то для него наказание будет очень болезненным ввиду несформированной толерантности. Впрочем, причина не только в этом. Страдания усугубят и чисто психологические факторы — ощущение собственной беспомощности, зависимости и унижения. То есть психологические, эмоциональные факторы оказывают влияние даже на уровне элементарной чувствительности.

Еще один пример из этой области. Шум, несомненно, раздражающий фактор. Во многих случаях он может выступить источником стресса. Но вот, например, шум ливня за окном может не вызвать у человека никаких неприятных ощущений и даже не помешает ему спокойно заснуть. В то же время затянувшаяся за полночь вечеринка у соседей не дает сомкнуть глаз. В чем же дело? Просто мы безотчетно ощущаем, что прекратить дождь — не в человеческой власти, а вот соседи могли бы вести себя и потише. Так что, будучи вполне толерантны к известному уровню шума, мы остаемся нетерпимы к бескультурью.

Внедренный поначалу в сферу психофизиологии, термин толерантность постепенно распространился со сферы чувствования в смысле чувствительности (сенсорики) на область чувств (называемую еще аффективной сферой). Ибо притерпеться можно не только к неприятному запаху, шуму или боли, но и, как оказывается, к унижению, агрессии, фрустрации и т. д. Например, толерантность к тревоге проявляется в повышении порога эмоционального реагирования на угрожающую ситуацию (внешне это характеризуется как выдержка, самообладание).

До сих пор речь шла о толерантности как способности терпеливо выносить неприятные воздействия без значительного физического и эмоционального ущерба. На этом фоне принципиально иначе выступает иное значение толерантности, в последние годы получившее широкое распространение не только в психологии, но и в социологии и других общественных науках, а также в публицистике. В данном значении толерантность трактуется как терпимость, спокойное отношение к всевозможным вариациям мировоззрения, поведения и внешнего облика других людей, при том что самому человеку подобные особенности несвойственны. Иными словами, толерантность предусматривает отсутствие сословных, культурных, корпоративных и этнических предрассудков, предубеждений против тех, кто на нас не похож по тем или иным параметрам. То есть сама эта непохожесть не выступает для толерантной личности раздражающим фактором при сохранении неприязненного отношения к объективным аномалиям в мировоззрении и поведении (критерием норм терпимости в данном случае выступает такая расплывчатая категория, как «общечеловеческие ценности»). В отдельных работах толерантность рассматривается даже не просто как характеристика индивидуального сознания, но и как особая личностная черта, которая может быть в большей или меньшей мере сформирована соответствующим педагогическим воздействием.

Следует, однако, признать, что толерантность как особенность сознания или личностная черта не присуща человеку изначально и может никогда не появиться, не будучи специально воспитана, сформирована. Наоборот, человеку скорее органично присуща противоположная тенденция — настороженность, легко переходящая во враждебность по отношению к тем, кто от него отличается, на него не похож. Безотчетно другой, иной воспринимается как представляющий угрозу. При столкновении с вариациями мироощущения, облика и поведения почти бессознательно срабатывает механизм сравнения и оценивания: не такой, как я, – это значит хуже или лучше меня? Против признания чужого превосходства восстает сама природа человека (признать чье-то превосходство способен лишь человек высокой личностной организации; для большинства же наивысшей оценкой является «не хуже, чем я»). Казалось бы, можно допустить равенство другого себе по значимым параметрам — интеллекту, нравственности, воспитанности, способности испытывать благородные чувства. Однако в таком случае возникает затруднение в определении самооценки, особенно если объективных оснований для высокой самооценки недостаточно. (Как говорил персонаж одного американского романа, погромщик-расист, «если я не лучше негра, то кого же я лучше?».) Появляется соблазн самоутвердиться за счет противопоставления себя как принадлежащего к достойной группе («своим» по национальному, классовому, религиозному, имущественному или даже по половому признаку) группе менее достойной («чужим», которые по данному признаку отличаются). При этом для характеристики группы «чужих» привлекают отдельные реальные негативные факты, которые неоправданно обобщаются и складываются в определенный стереотип социального восприятия («женщины глупы», «чернокожие ленивы», «мусульмане жестоки» и т. п.). Далее, при столкновении с индивидуальным представителем группы «чужих», который еще никак не продемонстрировал негативных качеств и, возможно, вовсе ими не обладает, они ему просто приписываются, оправдывая негативное отношение и социальную дискриминацию.

Воспитание толерантности предусматривает отказ от социальных предубеждений в пользу объективного, трезвого отношения к любому человеку вне зависимости от его индивидуальных особенностей. Но такое толкование толерантности (именно оно сегодня широко пропагандируется) допускает противоположную крайность, и даже не одну.

Во-первых, отказ от предубеждений, предрассудков, то есть от негативных социальных стереотипов, легко обращается в их замену на позитивные стереотипы, которые, по большому счету, представляют собой такие же неадекватные обобщения, то есть предрассудки наоборот. Нередко воспитание толерантности сводится к демонстрации положительных примеров, а именно того, что представители другого пола, вероисповедания, социального слоя и т. п. обладают достоинствами. Фактически взамен стереотипа «NN плохие» формируется противоположный стереотип «NN хорошие», хотя оснований для такого суждения ничуть не больше.

Во-вторых, подлинная толерантность состоит в отказе от оценочных суждений на основании несущественных, малозначимых индивидуальных и групповых различий — таких, как внешний облик, национальные особенности характера, культурно-обусловленные манеры поведения и т. п. Однако некоторые вариации объективно заслуживают оценки, и отказ от нее представляется более чем спорным. Например, широко провозглашаемая толерантность в отношении так называемых сексуальных меньшинств оборачивается подлинными извращениями общественного сознания в форме легализации однополых «браков», публичных демонстрациях сексуальных перверсий и т. п. Брезгливое отношение к извращенцам — естественная реакция нормального человека, и ее подавление под лозунгами толерантности производит впечатление перегиба в другую сторону.

Подлинная толерантность, действительно, является ценным качеством развитой личности. То есть такой личности, которой ради самоутверждения не требуется унижение кого-то другого. В то же время это качество требует сохранения естественной, здоровой неприязни к негативным явлениям в плане идеологии, общения и поведения. Иными словами, принципы толерантности можно выразить следующим образом. Нельзя осуждать подлеца другой национальности и веры на том основании, что он принадлежит не к моему народу и исповедует другую веру. Однако, вне зависимости от этого, нельзя и не осуждать его за то, что он подлец.

ТОЛПА

Первые капитальные труды, которые могут быть названы социально-психологическими, появились на рубеже ХIХ — ХХ вв. К ним в первую очередь следует отнести работу французского психолога, социолога и историка Гюстава Лебона «Психология толпы» (1895; в 1898 г. переведена на русский язык под названием «Психология народов и масс», новое издание — СПб., 1995), а также работы его соотечественника Габриэля Тарда, посвященные психологии общественных отношений. По сей день эти книги читаются с неизменным интересом, чего не скажешь о громоздкой «Психологии народов» Вильгельма Вундта. В этих книгах, так же как и в «Социальной психологии» У.Мак-Дугалла (которая многими признается первым собственно социально-психологическим трудом), развивались идеи, касавшиеся психологии больших групп — «народов и масс». В социально-психологических исследованиях эта проблематика впоследствии отступила на второй план, хотя замечательные работы по психологии больших групп появлялись и позднее. Блестящими примерами могут считаться «Психология масс и фашизм» В.Райха (1933; рус. пер. – 1997), а также «Век толп» С.Московичи (1981; рус. пер. – 1996), во многом, кстати, опирающаяся на представления Лебона и Тарда. Психологию масс Московичи конкретизирует в целой системе идей, среди которых особенно существенны следующие:

1. Психологически толпа — это не скопление людей в одном месте, а человеческая совокупность, обладающая психической общностью.

2. Индивид существует сознательно, а масса, толпа — неосознанно, поскольку сознание индивидуально, а бессознательное — коллективно.

3. Толпы консервативны, несмотря на их революционный образ действий. Они кончают реставрацией того, что вначале низвергали, ибо для них, как и для всех находящихся в состоянии гипноза, прошлое гораздо более значимо, чем настоящее.

4. Массы, толпы нуждаются в поддержке вождя, который их пленяет своим гипнотизирующим авторитетом, а не доводами рассудка и не подчинением силе.

