Глава 5 Психологическое общество
5.2 Индивидуальные различия и статистический анализ
Интерес к различиям между людьми играл и продолжает играть основополагающую роль в повседневной жизни. В XIX в. этот интерес принял форму систематических исследований, а затем и науки — дифференциальной, или индивидуальной, психологии Это происходило различными путями. В этом разделе мы остановимся на первых шагах в изучении человеческого разнообразия с помощью статистических методов. Основное внимание уделяется Британии, где исследование различий сочеталось с верой в зависимость человеческих качеств от наследственности. В следующем разделе обсуждается зарождение тестов интеллекта — сначала во Франции, а затем в США. Еще два раздела посвящены практикам психологической работы с детьми и в организациях. В заключение дается краткий очерк дискуссий о роли природы и воспитания в развитии человеческого характера, а также прослеживается история важного и многозначного понятия «личность».
Как отмечалось выше при обсуждении френологии, искусство определения характера человека было известно с незапамятных времен и служило людям руководством в принятии решений и средством ориентировки в бурном море страстей. Во второй половине XIX в. в США и Британии происходит неожиданное возрождение френологии в связи с деятельностью предпринимателей Фаулеров (Fowlers), которые сделали своим бизнесом популярное психологическое консультирование. Фаулеры занялись продажей фарфоровых бюстов (эти статуэтки сегодня можно увидеть в коллекциях собирателей фарфора), на головах которых были размечены места локализации различных умственных способностей. Врачи и медицинская литература также способствовали распространению представлений о существовании индивидуального характера, темперамента и наследственной предрасположенности. На раннем этапе своего развития психология личности испытала серьезное воздействие со стороны врачей, неизменно задававшихся одним и тем же вопросом: почему одни люди предрасположены к какой-либо болезни, а другие либо совсем к ней не склонны, либо переносят ее легче? Сама эта заинтересованность восходит к глубокой древности, в частности к теории гуморальной медицины и идее индивидуального подхода к пациенту. Френология и медицина, а также всеобщий интерес к проблеме человеческих наклонностей и характера подготовили почву для новой психологии, возникшей на рубеже XIX и XX вв.; она ориентировалась на специальные знания и широко использовала тестирование.
В современной форме научный интерес к проблеме индивидуальных различий сложился под решающим влиянием Френсиса
Гальтона (Francis Galton, 1822–1911). В детстве он был вундеркиндом, когда же вырос — разочаровался в жизни. Вновь обрести ее смысл ему помогла научная миссия — применение эволюционной биологии к изучению социальной сферы. Гальтон был выдающейся, даже эксцентричной личностью. Так, он был склонен к навязчивым вычислениям: он вспоминал позднее, что, гуляя по одной из лондонских улиц, без устали подсчитывал количество фонарей или цветков на длинной каштановой аллее. В 1860-е гг., под влиянием эволюционной теории Дарвина и собственных опасений относительно слабого прогресса в общественной жизни, Гальтон обратился к изучению индивидуальной наследственности и ее роли в развитии общества. Вместо того чтобы исследовать биологический механизм наследственности (что было в то время явно невозможно), он решил изучать ее на основе распределения вариаций, или индивидуальных отклонений, в популяции. Это важное решение выдвинуло на первый план проблему статистического доказательства в биологии и в психологии человека.
Для понимания мыслей Гальтона чрезвычайно важно иметь в виду то глубокое уважение, которое он испытывал к законам природы. Согласно Гальтону, наука о человеке возможна только при условии, что различия в умственных способностях заданы наследственностью так же, как особенности анатомического строения, иными словами, что характер человека определяется не волей и не душой, а наследственностью. В этом и состоял его вклад в научный натурализм — изучение человека в рамках естественно-научного мировоззрения.