5. Пропаганда (или коммуникация) имеют иррациональную основу. Благодаря этому преодолеваются препятствия, стоящие на пути к действию. Поскольку в большинстве случаев наши действия являются следствием убеждений, то критический ум, отсутствие убежденности и страсти мешают действиям. Такие помехи можно устранить с помощью гипнотического, пропагандистского внушения, а потому пропаганда, адресованная массам, должна использовать энергичный и образный язык аллегорий с простыми и повелительными формулировками.

6. В целях управления массами (партией, классом, нацией и т. п.) политика должна опираться на какую-то высшую идею (революции, Родины и т. п.), которую внедряют и взращивают в сознании людей. В результате такого внушения она превращается в коллективные образы и действия.

Резюмируя все эти важнейшие идеи психологии масс, идущие от Лебона, Московичи подчеркивает, что они выражают определенные представления о человеческой природе — скрытые, пока мы в одиночестве, и заявляющие о себе, когда мы собираемся вместе. Иначе говоря, фундаментальный факт состоит в следующем: «Взятый в отдельности, каждый из нас в конечном счете разумен; взятые же вместе, в толпе, во время политического митинга, даже в кругу друзей, мы все готовы на самые последние сумасбродства». Более того, толпа, масса понимается как социальное животное, сорвавшееся с цепи, как неукротимая и слепая сила, которая в состоянии преодолеть любые препятствия, сдвинуть горы или уничтожить творения столетий. Для Московичи очень важно, что в толпе стираются различия между людьми и люди выплескивают в нередко жестоких действиях свои страсти и грезы — от низменных до героических и романтических, от исступленного восторга до мученичества. Такие массы играют особенно большую роль именно в ХХ столетии (в результате индустриализации, урбанизации и т. д.). Поэтому, по мнению Московичи, психология масс наравне с политэкономией является одной из двух наук о человеке, идеи которых составили историю, поскольку они конкретно указали на главные события нашей эпохи — на «массификацию», или «массовизацию».

Таким образом, психология масс (толпы) основана прежде всего на резком противопоставлении индивида вне толпы ему же, находящемуся в составе толпы. Лишь во втором случае существует коллективность (коллективная душа, по терминологии Лебона) или даже социальность.

Еще столетие назад в своей «Психологии толп» Лебон писал: «Главной характерной чертой нашей эпохи служит именно замена сознательной деятельности индивидов бессознательной деятельностью толпы». Последняя почти исключительно управляется бессознательным, то есть, согласно Лебону, ее действия подчиняются влиянию скорее спинного, чем головного мозга.

Процитированный вывод сделан еще до возникновения и развития психоанализа З.Фрейда, раскрывшего огромную роль бессознательного в жизни любого «отдельно взятого» человеческого индивида, а затем также и в жизни общества, цивилизации, толпы и т. д. Значит, по столь общему критерию бессознательного едва ли можно противопоставлять друг другу индивида и толпу. Та же трудность сохраняется, когда такое противопоставление проводят по критерию социальности (если последняя приписывается лишь толпе, а не отдельному человеческому индивиду).

Необходимо, однако, учесть, что в психологии масс толпа понимается очень широко. Это не только стихийное, неорганизованное скопление людей, но и структурированное, в той или иной степени организованное объединение индивидов. Например, уже Лебон предложил следующую классификацию толп, исходной точкой которой служит «простое скопище» людей. Это, во-первых, толпа разнородная: а) анонимная (уличная и др.); б) неанонимная (суд присяжных, парламентские собрания и т. п.). И, во-вторых, толпа однородная: а) секты (политические, религиозные и др.); б) касты (военные, рабочие, духовенство и т. д.); в) классы (буржуазия, крестьянство и т. д.). А согласно Тарду, помимо толп анархических, аморфных, естественных и т. д., существуют еще толпы организованные, дисциплинированные, искусственные (например, политические партии, государственные структуры, организации типа церкви, армии и т. п.). Именно искусственные толпы привлекли впоследствии наибольшее внимание З. Фрейда.

Глубоко анализируя эти и другие «превращенные» формы толпы, Московичи вслед за Тардом особо отмечает еще одну и, может быть, наиболее существенную трансформацию толпы… в публику. Если изначально толпа есть скопление людей в одном замкнутом пространстве в одно и то же время, то публика — это рассеянная толпа. Благодаря средствам массовой коммуникации теперь нет необходимости организовывать собрания людей, которые бы информировали друг друга. Эти средства проникают в каждый дом и превращают каждого человека в члена новой массы. Миллионы таких людей составляют часть толпы нового типа. Оставаясь каждый у себя дома, читатели газет, радиослушатели, телезрители, пользователи электронных сетей существуют все вместе как специфическая общность людей, как особая разновидность толпы.

В области психоанализа проблематика больших групп получила освещение в поздних работах Фрейда, прежде всего в книге «Психология масс и анализ человеческого Я». В описании группового поведения и прежде всего межгрупповой агрессии Фрейд много заимствовал у Лебона и Мак-Дугалла. Свободно допуская собственные пробелы в эмпирическом исследовании проблемы, Фрейд охотно воспринял основные идеи обоих авторов относительно агрессивных аспектов поведения толпы, но дал им законченную психологическую, точнее, психоаналитическую интерпретацию. В работе Лебона Фрейду особенно импонировала «блестяще выполненная картина» того, как под влиянием толпы индивиды обнаруживают свою базовую инстинктивную природу, как в толпе проявляются подавленные до поры бессознательные влечения, как разрывается тонкий слой цивилизованного поведения и индивиды демонстрируют свое истинное, варварское и примитивное начало. Вместе с тем исходным пунктом (а затем и принципиальным выводом) анализа Фрейдом межличностных отношений и психологии масс стало его положение о том, что при исследовании различных явлений культуры и психологии групп не обнаруживаются закономерности, отличные от тех, которые выявляются при изучении индивида.

Обратившись к исследованию различных социальных общностей, Фрейд специально выделил два их опорных типа: толпу (неорганизованный конгломерат, сборище людей) и массу (особым образом организованную толпу, в которой есть некоторая общность индивидов друг с другом, выражающаяся в их общем интересе к некоторому объекту, однородных чувствах и способности оказывать влияние друг на друга). Существенным отличительным признаком массы Фрейд считал наличие в сообществе либидозной привязанности к вождю (лидеру) и такой же привязанности между составляющими его индивидами. При этом предполагалось, что именно такое сообщество являет собой «психологическую массу». Отдавая себе отчет в существовании различных масс и даже выделив их два основных типа: естественные массы (самоорганизующиеся) и массы искусственные (образующиеся и существующие при некотором внешнем насилии), Фрейд в то же время отметил сходство между массой и первобытной ордой и предложил понимание массы как продолжения и в известном смысле воссоздания первобытной орды.

Исследуя различия и тождество массы и орды, он пришел к выводу, что в них подавляется сознательная индивидуальность, мысли и чувства людей обретают определенную однородность и ориентируются в одинаковых направлениях, а в целом в них осуществляется господство коллективных побуждений, обладающих высокой степенью бессознательности, импульсивности и аффективности. Настаивая на существовании либидозной структуры и конституции массы, Фрейд особенно отмечал роль привязанности к вождю, с исчезновением которой масса распадается.

В психоаналитической психологии групп, основы которой были заложены самим З.Фрейдом, определенное внимание уделяется роли различных негативных чувств и факторов в социальных отношениях людей. В частности, Фрейд пришел к выводу, что, например, ненависть по отношению к какому-то объекту может так же объединять индивидов, как и положительные чувства, а зависть — выступать в роли источника идей равенства и других псевдогуманистических идеалов.

ТРАВМА РОЖДЕНИЯ

В возрастной психологии издавна бытует понятие «кризис новорожденности». В связи с этим возникает вопрос: неужели человеческая жизнь начинается с кризиса? Само слово «кризис» в переводе с греческого означает переломный этап в развитии. Но в данном случае возникает новый вопрос: о каком переломном этапе может идти речь? Ведь жизнь начинается с рождения, до этого момента человека просто не существует!

А вот с этим утверждением едва ли можно согласиться. До рождения человеческий организм проходит этап внутриутробного созревания. Существуют разные мнения о том, является ли еще не родившийся ребенок человеком. Точка зрения христианских богословов на сей счет однозначно положительная. Вследствие этого аборт расценивается как тяжкий грех — разновидность убийства. И такая позиция характерна не только для христианского мира. Например, в Монголии срок жизни человека исчисляется с момента зачатия.

Медики, говоря о внутриутробном развитии, избегают слова «ребенок», а тем более «человек», отдавая предпочтение понятию «плод». Тем не менее объективные медицинские наблюдения позволяют заключить, что существо, находящееся в утробе матери, не есть неодушевленный кусочек материи. Оно живет, развивается, чувствует и с каждым днем все более активно реагирует на воздействия окружающей среды. И в этом смысле правы те, кто говорит о жизни до рождения.

Мать, вынашивая ребенка, с трепетным вниманием прислушивается ко всякому проявлению его жизнедеятельности. Она не может не заметить, что комочек плоти у нее под сердцем отзывается на многие события, происходящие во внешнем мире. Например, замечено, что громкая ритмичная музыка приводит его в возбуждение и заставляет беспокоиться, а мягкая мелодичная — кажется, наоборот, приносит умиротворение. Настроение матери тоже сказывается на его состоянии. Если мать встревожена, огорчена, раздражена — ребенку, похоже, это не по вкусу.

Из подобных наблюдений родилась целая научно-практическая концепция — пренатальная (дородовая) педагогика. Суть ее вытекает из очевидных фактов. Если ребенок, пускай еще и не родившийся, способен реагировать на определенные стимулы, то необходимо обеспечить ему такие стимулы, которые благоприятно сказывались бы на его состоянии и развитии. Тем более что уже в утробе матери он обретает определенный опыт, который впоследствии скажется на всей его жизни. Значит, надо позаботиться, чтобы это был положительный опыт.

Соответственно разработан целый набор рекомендаций, как беременной женщине следует себя вести, какие книги читать, какую музыку слушать и т. п.

Как и большинство оригинальных теорий, пренатальная педагогика содержит рациональное зерно, однако, будучи доведена до крайности, кажется подходом спорным. Ее приверженцы склонны переоценивать способности плода к восприятию и усвоению внешних стимулов. Действительно, уже новорожденный ребенок демонстрирует поразительную способность узнавать голоса близких, в первую очередь — матери. Это свидетельствует о том, что, воспринимая их на всем этапе дородового развития, он успел с ними свыкнуться и освоиться. Но из этого, наверное, не следует, что всякая информация, дошедшая до него на этом этапе, играет важную роль в становлении его психики. Реакции плода еще очень обобщенные и примитивные.

Сама по себе идея создания плоду наилучших условий развития, безусловно, верна. Не следует только заострять ее до абсурда.

Будущая мама, которая вслух читает Гомера в надежде, что ее отпрыск вырастет ценителем классической литературы, заслуживает лишь добродушной иронии. Конечно, подобная забота о культурном развитии ребенка, если она будет иметь место и далее — после его рождения, непременно скажется впоследствии. Но тут решающую роль сыграет все-таки не дородовое стимулирование, а создание благоприятной воспитательной атмосферы.

Можно восторгаться практикой дородового «воспитания» или с негодованием отвергать ее, однако очевидно: родители, заботящиеся о развитии ребенка еще до его рождения, скорее всего окажутся хорошими воспитателями и много дадут ребенку, когда он появится на свет. А позитивные результаты можно будет объяснить и предварительной «подготовкой». Впрочем, позитивный результат ценен сам по себе и не требует объяснений…

А если женщина в пору беременности не может отказаться от сигареты, позволяет себе выпить рюмку спиртного, а ее общение с близкими протекает в основном на повышенных тонах, – понятно, что и ныне, и в будущем забота о ребенке не является для нее первостепенной. Нетрудно представить, в какую воспитательную атмосферу попадет новорожденный. И где тогда искать объяснения отклонений в его развитии и поведении?

Рекомендации о том, какой образ жизни следует вести во время беременности, в основном разработаны медиками. И женщине, заботящейся о полноценном развитии своего ребенка, надо этих рекомендаций придерживаться. Особую роль играет психологический настрой будущей матери. И об этом должен позаботиться отец ребенка, все близкие. Ну и, конечно, тяжелый рок в эту пору лучше не слушать. Стоит ли слушать Чайковского? Безусловно, если он вам нравится. Это, может быть, и не приведет к тому, что ваш наследник станет музыкантом-виртуозом, однако его развитию точно не повредит.

А каковы же те объективные условия, в которых пребывает человеческий организм до рождения? Сама природа мудро позаботилась о том, чтобы эти условия были максимально благоприятными. Жизнеобеспечение плода не является предметом его заботы, все необходимое он получает из организма матери. Именно поэтому медицинские рекомендации о рациональном питании беременной женщине надо соблюдать неукоснительно, ибо ее неполноценное питание чревато искажениями в развитии плода (не говоря уже об опасностях алкогольной или никотиновой интоксикации).

Можно сказать, что до определенного момента плод пребывает в условиях полной безмятежности. Температурный режим его существования стабильный и удобный: окружающая его среда той же температуры, что и его тело. Плавая в околоплодной жидкости, он обеспечивается кислородом за счет единой с матерью системы кровообращения. Правда, поначалу ничем не стесненный, он со временем начинает испытывать стеснение: организм растет, а окружающая среда — нет. Наступает момент, когда приходится покинуть удобное лоно. Это и есть критический этап развития, чреватый необходимостью перехода к новому состоянию.

Что же происходит в момент появления ребенка на свет? Отрываясь от организма матери, он теряет с ним природную связь и попадает в условия, резко отличающиеся от тех, в которых он существовал прежде. В известном смысле, эти условия — менее благоприятные, и погружение в них болезненно. Не привыкший к ощущению своего веса, ребенок из жидкой среды попадает в воздушное пространство. И сила тяготения наваливается на него громоздким грузом. На органы чувств, ранее получавшие лишь приглушенные стимулы, обрушиваются потоки звуков, света, прикосновений. Температура окружающей среды вдруг мгновенно снижается. А кислород вместе с кровью матери больше не поступает, приходится самому делать первые обжигающие вдохи.

Вот как образно живописует эту перемену психолог Е.В. Субботский: «Вы говорите, ада не существует? Но он есть, и не там, не за порогом жизни, а в ее начале. Что, если нас нагими поместить в холодильник вниз головой, заполнить пространство едким дымом, а затем ослепить прожекторами под громовые раскаты взрывов?»

А ведь именно нечто подобное испытывает новорожденный. Так происходит его первое столкновение с действительностью. И это болезненное столкновение. Согласно трактовке Зигмунда Фрейда, все становление человека — это череда болезненных столкновений с враждебными условиями. Верный ученик и последователь Фрейда Отто Ранк развил эту идею. Ему принадлежит концепция так называемой травмы рождения. Ранк полагал, что отрыв от организма матери и погружение в неблагоприятную внешнюю среду — самое сильное травмирующее переживание в веренице жизненных испытаний. И именно травма рождения определяет последующие негативные стороны нашей психической жизни. Человек вечно бессознательно стремится туда, откуда был вытолкнут, в благодатное материнское лоно. Но возврата нет, и это порождает всевозможные невротические расстройства. Правда, сам Ранк, посвятивший разработке этой темы многие годы, впоследствии признал, что довел фрейдистскую идею до абсурда. Да и сам Фрейд о теории Ранка отзывался скептически.

Тем не менее эта теория по сей день имеет явных и неявных сторонников. Так, Фредерик Лабуайе посвятил целую книгу описанию процедуры родов, которая минимально травмирует входящего в мир ребенка. Лабуайе рекомендует отсекать пуповину не сразу, а по прошествии 4–5 минут, чтобы дыхание нормализовалось постепенно. Он советует принимать роды в полумраке, соблюдая при этом тишину и еще целый ряд условий, снижающих уже описанный шок. Надо, правда, признать, что рекомендации Лабуайе для подавляющего большинства родителей носят отвлеченный характер. Ибо современная техника приема родов даже в самых обеспеченных медицинских учреждениях основывается совсем на иных правилах. Так что дети, которым еще предстоит родиться, появятся на свет так же, как и многие поколения их предков. Что, впрочем, едва ли очень плохо. Все мы родились «по старинке», но немало среди нас людей уравновешенных, благополучных, счастливых, несмотря на пресловутую травму рождения. Поэтому, наверное, не надо преувеличивать негативное влияние первичного шока и сваливать на него всю вину за последующие недостатки воспитания.