Гальтон верил, что для формирования индивидуальных различий наследственность неизмеримо важнее окружающей среды, и взялся доказать это с помощью статистических выкладок, настаивая, что выводы его важны для понимания общественного прогресса. Он был убежден, что прогресс человека и биологическая эволюция — звенья одной цепи. А это значило, что в человеческом обществе (как и в природе) прогресс зависит от качественного содержания и количественного распределения наследуемых вариаций, передаваемых от одного поколения к другому. Прогресс, согласно Гальтону, заключается в как можно более широком распространении желательных наследственных свойств. Он также полагал, что современное индустриальное общество и международная конкуренция предъявляют все большие требования к индивиду, и выступал за такую социальную политику, которая позволила бы увеличить число энергичных и интеллектуально одаренных людей в нации. Особенно его заботил вопрос о способствовании заключению браков между молодыми людьми с хорошей наследственностью. Это привело Гальтона к созданию особой политической программы, названной им евгеникой. Ее сторонники надеялись решить общественные проблемы и повысить благосостоянИе, поддерживая разный уровень рождаемости в группах людей с разными наследственными свойствами и склонностями.
Эти идеи, к которым Гальтон пришел в 1860-е гг., выглядели настоящим откровением, противореча господствовавшим нормам викторианской морали: ведь для викторианца ключом к социальному прогрессу было личное самосовершенствование и образование. Только в конце XIX в. общественные настроения изменились, и у Гальтона появилась восприимчивая к его идеям аудитория. До того, как это произошло, он на протяжении длительного времени занимался проблемой человеческих способностей, и его исследованиям суждено было оказать серьезное и долговременное воздействие на развитие психологии В книге «Наследственность таланта, ее законы и последствия» (Hereditary Genius: An Inquiry Into Its Laws and Consequences, 1869) Гальтон, основываясь на изучении только биографических данных о жизни выдающихся людей, доказывает: главный фактор, определяющий уровень развития умственных и физических способностей, — не воспитание, а наследственность. В дальнейшем, отказавшись от попыток понять физиологические механизмы наследственности, он займется анализом статистического распределения индивидуальных вариаций среди населения. Дополненное методами, разработанными математиками, это направление стало предшественником современной математической биологии и психологии. Гальтон также разработал ряд новых приемов для измерения и описания индивидуальных вариаций. Так, стремясь собрать как можно больше данных, он организует для посетителей Международной медицинской выставки 1884 г. в Лондоне специальную антропометрическую лабораторию, где каждый может измерить силу своих мускулов и остроту зрения. Наряду с другими исследователями он фиксирует различия узоров на коже пальцев, в результате чего в 1890-е гг. городская полиция Лондона начинает использовать отпечатки пальцев для идентификации личности.
Изучая индивидуальные различия, Гальтон обратился к трудам бельгийского астронома и государственного чиновника Адольфа Кетле (Adolphe Quetelet, 1796–1874), которым суждено было стать важным связующим звеном между возникшей в XVIII в. наукой о государстве и современной аналитической статистикой. Было известно, что результаты различных измерений какой-либо величины, будь то рост солдат в армии или время, за которое звезда пересекает нанесенную на линзу телескопа условную линию, закономерным образом распределяются вокруг среднего значения. В начале XIX в. получаемые при измерениях вариации трактовались как ошибка — уклонение от идеального, точного, истинного измерения. Этот способ рассуждения свойственен и Кетле, который превратил усредненное — идеальное, истинное — значение в понятие об усредненном человеке (l’homme moyen) — основу современных представлений о «среднестатистическом», «нормальном» индивиде.