Таким образом, кризис новорожденности — явление закономерное, естественное и неизбежное. Мы можем пытаться его смягчить, но это едва ли решит главную проблему нового человека, пришедшего в мир, – проблему обустройства в этом мире. Ведь в материнское лоно действительно нет возврата. И иллюзии здесь не помогут. Есть мир, в котором предстоит жить. И задача родителей — помочь ребенку обрести свое место в этом мире.

ТРАНСАКТНЫЙ АНАЛИЗ (ТА) – направление психотерапии, рассматривающее развитие личности и общение как становление и взаимодействие соподчиненных уровней организации индивидуальной психики; разработан в 50-х гг. ХХ в. американским психологом и психиатром Э.Берном.

Берн задался целью разработать такую психотерапевтическую концепцию, применение которой обеспечивало бы «полное излечение за минимальное время». Он утверждал, что им осуществлена адаптация психоанализа с целью его более широкого и эффективного использования. Своей заслугой он также считал перевод изощренной психоаналитической терминологии на доступный житейский язык. Критикам его подхода это дало повод утверждать, что ТА, по существу, является лишь поп-версией психоанализа. Ряд положений ТА действительно перекликаются с психоаналитическими постулатами, но существуют и специфические черты ТА, позволяющие рассматривать его как самостоятельное направление психологической теории и практики.

Сам Берн отрицал отождествление своей трехчленной схемы анализа (Родитель — Взрослый — Дитя) с фрейдовскими концепциями Суперэго, Эго и Ид. Вместе с тем всеми исследователями отмечаются корни его теории в трудах психоаналитиков, в первую очередь Эрика Эриксона и Пауля Федерна, у которых Берн сам проходил анализ, а сценарный анализ близок многим идеям Альфреда Адлера. Сам же Берн противопоставлял свою теорию фрейдовской или юнговской, поскольку она основана на «феноменологических реальностях, а не на умозрительных конструктах».

Что касается теории эго-состояний, тут уместно вспомнить случай с клиентом Берна, преуспевающим адвокатом, рассказавшим историю своего детства. Однажды он восьмилетним мальчиком, отдыхая на ранчо, одетый в ковбойский костюм, помогал конюху расседлывать лошадь. Когда они закончили, конюх поблагодарил помощника, сказав: «Спасибо, ковбой», на что тот возразил: «Я не ковбой, я просто маленький мальчик». Клиент заключил свой рассказ замечанием: «Именно таким я себя и ощущаю. Я в действительности не адвокат, а просто маленький мальчик». Далее в ходе терапии он порой спрашивал Берна: «К кому вы сейчас обращаетесь — к адвокату или к мальчику?» Эта история и положила начало берновской теории.

В основе ТА лежит представление о структуре личности как сочетании трех качественно своеобразных уровней организации человеческого Я. Этим трем уровням, или компонентам личности, Берн присвоил названия «Родитель», «Взрослый» и «Дитя» (последняя инстанция в некоторых переводах фигурирует как «Ребенок», что вносит в сокращенную схему — Р-В-Р — некоторую путаницу; «Дитя» — вероятно, перевод более удачный, и схема соответственно принимает недвусмысленную форму — Р-В-Д). Каждому соответствует собственный способ восприятия, анализа получаемой информации и реакции на действительность. Согласно Берну каждый из этих компонентов несет в себе как позитивные, так и негативные стороны регуляции поведения.

Родитель (который в известном смысле аналогичен Суперэго в психоаналитической структуре личности) выступает носителем социальных норм и предписаний, которые человек некритически усваивает в детстве (главным образом под воздействием собственных реальных родителей), а также на протяжении всей жизни. Родитель обнаруживает себя в таких проявлениях, как контроль, запреты, идеальные требования и т. п. Им также регулируются сложившиеся автоматизированные формы поведения, избавляющие от необходимости сознательно рассчитывать каждый шаг. Негативный аспект функционирования Родителя определяется догматичностью, негибкостью диктуемых предписаний.

Дитя выступает носителем биологических потребностей и основных ощущений человека. Оно также содержит в себе аффективные комплексы, связанные с ранними детскими впечатлениями и переживаниями. Его позитивные качества — спонтанность, творчество, интуиция; негативные — отсутствие произвольной регуляции поведения, неконтролируемая активность.

Взрослый — наиболее рациональный компонент, функционирующий относительно независимо от прошлого, хотя и с использованием информации, которая заложена в Родителе и Дитя. Взрослый олицетворяет собой компетентность, независимость, реалистичную вероятностную оценку ситуаций.

Становление зрелой личности связано, по Берну, главным образом с оформлением полноценно функционирующего Взрослого. Отклонения в этом процессе определяются преобладанием одного из двух других эго-состояний, что приводит к неадекватному поведению и искажению мироощущения человека. Соответственно психотерапия должна быть направлена на установление баланса трех названных компонентов и усиление роли Взрослого.

В отличие от психоанализа, сконцентрированного на индивидуальной психике, ТА уделяет особое внимание межличностным отношениям. Согласно Берну в общении друг другу противостоят все три компонента личности каждого из общающихся людей. Непосредственный акт межличностного взаимодействия (трансакция) может быть адресован любому из состояний партнера. Ответ может осуществляться в параллельном направлении (так называемая дополнительная трансакция). Например, один из партнеров выступает с позиций Родителя и ведет себя назидательно, директивно, адресуя свое обращение Ребенку другого; тот в свою очередь проявляет готовность принять такое обращение и реагирует с детской позиции, адресуя свой ответ Родителю. В этом случае общение протекает гармонично и удовлетворяет партнеров. Но возможна и так называемая перекрестная трансакция, когда ответ без учета источника и направления обращения осуществляется на ином уровне. Например, Взрослый одного из партнеров обращается к Взрослому другого с рациональным предложением, а тот избирает детскую реакцию, адресуемую Родителю партнера. При этом возникает дисгармония отношений, нарушается взаимопонимание, возрастает вероятность конфликта.

Исходя из этой модели, Берн разработал теорию «игр», под которыми понимаются неконструктивные формы общения. (Недопонимание этой идеи, а также поверхностная трактовка принципов сценарного анализа привели в нашей стране к издательскому курьезу. В аннотации к первому изданию «Игр» сказано: «В книге дано живое и доходчивое изложение деловых игр и сценариев, многие из которых близки каждому человеку».) Игры порождаются стремлением партнеров к достижению преимуществ за счет других участников общения. Берн и его сотрудники разработали обширную типологию игр, присвоив им броские, максимально доходчивые названия (есть, например, игра «Попался, сукин сын!»). В основе многих игр лежат «сценарии» — программы жизненного пути человека, заложенные в детстве под воздействием социальных факторов и воспитания. Эти сценарии содержатся в эго-состоянии Дитя, плохо осознаются и потому делают человека несвободным, психологически зависимым. В присущей ему афористичной манере Берн иллюстрирует эту идею таким примером: «Крайняя степень послушания. Мать всегда учила ее беречься простуд и носить резиновые сапоги, чтобы не замочить ноги. Сердясь, мать часто приговаривала: «Чтоб ты провалилась». Будучи хорошей девочкой, она была в резиновых сапогах, когда упала с моста».

Психотерапия, разработанная Берном, призвана освободить человека от влияния сценариев, программирующих его жизнь, через их осознание, через противопоставление им непосредственности, спонтанности, близости и искренности в межличностных отношениях, через выработку разумного и независимого поведения. Конечной целью ТА является достижение гармонии личности через сбалансированные взаимоотношения между всеми эго-состояниями.

В отличие от психоанализа, проводимого индивидуально на протяжении длительного времени, ТА предусматривает сеансы групповой терапии, обеспечивающие довольно быстрый положительный эффект.

ТРАНСПЕРСОНАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Какие ассоциации вызывают у вас слова вайвэйшн, ребефинг, холотропное дыхание? Неужели никаких? Может быть, вы даже не знаете, что это такое? В таком случае вы безнадежно отстали от новейших тенденций мировой психологии и наверняка найдутся скептики, которые упрекнут вас в недостаточной психологической эрудиции.

Но не торопитесь огорчаться. Все вышеназванные термины заимствованы из лексикона трансперсональной психологии, которая хоть и называется психологией, однако имеет к нашей науке очень отдаленное отношение. По крайней мере, в США Ассоциация трансперсональной психологии существует независимо от Американской психологической ассоциации, более того — просто не признана ею в качестве научной структуры, как и сама трансперсональная психология — в качестве науки.

В нашей стране аналогичная ассоциация тоже уже успела возникнуть, труды классиков этого направления активно издаются и находят немало заинтересованных читателей. Холотропное дыхание — один из основных психотерапевтических приемов трансперсональной психологии — все шире внедряется в практику, несмотря на весьма спорную научную подоплеку и неоднозначные результаты. Вот что пишет в предисловии к книге классика трансперсональной психологии Станислава Грофа Владимир Майков: «Став счастливым обладателем грофовского сертификата, я преподаю холотропный подход и трансперсональную психологию и психотерапию вот уже почти 10 лет… Трансперсональная психотерапия в целом и холотропный подход в частности являются одними из важнейших направлений психотерапии будущего. Ее успех напрямую связан с тем, что она способствует целостному развитию человека, конкретному самопознанию. В отличие от традиционных вербальных психотерапий холотропная терапия дает возможность взглянуть на проблемы личной жизни с птичьего полета, освободиться от своей привычной идентичности и более успешно решать задачи восстановления целостной коммуникативной ткани сознания и личностного роста». Оставим на совести автора перенасыщенный терминами стиль и отнюдь не бесспорную идею «освобождения от привычной идентичности». Попробуем непредвзято разобраться, что скрывается за впечатляющей саморекламой и насколько, в самом деле, идеи и приемы трансперсональной психологии эффективны в практике самосовершенствования. Ведь личностный рост (вне зависимости от индивидуальных трактовок этого понятия) – одна из важнейших профессиональных целей любого практикующего психолога. Что же в этом плане предлагают нам Гроф и его восторженные последователи?

Станислав Гроф — чешский психиатр, который в начале 60-х переехал в США и нашел пристанище на благодатной земле Калифорнии. Это было то самое место и время, где и когда буйным цветом расцвели небезопасные эксперименты по «расширению сознания» с помощью наркотиков. Идеологами этого движения выступали местные бескорыстные энтузиасты, кумиры поколения хиппи, Кен Кизи, Тимоти Лири и Теренс Маккена, которым дельцы мирового наркобизнеса должны были бы поставить по золотому памятнику. К этой когорте фактически присоединился и Гроф, успевший еще на не понявшей его родине поэкспериментировать с употреблением ЛСД. Молодые бунтари 60-х одно время свободно покупали этот наркотик прямо в аптеках, пока доктора, неосмотрительно выписывавшие рецепты направо и налево, наконец не обнаружили, что этот стимулятор мозговой деятельности вызывает привыкание и очень нехорошие изменения в той самой мозговой деятельности, которую он стимулирует. Но пока ЛСД не попал под официальный запрет (в США это произошло в 1967 г.), Гроф успел накопить богатые клинические данные. Его работа «Области человеческого бессознательного» изобилует описаниями видений и галлюцинаций, испытанных пациентами, которых он пытался лечить при помощи ЛСД. Одурманенные наркотиком, люди «вспоминали» самые невероятные вещи — свое младенчество и даже прошлые воплощения, летали на другие планеты, участвовали в исторических событиях прошлых эпох, отождествлялись со сперматозоидами и электронами. (Наркологи могут подтвердить достоверность таких описаний — известны клинические случаи, когда их пациенты, вообразив себя птичкой, «выпархивали» из окна, и т. п.)

В интерпретации переживаний своих пациентов Гроф двойственен. Часть переживаний он трактует метафорически, почти в психоаналитическом духе: подобно тому как сновидения в символической форме указывают на неразрешенные эмоциональные проблемы раннего детства, некоторые переживания в сеансах ЛСД-терапии служат ключом к ранним психическим травмам. Интерпретируя подобные переживания, психотерапевт достигает прогресса в лечении значительно быстрее, чем при психоанализе без стимуляторов. Такого смелого постулата придерживается Гроф.

Но еще более смелым был его другой постулат. Он заключался в том, что определенные переживания указывают не только на проблемы раннего детства, но и проблемы, коренящиеся в периоде внутриутробного развития и связанные с родами.

Как и многие психологи психоаналитического направления (самая ранняя теория такого рода принадлежит Отто Ранку), Гроф убежден, что важнейшим событием в жизни каждого человека является его рождение. Сам процесс рождения он делит на четыре этапа, соответствующие четырем так называемым базовым перинатальным матрицам (БПМ). Под воздействием ЛСД в измененном состоянии сознания эти матрицы активизируются, высвобождая в символической форме подавленный болезненный материал, связанный с тем или иным периодом процесса развития плода и родов. БПМ-1 связана с периодом спокойного развития эмбриона в чреве матери, полной гармонии с миром (в норме эмбрион всем обеспечен и не знает беспокойства, травм и проблем). Если это развитие в самом деле протекало благополучно, то в измененном состоянии сознания ему соответствуют образы блаженного покоя в глубинах океана или Вселенной, часто сопровождаемые эйфорическими ощущениями. Если же покой будущего человека нарушался негативными событиями в жизни матери, если плод отравлялся вследствие курения матери, употребления ею алкоголя или сильнодействующих лекарств, то среди безопасных обитателей океана могут появиться ядовитые, хищные рыбы и моллюски, а в Космосе начинаются метеоритные вихри, преследования со стороны злых инопланетян и т. п. И эмоции, соответственно, смещаются в более мрачную часть спектра: для негативных аспектов БПМ-1 характерен безотчетный страх, ощущение уязвимости и беспомощности.

БПМ-2 объединяет переживания, ассоциируемые с первой клинической фазой родов. Ранее спокойное и комфортное убежище — матка — начинает сокращаться, и плод испытывает мучительное давление. Образы заточения в тесной темнице, пыток, давящих прессов и т. п. соответствуют переживаниям этой перинатальной матрицы. Им сопутствуют чувства безысходности, подавленности и страха. Фаза эта неприятная, но необходимая. В подсознании каждого есть эти переживания, связанные с сокращением матки до того, как ее шейка откроется. Все мы были заточены в эту сжимающуюся темницу. Однако, по мнению Грофа, некоторым из нас было особенно плохо в этой темнице, и у них возникли эмоциональные проблемы, связанные с этой фазой. Во взрослой жизни они выражаются через невротические симптомы депрессии и клаустрофобии.

БПМ-3 соответствует второй клинической фазе родов. Шейка матки открывается, к сокращениям матки присоединяются сильные движения плода, стремящегося к выходу на свет. Плод активно борется за автономную жизнь. Символически это находит выражение в образах садомазохистских сцен, грозных кровопролитных сражений и просто драк. К образам именно этой матрицы относится и переживание «света в конце тоннеля». Эта трактовка Грофа представляется весьма остроумной — в самом деле, становится вполне понятным, какой тоннель и какой свет видят люди в своих грезах. (Правда, трактовка видения «света в конце тоннеля» как воспоминания о прохождении по родовому каналу встречается и у Юнга, в предисловии к «Тибетской книге мертвых», так что и в этом «открытии», как и во многих прочих, Гроф неоригинален.) Переживая связанное с третьей перинатальной матрицей, человек испытывает бурю разнонаправленных эмоций, среди которых преобладает агрессия. Если на этой фазе были какие-то затруднения, то в последующей жизни личность «расплачивается» за них симптомами, связанными с вытесненной агрессивностью.

Наконец, БПМ-4 соответствует отделению плода от матери, перерезанию пуповины и началу жизни новорожденного в качестве автономного существа. Если все здесь прошло нормально, то в измененном состоянии сознания под воздействием ЛСД человек переживает образы революции, победы над врагом, весеннего пробуждения природы, вскрытия рек ото льда и т. п. При этом характерны радостные эмоции. В случае проблем на этом этапе при их символическом переживании возникает эмоция интенсивного страха, чувство разочарования.

В работах Грофа подробно излагается, как различные психические расстройства и перверсии связаны с фиксацией на той или иной БПМ. Так, например, становится понятно, что большинство кошмаров, связанных с кровью, относятся к БПМ-3, когда действительно она присутствует. По Грофу, люди, придумавшие Освенцим и ГУЛАГ, просто бессознательно хотели воплотить свою фантазию в жизнь, чтобы пройти таким образом третью БПМ и дойти до четвертой. Они, разумеется, совершали ошибку. Человек действительно должен целиком пройти весь путь от первой до четвертой матрицы — но должен сделать это на символическом уровне. Надо отметить, что это нелегко: например, задержавшиеся на уровне БПМ-2 стремятся вернуться назад, в мирную утробу, к БПМ-1, а вовсе не двигаться вперед, ко все возрастающим ужасам БПМ-3. Именно для стимуляции этого продвижения Гроф и использовал ЛСД. Описывая галлюцинации своих клиентов, он нашел там огромное количество символических образов, связанных с родами и тем самым, по его мнению, подтверждающих его теорию.