Кетле был не только ключевым сотрудником правительственной статистической службы в Бельгии, но и организатором первых международных конгрессов статистиков, участники которых хотели сделать статистику самостоятельной научной дисциплиной. Его труды были затем продолжены французским ученым Луи- Адольфом Бертильоном (Louis-Adolphe Bertillon, 1821–1883), основателем Парижского антропологического общества (вместе с Брока), получившим в 1877 г. собственную кафедру за работы по демографии. Бертильон охарактеризовал статистику кратко, но очень точно: «Эта скромная наука… стала… бухгалтером человечества» [цит. по: 53, с. 20]. Один из его сыновей, Жак Бертильон (1851–1922), возглавил городскую статистическую службу Парижа; его интересовала, прежде всего, проблема чрезвычайно низкой и продолжающей падение рождаемости во Франции. Другой сын, Альфонс Бертильон (1853–1914), разработал систему идентификации преступников с помощью систематического сбора их фотографий анфас и в профиль. Названная «бертильонаж», эта система с 1882 г. применялась судебными властями Парижа; в основе используемой классификации типов внешности лежал анализ распределения индивидуальных значений переменных вокруг набора средних. Статистические исследования поощряли точку зрения о том, что человека можно анализировать с позиций законов природы, как и весь остальной мир. По словам Генри Бокля (Henry Т. Buckle, 1821–1862), статистика и история приводят нас к «тому мнению, что действия людей, определяемые исключительно прошлым, должны носить характер единообразия, т. е. что совершенно одинаковые причины постоянно ведут к совершенно одинаковым следствиям» [4, с. 14–15].
В 1860-е гг. различия стали для Гальтона не просто исходным материалом для вычисления средних значений, но и самостоятельным предметом исследования. Понятие нормального рассеяния вариаций в человеческих популяциях он использовал для анализа распределения и, как он думал, наследования индивидуальных различий. Позднее учеными был описан ряд признаков, вроде роста призывников, продемонстрировавших сходный тип закономерного распределения, который и получил название стандартного. В 1890-е гг. английский математик Карл Пирсон (Karl Pearson, 1857–1936) формализовал это явление, описав особую — имеющую форму колокола — кривую нормального распределения. Впоследствии, в 1911 г., Пирсон стал первым профессором кафедры евгеники, основанной в Университетском колледже в Лондоне и носившей имя Гальтона. Гальтон положил начало изучению так называемой ковариации, используя методы, позднее получившие название регрессионного анализа и позволявшие установить, имеется ли между двумя наблюдаемыми переменными какая-либо существенная связь. Пирсон и другие исследователи стремились придать идеям Гальтона строгую математическую форму, что привело к созданию математической статистики в современном ее понимании. Благодаря этой математической дисциплине проведение психологических исследований стало требовать абсолютно нового уровня компетентности, и знание статистики стало четким признаком, отличающим специалистов-психологов от любителей.
Важно отметить, что Гальтон был первым, кто применил особый подход к индивидуальным различиям: количественный анализ данных полевых исследований, проведенных на обычных людях в их повседневной жизни. В результате научная психология стала основываться на фактах, полученных за пределами лабораторий, в социальном мире. Не ожидая, что общество придет к ним в лабораторию, исследователи сами обратились к жизни общественных институтов.
Для Гальтона распределение вариаций среди населения — явление социальное — определяется индивидуальными различиями в способностях. Это воззрение предвосхитило и непосредственно повлияло на важное представление XX в., согласно которому социальные проблемы обусловлены психологическими факторами: именно оно стало основой общества, названного «психологическим». Сам Гальтон пошел еще дальше, предположив, что социальное положение человека прямо зависит от его врожденных способностей. В «Наследственности таланта» он приводит высокое положение членов одной и той же семьи в нескольких поколениях как доказательство того, что одаренность наследуется. Он верил, что в таком относительно открытом обществе, как британское, природную одаренность ждет столь же «естественная» награда — высокое положение в общественной иерархии. Способности и одаренность женщин им не обсуждаются. Гальтон был консерватором в самом прямом значении этого слова, приверженцем элитарного общественного устройства. По его мнению, социальная иерархия должна сохраняться; истинная причина неравенства заключается в неодинаковом распределении способностей между людьми. Любые же попытки изменить существующее положение дел (к которым столь яростно призывали в 1890-е гг. социалисты и феминистки), по мнению Гальтона, только понизят общий уровень тех, кто управляет страной, ухудшив тем самым качество управления. Короче говоря, Гальтон был приверженцем меритократии — «власти достойных», веря, что именно этот принцип определяет жизнь современной ему Британии.