Нетрудно заметить, что четыре грофовские матрицы суть четыре этапа любого обряда инициации — от самых первобытных до практикующихся по сей день. По Грофу, это неслучайно, так как обряды посвящения с самого начала преследовали ту же цель, что и его терапия: помочь человеку на символическом уровне заново пережить свое рождение. ЛСД отводилась роль катализатора инициационных процессов. ЛСД-терапия представлялась Грофу быстрым способом вернуть клиента к его первичной травме и потом проработать ее. Достигнув БПМ-4, клиент снова ощущает чувство единения с миром и осознает себя в буквальном смысле заново рожденным.

Однако распространение новаторского учения столкнулось с рядом проблем. Во-первых, часть клиентов застревали на одном из этапов, впадали в психоз и к концу лечения оказывались едва ли не в худшем состоянии, чем в начале. Иные приходили к мысли, что все свои проблемы надо решать только в измененном состоянии сознания, и тем самым отказывались брать на себя какую-либо разумную ответственность за собственную жизнь. К тому же ЛСД попал на улицы и стал употребляться беспорядочно — ради забавы, а вовсе не самосовершенствования. Наконец, ЛСД запретили, и все исследования пришлось свернуть. (Упорствовавший в своем энтузиазме Лири даже угодил за решетку.)

Но остановиться Гроф уже не мог. Из непростой ситуации он нашел законный выход. Он придумал холотропное дыхание — особую технику, позволяющую достигать измененных состояний сознания, схожих с теми, которые достигаются посредством ЛСД. Метод предельно прост: за счет глубокого частого дыхания наступает эффект гипервентиляции — в крови значительно повышается концентрация углекислого газа, что приводит к сужению сосудов. Кислород прочнее связывается с гемоглобином, и красные кровяные тельца хуже отдают его тканям. Возникает парадоксальное кислородное голодание от избытка воздуха. Примерно то же происходит у астматиков, при стенокардии и гипертонии, когда кровь в результате частого дыхания насыщена кислородом, а организм, его ткани задыхаются от недостатка кислорода. Наступает торможение коры головного мозга и активируется подкорка, что вызывает вытесненные из сознания переживания.

Разумеется, все прежние проблемы остались — у части клиентов наступает ухудшение, некоторые «подсаживаются» на холотропное дыхание, методику широко практикуют плохо усвоившие ее люди и просто шарлатаны. Правда, в отличие от ЛСД, холотропное дыхание не запрещено, и в России есть немало мест, где его вполне легально практикуют. Еще бы — ведь Гроф предлагает данный метод в качестве абсолютно безопасной панацеи от всевозможных телесных и душевных недугов. Причем процесс исцеления предполагается очень легким и быстрым.

Но, несмотря на активную рекламу холотропного дыхания, у Грофа частенько встречаются ностальгические нотки в отношении ЛСД. Кстати, с его последователями нередко происходит вполне предсказуемая метаморфоза. Познакомившись с измененными состояниями сознания, наводимыми холотропным дыханием, люди начинают стремиться к чему-то поострее (ситуация, до боли знакомая наркологам). Они находят всевозможные стимуляторы — от «экстази» до вполне доступного (пускай и нелегально) ЛСД — и экспериментируют уже с ними. А там уже происходит «сдвиг мотива на цель» — человек попадает от средства наведения желаемого состояния сознания в наркотическую зависимость.

Бывает, что и наркоманы, пройдя несколько сеансов холотропного дыхания, впадают в зависимость от этого метода. (Если вожделенные галлюцинации можно вызвать, не используя дорогостоящие препараты, то зачем тратиться — результат-то похожий!)

Однако вернемся к теоретическим построениям Грофа. Поскольку далеко не все переживания под воздействием ЛСД можно отнести к символике перинатальных матриц, определенный класс переживаний Гроф толкует совершенно буквально. Те переживания, которые никоим образом не могут быть увязаны с опытом личности, пускай даже пренатальным и перинатальным, Гроф относит к трансперсональным, то есть выходящим за пределы личности. Всяческие странности, подобно «воспоминаниям» о прошлых воплощениях, он однозначно трактует как аргументы в пользу трансперсональной теории. При этом он весьма охотно наводит мосты со всевозможными течениями неомистицизма. В котле грофовского мировоззрения варятся кундалини-йога, даосизм, суфизм, шаманизм, сомнительные школы современных гуру, даже дианетика Р.Хаббарда. Все получает одобрение и оправдание, если оно обещает выход за пределы обыденного состояния сознания.

Фактически трансперсональная психология не является психологией в привычном понимании этого слова. Скорее это определенное философское направление, достаточно синкретичное и размытое. Его претензия на революционную новизну малооправданна. Аналогичные направления мысли присутствовали в духовной жизни человечества всегда. Менялись их формы, но не содержание. Конечно, нельзя строить генеалогию трансперсональной психологии от шаманизма и языческих бдений, хотя определенная аналогия прослеживается довольно явно. Для примитивного человека древние практики ухода в транс, в иные, «тонкие» миры были своеобразной формой ухода от грозного и непредсказуемого реального мира, с которым наш далекий предок был не в силах совладать. Изначально попытки «расширения сознания» были вызваны его слабостью, которую, как хотелось бы надеяться, человечеству удалось преодолеть в ходе многовековой культурной эволюции.

В наши дни мир стал более предсказуем и управляем, но, увы, не более уютен. И потребность ухода от него, которая, казалось бы, должна была ослабеть, на самом деле, напротив, обострилась. Древнего дикаря реальность обескураживала и пугала. Нашего современника она вгоняет в уныние. Первого успокаивал шаман, не стеснявшийся своего звания, второго — шаман, предпочитающий звание психолога.

Трансперсональная психология — специфически постиндустриальное явление, она несет на себе отпечаток нашей противоречивой эпохи. При всех реверансах в адрес восточной мистики, она — порождение западной интеллектуальной культуры и сугубо западного материального и духовного пресыщения. В ней переплелись и разочарование в традиционных капиталистических добродетелях, и справедливый протест против роботоподобного образа человека в традиционной науке, и очарованность восточным мистицизмом, и наивное ожидание чуда, и чисто американское стремление к простым решениям сложных проблем. Многим в трансперсональной психологии импонирует критика фальшивых западных ценностей, экологический настрой, стремление к более естественной, близкой к природе жизни, уважение к некоторым аспектам древних культур и культур малых народов. Однако эта тенденция заглушается пропагандой опасных экспериментов, толерантностью к шарлатанству в сфере измененных состояний сознания. Отталкивает и бессистемная мешанина отдельных понятий, вырванных из контекста разных культур.

Читать труды теоретиков и практиков трансперсональной психологии увлекательно и интересно, как фантастические романы. Но только не как научно-фантастические, ибо науки в них просто нет, а скорее как модный жанр «фэнтези», заменивший современному человеку древние мифы. Как известно, к этому жанру чаще всего обращаются две категории читателей — неспособные к серьезному чтению в силу слабости ума и пресыщенные, ищущие увлекательной забавы для ума утомленного и разочарованного. А человек трезвый и здравомыслящий, вероятно, предпочтет держаться в равном удалении от этих крайностей.

ТРЕВОЖНОСТЬ

В русском языке слово тревожность относится в разряду редко употребляемых. Гораздо чаще, когда заходит речь про обозначаемое им явление, используются существительное тревога и производные от него глагол тревожиться и прилагательное тревожный. Однако в профессиональном лексиконе психологов слово тревожность используется довольно часто. Им принято обозначать эквивалент английского слова anxiety, которое универсальные словари традиционно переводят как тревога, беспокойство. Но если тревогу можно трактовать как особое эмоциональное состояние, возникающее у человека в определенные моменты, то существует еще одно явление, обозначаемое английским anxiety, – склонность к этому состоянию как индивидуально-психологическая черта. По-английски и то и другое называется одинаково, но по-русски назвать второе тревогой было бы неточно. Пришлось слово модифицировать, вернее — использовать редкий русский вариант, которым и стали называть оба явления — и переживание, и склонность к нему, выделяя соответственно ситуативную и личностную тревожность.

Такое подразделение уходит корнями в седую древность. Две тысячи лет назад Цицерон в трактате «Тускуланские беседы» писал: «Тревожность как черта характера (anxietas) отличается от состояния тревоги (angor) в том смысле, что тот, кто иногда испытывает страх, необязательно всегда встревожен, а тот, кто тревожен, необязательно во всех случаях испытывает страх». Анализируя это суждение, Г.Айзенк указывает: «Из контекста видно, что под тревожностью как чертой характера Марк Тулий Цицерон понимает относительно постоянное состояние сильного возбуждения симпатической нервной системы, страха и повышенной эмоциональности, в то время как состояние тревожности представляет собой состояние человека в конкретный момент, независимое от уровня эмоциональности, обычного для данного человека». В 1970 г. Ч.Спилбергер с коллегами опубликовал опросник, который может быть использован для эмпирического исследования различия между тревожностью как чертой характера и тревожностью как состоянием.

В упомянутом трактате Цицерона также сформулирована идея, предвосхитившая современное представление о тревожности как результате научения. Цицерон писал: «Кто страдает, тот боится, ибо причины, вызывающие страдание, при угрозе их появления вызывают страх». И далее: «Страх вызывается отсутствующими факторами, присутствие которых вызывает страдание». Это представление созвучно с теорией обусловливания, если рассматривать тревожность (страх) как условную реакцию, а страдание (например, боль) как безусловную. Наконец, говоря: «Уберите страдание, и страх исчезнет», Цицерон предвосхищает концепцию исчезновения тревожности, которая гласит: если условный стимул предъявляется без безусловного и типичного ответа на него, то условная реакция исчезнет, а следовательно — если убрать болезненную безусловную реакцию, то угаснет и условная. На этих постулатах основывается современная поведенческая терапия тревожности.

Однако, несмотря на давнюю, уходящую корнями в античность предысторию, проблема тревожности в психологии стала активно разрабатываться сравнительно недавно. В 1927 г. в журнале Psychological Abstracts в обширном своде научных публикаций упоминались всего 3 статьи на эту тему. Тридцать лет спустя эта цифра уже превысила две сотни, а в 1995 г. достигла 600.

Принято считать, что проблема тревожности как проблема собственно психологическая была впервые поставлена и подверглась специальному рассмотрению в трудах З.Фрейда. При этом необходимо отметить, что взгляды Фрейда во многом близки к философской традиции, берущей свое начало от С.Кьеркегора (эту близость подчеркивают многие исследователи, в частности известный отечественный знаток фрейдизма В.М.Лейбин, хотя сам Фрейд избегал указаний на философские источники своих идей и вообще старался дистанцироваться от философствования.) Эта близость особенно интересна в понимании тревоги и страха. И Кьеркегор, и Фрейд признавали необходимость разграничения страха и тревоги, считая, что страх — реакция на конкретную опасность, тогда как тревожность — реакция на опасность, неизвестную и неопределяемую.

Считая, что понимание тревожности имеет чрезвычайно большое значение для объяснения психической жизни человека, Фрейд очень скрупулезно подходил к анализу данного явления, неоднократно пересматривал и уточнял свою концепцию — главным образом в тех ее частях, которые касаются причин и функций тревожности. Классической работой Фрейда по этой проблеме является его книга «Торможение. Симптом. Тревожность» (1926), которая уже через год после ее выхода была издана в переводе на русский язык под названием «Страх». (Особенности переводов лишний раз указывают на расплывчатость и многозначность самого понятия: немецкий термин Фрейда Angst на русский язык в большинстве случаев переводится как страх, на английский — anxiety.)

Фрейд определял тревожность как неприятное переживание, выступающее сигналом предвосхищаемой опасности. Содержание тревожности — чувства неопределенности и беспомощности. Тревожность характеризуется тремя основными признаками — специфическим чувством неприятного; соответствующими соматическими реакциями (прежде всего усилением сердцебиения); осознанием этого переживания. Первоначально Фрейд допускал и существование бессознательной тревожности, однако затем пришел к заключению, что это состояние переживается сознательно и сопровождается возрастанием умения справляться с опасностью (с помощью борьбы или бегства). Тревожность помещается им в Эго. Что касается бессознательной тревожности, то в дальнейшем она стала рассматриваться в русле исследований психологической защиты (А. Фрейд и др.)

По мнению Фрейда, тревожность выступает повторением в наших фантазиях ситуаций, связанных с испытанными в прошлом опыте переживаниями беспомощности. Прообразом таких ситуаций является травма рождения. Эта идея в дальнейшем, вплоть до наших дней, активно разрабатывалась, причем порой в неожиданных формах. О. Ранк довел ее до логического завершения (а по мнению Фрейда — до крайности), предложив рассматривать акт рождения как главную травму в жизни человека и анализируя всякое вновь возникающее переживание тревожности как попытку «все полнее отреагировать эту травму». В ряде современных работ эти идеи приобрели еще более отчетливое выражение — анализируются травмы внутриутробного периода и не просто момент отделения от матери, но весь перинатальный период (т. е. период от 28-й недели беременности до седьмых суток жизни новорожденного), а также отдельные этапы прохождения плода по родовому каналу. По мнению одного из крупнейших исследователей этого направления, С. Грофа, сегодня «убедительно доказано, что глубоко захороненная память о травме рождения оказывает сильное воздействие на психику и в дальнейшем может снова всплыть на поверхность». Тревога, с его точки зрения, «логично и естественно сопутствует процессу рождения ввиду того, что роды — это критическая для выживания ситуация, включающая предельный физический и эмоциональный стресс». По мнению Грофа, актуализация переживаний, связанных с травмой рождения, во взрослом возрасте может при определенных условиях восприниматься человеком как путь к серьезным духовным открытиям.

Для преодоления влияния травмы рождения принципиальное значение, по Грофу, имеет возобновление симбиотической связи новорожденного с матерью, чуткое обращение с ним. Что касается методов психотерапии, то здесь предлагаются «терапия первичного крика» А.Янова или всевозможные техники, связанные с повторным переживанием рождения (по-английски — rebirthing; по-русски так и читается минус недоступное английское произношение — получается ребёфинг). По этому поводу А.М. Прихожан в своем обширном обзоре данной проблемы деликатно отмечает: «…подобная психотерапевтическая практика во многих случаях оказывается достаточно успешной. Всегда, однако, возникает вопрос: может ли успешность психотерапевтической работы являться доказательством исследовательских гипотез и построений, поскольку известно, что любые формы терапии и любые объяснительные модели, предлагаемые клиенту, могут оказывать позитивное воздействие не в силу своего содержания, а в результате побочных факторов: влияния терапевта, того, что объяснение делает ситуацию понятной, лишает ее неопределенности и тем самым снимает тревогу и напряжение и т. п.». С меньшей деликатностью можно было бы добавить, что во многих подобных случаях удается списать собственную несостоятельность на кого угодно, например на маму, чей организм в пору вашего в нем созревания якобы повел себя как-то неправильно и негуманно. Насколько такая рационализация способствует обретению подлинного душевного благополучия — вопрос очень спорный.

Возвращаясь к позиции Фрейда, необходимо упомянуть и его представление о видах и формах тревожности. Фрейд выделял три ее основных вида: 1) объективную, вызванную реальной внешней опасностью; 2) невротическую, вызванную опасностью неизвестной и неопределенной; 3) моральную, определяемую им как «тревожность совести». Анализ невротической тревожности позволил Фрейду выделить два ее основных отличия от объективной, то есть от реального страха. Невротическая тревожность отличается от объективной «в том, что опасность является внутренней, а не внешней, и в том, что она сознательно не признается». Основной источник невротической тревожности — боязнь потенциального вреда, который может причинить освобождение влечений.

Невротическая тревожность, по Фрейду, может существовать в трех основных формах. Во-первых, это «свободно плавающая», «свободно витающая» тревожность, или «готовность в виде тревоги», которую, как образно замечает Фрейд, тревожный человек носит повсюду с собой и которая всегда готова прикрепиться к любому более или менее подходящему объекту (как внешнему, так и внутреннему). Например, она может воплотиться в страх ожидания. Во-вторых, это фобические реакции, которые характеризуются их несоразмерностью вызвавшей ситуации, – боязнь высоты, змей, толпы, грома и т. п. В-третьих, это страх, возникающий при истерии и тяжелых неврозах и характеризующийся полным отсутствием связи с какой-либо внешней опасностью. Правда, с точки зрения Фрейда, разграничение объективной и невротической тревожности весьма условно, поскольку невротическая тревожность имеет тенденцию проецироваться вовне («прикрепляться к объекту»), приобретая вид реального страха, так как от внешней опасности избавиться легче, чем от внутренней. Моральная же тревожность, с точки зрения Фрейда, возникает вследствие восприятия Эго опасности, идущей от Суперэго. Она представляет собой, по сути, синтез объективной и невротической тревожности, так как Суперэго является проецированным голосом авторитета родителей и продуцирует вполне реальную боязнь угроз и наказаний — реальную по крайней мере для детей.