Техническая и статистическая сторона психологических работ Гальтона была далее развита Чарльзом Спирменом (Charles Spearman, 1865–1945). Поступив юношей на военную службу,
Спирмен скоро оставил ее ради занятий наукой, учился в Лейпциге (у Вундта) и в других немецких университетах, а в 1906 г. был приглашен на кафедру психологии в Университетском колледже в Лондоне. Еще в Германии он опубликовал статью «Общий интеллект и его объективное определение» (General intelligence objectively determined, 1904), задавшую направление его последующей деятельности. После того как он стал заведующим кафедрой в Университетском колледже, Спирмен смог оказать большое влияние на развитие британской психологии.'
Хорошо знакомый с проводившимися в это время во Франции исследованиями Бине (см. ниже), Спирмен утверждал, что интеллект, или способность к эффективной умственной деятельности, определяется неким общим фактором (g factor, от англ. general). Специальные факторы (s factors, от англ. special) воздействуют на формирование особых способностей, например к музыке. Но, по мнению Спирмена и его последователей, существуют и широкие корреляции между развитием различных способностей: так, способности ребенка к математике связаны с его успехами в английском. Эти корреляции как раз и указывают на присутствие общего фактора. В книге «Природа интеллекта и принципы познания» (The Nature of Intelligence and the Principles of Cognition, 1923), Спирмен пишет о том, что задача психологии — определение двух основных параметров: факторов общих и специальных способностей. Свою двухфакторную теорию интеллекта он изложил для широкой публики в книге «Способности человека, их природа и измерение» (Abilities of Man: Their Nature and Measurement, 1927). Под влиянием этих работ стали говорить об уровне интеллекта индивида как о показателе его способностей.
Слово «интеллект» (intelligence) в английском языке использовалось для обозначения умственных способностей (или, в отрицательном смысле, их отсутствия), по крайней мере, с XVII в. В конце XIX в. оно привлекло внимание психологов, стремившихся заменить философскую доктрину разума точной наукой. Многие философы — от Платона до Гегеля — считали анализ разума своей прерогативой и рассматривали его с точки зрения логических процедур, а не как происходящие в сознании процессы. Несколько иным был подход таких философов, как Аристотель и Локк, равно как и многих философов XVIII в.: для них знание выводилось из опыта, а разум представлялся деятельностью сознания, или души, направленной на природный мир. Но подойти к сознанию и разуму всецело с натуралистических позиций впервые удалось эволюционной теории. Вместо «разума» заговорили об «интеллекте» как о способности, присущей различным организмам (а вовсе не только человеку). Это понимание термина присутствует, например, в серии книг Романеса, где на огромном материале развивается и обосновывается положение Дарвина о том, что различия в умственных способностях человека и животных, Как бы велики они ни были, не качественные, а лишь количественные. В «Интеллекте животных» (Animal Intelligence, 1882) — книге, предназначенной широкому читателю, Романее пишет о том, что между обезьяной и человеком в психологическом отношении нет непреодолимой пропасти: «по своей психологии, как и по анатомическому строению, эти животные стоят наиболее близко к Homo sapiens» [133, с. 471]. Интеллект определялся им как способность гибкого приспособления к меняющимся условиям окружающей среды. Это позволяло применять этот термин и к людям, и к животным, что было бы едва ли возможно, используй он слово «разум». Когда французский либеральный мыслитель Тэн захотел познакомить французского читателя с идеями английской психологии, то назвал свою книгу De Intelligence (1870; буквально — «Об интеллекте»; русский перевод — «Об уме и познании», 1894), посвятив ее опровержению устаревших, по его мнению, философских представлений.
В ранних исследованиях Спирмена анализировались корреляции различных способностей у детей из сельской школы, а уровень этих способностей оценивался по выставляемым учителем отметкам. Этот способ измерения был чрезвычайно несовершенным и грубым, и позднее на смену ему пришли тесты. Но Спирмен при этом утверждал, что ему первому удалось то, чего не смогли сделать исследователи предшествовавших поколений, в частности Гальтон и Джеймс Кеттел: продемонстрировать, что измеренные значения различных способностей коррелируют друг с другом, удовлетворяя строгим статистическим критериям. Тем не менее, с самого начала его аргументы были подвергнуты сомнению. Правилен ли выбор Спирменом показателей для измерения? Являются ли они статистически значимыми, и если являются, то можно ли объяснить их одним общим фактором? С одним из психологов — Годфри Томсоном (Godfrey Thomson, 1881–1955) — Спирмен вступил в особенно длительный и ожесточенный спор. Томсон утверждал, что если задачи, предлагаемые ученикам, требуют для своего решения в значительной мере одних и тех же способностей, то и результаты тестов будут сходными. Последовавший шквал публикаций, посвященных подобным темам, придал психологии облик почти недоступной для понимания эзотерической дисциплины, для овладения которой необходимо основательное знание статистики и ее методов (в чем смогло убедиться не одно поколение студентов). Спирмен продолжал настойчиво защищать двухфакторную теорию, отождествляя общий фактор интеллекта с биологическими процессами — «чем-то вроде “энергии” или “силы”, действующей на кору [головного мозга] в целом» [цит. по: 68, с. 95]. Хотя общественные проблемы занимали его меньше, чем Гальтона, Спирмен по-прежнему придерживался мнения, согласно которому общий фактор является врожденным качеством, а значит, селекция на его основе должна стать целью евгеники — политики избирательного воспроизводства населения.
По контрасту с этим многие более поздние исследователи, вне зависимости от того, использовали они понятие общего фактора или нет, считали факторы не реальными сущностями, а всего лишь параметрами измерения, и воздерживались от спекулятивных биологизаторских интерпретаций интеллекта. Впрочем, это не помогло предотвратить распространение в практических ситуациях применения факторного анализа представления об умственных факторах как о реальных, натуральных объектах. Так, психологи распределяли школьников по классам в зависимости от уровня их способностей так, будто за общим и другими факторами стояли реально существующие биологические различия. Сведение интеллекта к одному-единственному измеряемому фактору имело и политические последствия. Это ясно видно, например, из британского правительственного отчета за 1938 г., в котором говорится: «В детстве интеллектуальное развитие протекает так, как если бы оно зависело от одного главного фактора, известного как ’’общий интеллект”… Он, по-видимому, накладывает отпечаток на все мысли, высказывания и поступки ребенка… [а значит,] начиная с очень раннего возраста, можно с известной уверенностью предположить, какого уровня интеллектуальных способностей этот ребенок достигнет в будущем» [цит. по: 140, с. 249–250]. Факторный анализ, таким образом, заключался в ранжировании измерений какой-либо черты, полученных на разных людях, для выяснения того, можно ли объяснить вариации данной черты в популяции каким-либо одним или несколькими факторами или переменными. Такие исследования были чрезвычайно характерны для английской психологии. В 1930-е гг. английский психолог Бёрт использовал для обработки данных сложные статистические методы, созданные математическим биологом Рональдом Фишером (Ronald A. Fisher, 1890–1962); результаты он опубликовал в книге «Факторы ума» (The Factors of the Mind, 1940).
Развитие психометрических методов исследования и интерпретации данных требовало большой изобретательности. Но при этом нередко забывалась банальная истина: сложность и точность арифметических расчетов не может компенсировать некорректность проведенных измерений или неадекватность выборки, на которой они получены. Как на самом деле проводились измерения интеллекта, обсуждается в следующем разделе.
Сначала возникнув как средство для изучения распределения индивидуальных способностей, статистический корреляционный анализ превратился затем в важнейший метод, используемый не только в психологии, но и в других социальных науках. Сталкиваясь с огромными трудностями при изучении умственной деятельности, поведения, общественной жизни, исследователи надеялись, что корреляционный анализ поможет выявить общие закономерности, стоящие за сложными явлениями реального мира. По мнению психологов, изощренный статистический анализ позволяет получать заслуживающие доверия данные во многих видах экспериментального исследования, использующих повторные наблюдения. Повторные измерения вообще характерны для экспериментальной работы, а изучение индивидуальных различий всегда предполагает регистрацию какой-либо характеристики у разных людей, поэтому полученные данные должны подвергаться строгим процедурам обработки, чтобы можно было уверенно говорить о наличии или отсутствии результата — например, корреляции.