Несмотря на то что в наши дни идеи классического психоанализа уже не столь популярны в психологическом сообществе, как в прежние времена, необходимо признать, что представления Фрейда на долгие годы, вплоть до наших дней, определили основные направления изучения тревожности. Проблема тревожности получила дальнейшее развитие в русле неофрейдизма, в первую очередь в работах Г.С.Салливана, К.Хорни и Э.Фромма. О взглядах Хорни и Фромма следует сказать хотя бы несколько слов.

В работах Хорни особый акцент делается на роль неудовлетворения потребности в межличностной надежности. Рассматривая в качестве главной цели развития человека стремление к самореализации, Хорни оценивает тревогу как основное противодействие этой тенденции. Существуют различия между пониманием тревожности в ранних и более поздних работах Хорни. Неизменным, однако, оставалось подчеркивание роли среды в возникновении тревожности у ребенка. Возможности удовлетворения основных потребностей ребенка зависят от окружающих его людей. У ребенка есть и определенные межличностные потребности: в любви, заботе, одобрении со стороны других, более того, по мнению Хорни, человек нуждается в определенных столкновениях — «здоровых трениях» — с желаниями и волей других. Если эти потребности удовлетворяются в раннем опыте ребенка, если он чувствует любовь и поддержку окружающих, то у него развивается чувство безопасности и уверенности в себе. Но слишком часто близкие люди не могут создать для ребенка такой атмосферы: их отношение к ребенку блокируется их собственными искаженными, невротическими потребностями, конфликтами и ожиданиями. Вот как описывает Хорни искаженные отношения: «Они могут быть доминирующими, гиперопекающими, запугивающими, тревожными, чрезмерно требовательными, чрезмерно снисходительными, колеблющимися, некритичными, безразличными и т. п. В результате у ребенка развивается не чувство «мы», а переживание глубокой ненадежности и смутной озабоченности, для которой использую понятия «базисная тревожность». Это чувство изолированности и беспомощности в мире, который он воспринимает как потенциально враждебный себе».

Наиболее значимым в работах Хорни представляется именно выделение неудовлетворения потребности в межличностной безопасности, надежности как основного источника тревожности — прежде всего для детей.

В наиболее общей форме такая позиция выражена Э.Фроммом, который подчеркивал, что основным источником тревожности, внутреннего беспокойства является переживание отчужденности, связанное с представлением человека о себе как об отдельной личности, чувствующей в связи с этим свою беспомощность перед силами природы и общества. Основным путем разрешения этой ситуации Фромм считал самые различные формы любви между людьми. Недаром одним из первых в своей книге «Искусство любви» он назвал «Любовь — разрешение проблемы человеческого существования».

В совсем ином ключе подходили к проблеме тревожности представители поведенческого направления в психологии. Согласно взглядам классиков теории научения и представителей ее более современных ответвлений, тревожность и страх — очень близкие явления. И тревожность, и страх — эмоциональные реакции, возникающие на основе условного рефлекса. Они, в свою очередь, создают почву для широкого репертуара инструментальных реакций избегания, на основе которых и происходит социализация индивида, возникают (в случае закрепления неадаптивных форм) невротические нарушения.

Основателю бихевиоризма Дж. Уотсону принадлежит первое исследование сравнительной эффективности различных путей преодоления страха, а именно: 1) достаточно длительное отсутствие раздражителя, вызывающего страх; 2) словесное разъяснение с показом картинок пугающего объекта, разговорами о нем и т. п.; 3) «привыкание», при котором ребенку часто предъявляют пугающий раздражитель; 4) «социальный фактор» — подключение других детей, осуществляющееся в двух вариантах: в виде насмешек на «трусом» и в виде демонстрации «смелого» поведения и побуждения боящегося ребенка подражать такому поведению; 5) «переключение или выключение»: этот способ, судя по описанию, чрезвычайно близок к тому, что сегодня вслед за принадлежащим к этому направлению Дж. Вольпе принято обозначать как «последовательная десенсибилизация». Результативными оказались только два последних метода. Причем влияние «социального фактора» оказалось противоречивым и ограниченным. В случае насмешки он давал, как правило, отрицательный результат, а при подражании, хотя иногда и оказывал положительное воздействие, все же отмечались случаи, когда «смелый» ребенок заражался боязнью, а не наоборот. И лишь метод «переключения или выключения», широко используемый и в настоящее время, оказался подлинно эффективным.

Существенное влияние на изучение тревожности в русле теории научения оказала «концепция влечения» К.Л. Халла. Она легла в основу работ по тревожности, относящихся и к социальной школе научения, являющейся попыткой синтеза бихевиоризма и психоанализа, и к относящимся к другому крылу теории научения исследованиям Р. Спенс и Дж. Тейлор. Последняя рассматривала тревожность (отличая ее от страха) как приобретенное влечение, имеющее стойкий характер. Ею была разработана так называемая Шкала проявлений тревожности для диагностики индивидуальных различий в предрасположенности к переживанию тревожности, получившая широкое распространение во всем мире, в том числе и в нашей стране. Существуют взрослый и детский варианты этой шкалы, созданные прежде всего для прогнозирования результатов деятельности. Применение их для этой цели обнаружило довольно сложную и противоречивую картину. Хотя в целом принято считать, что устойчивая тревожность способствует деятельности в относительно простых для человека ситуациях и препятствует в сложных, реальная картина оказывается более пестрой, особенно при работе с детьми. Так, весьма противоречивы данные относительно особо одаренных детей и людей с высоким интеллектом. Противоречивы данные и о связи между тревожностью, выявляемой по уже упомянутой шкале, и школьной успеваемостью. Сейчас в целом принято положение об индивидуализированном влиянии тревожности на успешность деятельности, индивидуальной «оптимальной зоне».

Особо изучалось действие устойчивой тревожности в оценочных ситуациях (так называемая тестовая тревожность). Значимость и специфическая сложность подобных ситуаций, их непосредственная связь с представлением о себе делает их особо «тревогогенными». Эта проблема подробно изучается в работах И.Г. Сарасона, в которых, в частности, показано, что тревожность перед экзаменами и тестовыми испытаниями отражает общую оценочную тревожность индивида. Для измерения тенденции к тревожности у детей в таких ситуациях был разработан ряд шкал, из которых наиболее известна «Шкала тестовой тревожности для детей». В одном из лонгитюдных исследований, проведенных с использованием этой шкалы, было, например, показано, что результаты тестов и экзаменов у детей с высоким уровнем тревожности хуже, чем у нетревожных, причем с возрастом эта тенденция усиливается.

В современных зарубежных и отечественных исследованиях тревожность рассматривается в самых различных аспектах. Значительная часть исследований посвящена установлению коррелятивных зависимостей между тревожностью и личностными, интеллектуальными особенностями, некоторыми особенностями познавательных процессов (в частности, восприятия временных интервалов), а также полом и национальностью детей, параметрами социальной среды и т. д. Однако полученные данные носят довольно противоречивый характер и указывают на связь тревожности с социальными и культурными условиями, что служит для исследователей дополнительным аргументом в пользу представлений о преимущественно личностной, социальной природе тревожности.

35 лет назад Н.Д. Левитов опубликовал статью, посвященную беспокойству и тревоге и включавшую обзор современных исследований данной проблемы («Вопросы психологии», 1969, № 1). В этом обзоре можно, в частности, найти такие слова: «…Сэрбин [вероятно, американский психолог Теодор Рой Сэрбин (Theodore Roy Sarbin). – С.С.] полагает, что термин anxiety изжил себя и, пока он не имеет точного определения, лучше его в науке не применять. К сходному выводу приходит Д. Льюис. Он утверждает, что «понятие anxiety само находится под ударом, и существует возможность, что когда-нибудь в будущем без него обойдутся».

До сих пор это пророчество не сбылось!