Умение проводить корректный статистический анализ экспериментальных данных стало, начиная с 1930-х гг., отличительным признаком научного психолога. Это повлекло за собой по меньшей мере два важных последствия. Во-первых, техническая сторона статистики все более обособлялась, превращаясь в самостоятельную, автономно развивающуюся область. Ни у кого не вызывало сомнений, что именно с этой областью связаны специальные знания, отличающие профессионального психолога от обычного человека. Статистические знания приобрели столь большое значение, что нередко саму дисциплину определяли не на основе ее предмета, а исходя из методов исследования и той подготовки, которая необходима для овладения ими. Многие из психологических журналов требовали от авторов статей обработки и изложения результатов в особой статистической форме. Ведь только в этом случае, утверждали редакторы, к психологии будут относиться как к настоящей научной дисциплине.
Во-вторых, сохранялось противостояние между теми, кто видел за результатами статистического анализа причинно-следствен- ные механизмы, часто понимая их как механизмы наследственности, и теми, кто ничего подобного не усматривал. В этих спорах отразились и более общие философские разногласия, связанные с самим пониманием естествознания. Вопрос заключался в том, описывает ли наше знание реальный мир, либо оно является по природе своей инструментальным — лишь средством упорядочения того, что мы воспринимаем. Частным случаем в этой полемике был спор о спирменовском общем факторе: представляет ли он реальное действующее начало, «силу мозга», у разных людей различную, или же является лишь математической конструкцией, удобной для применения в определенных ситуациях. В подобных затяжных конфликтах, а не в результате их разрешения, и проходило развитие психологии.
Сменив в 1932 г. Спирмена в должности профессора психологии в Университетском колледже в Лондоне, Сирил Бёрт (Cyril Burt, 1883–1971) значительно расширил сферу приложения факторного анализа, одновременно усовершенствовав его математическую сторону. Вслед за Спирменом, который только пытался это делать, Бёрт анализировал эмоциональные и волевые особенности человека, т. е. его личностные и нравственные качества. Он надеялся, что на этом пути ему удастся построить общую психологию на месте психологии дифференциальной. Но прежде чем говорить о результатах, следует вернуться к началу XX в. и вспомнить о тех социальных вопросах, которыми задавался Гальтон при исследовании индивидуальных различий.
Бёрт начал свою карьеру в Ливерпульском университете, а в 1913 г. стал первым психологом в Муниципальном совете Лондона, занимавшемся вопросами образования. И в Ливерпуле, и в Лондоне главным интересом Бёрта была проблема различий между людьми, а отправной точкой для него стало представление Гальтона о врожденности индивидуальных особенностей. И это несмотря на то, что Бёрт, проведший детские годы в Лондоне и получивший образование благодаря социальным стипендиям, был не понаслышке знаком с влиянием среды на распространение бедности и преступности. Бёрт относился к Гальтону с пиететом: ребенком он воочию видел великого человека, а при мысли о том, что работа Гальтона «Исследование человеческих способностей и их развитие» (Inquiries into Human Faculty, 1883) вышла в год его собственного появления на свет, испытывал суеверный восторг. Работая в Муниципальном совете, Бёрт варился в гуще планов и административных реформ, призванных решить социальные проблемы за счет улучшения системы образования. А сам факт его назначения на недавно введенную должность педагогического психолога свидетельствовал, что для проведения в жизнь социальной политики общество наконец-то начало обращаться к экспертам. И в этом отношении деятельность Бёрта можно сравнить с работой Бине, развернувшейся на десять лет раньше. Появление тестов интеллекта стало результатом подключения психологов к решению проблем образования, а именно, необходимости отделить способных детей от неспособных. Изначально психологические тесты были прежде всего технологией, позволяющей регулировать развитие ребенка в соответствии с требованиями массового общества.
