ПАРИЖ. ПОКЛОНЕНИЕ И ТРИУМФ
Кающийся грешник
Однажды проездом в Париже оказался старый знакомый Месмера по Вене известный поэт Лоренцо да Понте. Не один год он сотрудничал с Моцартом — писал либретто к его операм. Месмер не преминул встретиться с да Понте, пригласил к себе. За ужином они вспоминали старую Вену, музыкальные вечера на Загородной улице, когда оба были моложе и жизнь, казалось, будет такой долгой и счастливой. Впрочем, они и теперь были не такими уж старыми. И хотя да Понте был моложе Месмера на пятнадцать лет, но это никогда не мешало им быть на равных. Короче говоря, они встретились как старые друзья, и Месмер жадно расспрашивал о том, что творится в Вене, где сейчас Моцарт, что он пишет и над чем работает сам да Понте.
— Сочиняю либретто к его будущей новой опере, — ответил да Понте. — Вольфганг получил заказ написать музыку на известный сюжет о наказанном развратнике. Это будет основанная на адаптированной итальянской пьесе «Дон Джованни Тенорио» морализаторская история о Дон Жуане. Помните одноименный балет Глюка? Эта средневековая притча широко известна. Еще в прошлом веке ее использовал Тирсо де Молина, как и многие другие потом, в том числе Мольер и Гольдони. Так вот, моя задача сочинить новое либретто, основанное на предании о Дон Жуане, великом грешнике, совратителе женщин.
— Да, я знаю легенду о Дон Жуане, — заметил Месмер. — И даже был однажды на балете Глюка.
— Вот вы говорите «легенда», то есть что-то давнее и, возможно, вымышленное. А ведь легенда о коварном соблазнителе — это, можно оказать, история на все времена. И еще лет сто назад она произошла в действительности.
— Не может быть, — удивился Месмер.
— Да-да, именно произошла. Я даже подумывал одно время положить эту подлинную историю в основу будущей нашей с Моцартом оперы. Так сказать, осовременить известный сюжет.
— Что же это за история? — полюбопытствовал Месмер.
— Извольте, слушайте. — Да Понте поудобнее уселся в кресле, прихлебнул вина из бокала и начал: — Образ смелого и ловкого соблазнителя женщин в разные времена изображали по-разному. То это был грубый сластолюбец, получивший заслуженное возмездие и низвергнутый в бездну. То — вертопрах и бездельник, цель которого совращение женщин. То — славный малый, бесстрашный искатель любовных приключений в надежде обрести свой идеал. Но ни разу никто не рассказал о соблазнителе как о раскаявшемся грешнике. В пьесе Тирсо де Молины на требование покаяться Дон Жуан отвечает гордым «нет» и предпочитает гибель, но не покаяние. А между тем чуть ли не в одно время с автором пьесы о севильском соблазнителе в том же городе жил граф Мигель де Маньяра — великий развратник. Некоторые считали, что он ради удовлетворения своей разнузданной чувственности убивал мужчин — мужей обольщенных им женщин — и заставлял рыдать всех тех, кого коснулся его сладострастный взгляд. Одним словом, любовные похождения этого демона-соблазнителя, его сердечные безумства были широко известны в тогдашней Севилье. А началось все с того, что как-то он присутствовал на представлении «Севильского соблазнителя». Автор пьесы преследовал одну цель — нравоучительную. «Так обманывать женщин! — говорит слуга Дон Жуана своему господину. — Вы поплатитесь за это в свой смертный час!» И возмездие настигает развратника.
Усвоил ли этот урок дон Мигель? Скорее всего, нет.
На следующий день после спектакля дон Мигель отправился к Жиральде, мавританской башне, бывшей когда-то мечетью, которая гордо высилась в виде обелиска. Там он произнес, как клятву: «Хочу быть Дон Жуаном!»
— И представьте, — воскликнул да Понте, — он стал им. Он стал мужчиной Тысячи и трех жертв. Вся Севилья, — продолжал он, — затаив дыхание следила за безумными любовными похождениями и шумными дуэлями на шпагах того, кого весь старый город согласился называть Дон Жуаном.
Как бы то ни было, но по вечерам женщины и юные девицы бросались к окну, едва заслышав с улицы возгласы: «Вот идет Дон Жуан!» И, может быть, каждая мечтала стать добычей этого наглого соблазнителя и ждала, когда ее осчастливит неотразимый Дон Жуан.
Однажды весной 1648 года дон Мигель зашел в бедную церквушку в квартале Ресолана, неподалеку от Гвадалквивира. Это была церковь святого Хорхе. Началась месса. Дон Мигель истово молился. Внезапно он вздрогнул, увидев рядом с собой прехорошенькую девушку. Сердце дона Мигеля учащенно забилось. В этот момент для него все перестало существовать — он видел перед собой лишь один прекрасный силуэт и хрупкую фигурку. Месса кончилась. Девушка, сопровождаемая дуэньей, села в карету и исчезла. Словно окаменевший, дон Мигель еще долго пребывал в остолбенении. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного. Его охватило какое-то совсем новое, неизведанное чувство.
Узнать имя той, которая, сама того не сознавая, пленила соблазнителя, было не так уж трудно. Вскоре он уже знал, что звали ее донья Херонима, она была дочерью дона Диего Карильо де Мендосы, главы одной из самых достойных андалусских семей.
Дон Мигель представился дону Диего и стал часто бывать в его доме. Иногда ему доводилось увидеть и донью Херониму. Но никакие коварные помыслы не тревожили его ум, ему и в голову не приходило пуститься в любовную интригу. От потомков дона Мигеля известно о первой беседе, которая произошла между ним и той, которая вскоре станет его женой.
Жаркий летний день близился к вечеру. Дон Мигель пришел, как обычно, в дом к дону Диего. Но того не оказалось. К гостю вышла донья Хе-ронима.
— Дон Мигель, мой отец, скорее всего, не очень задержится, но не желаете ли вы пока пройтись по нашему саду? В цветнике сейчас как раз расцвели розы…
Дон Мигель последовал за доньей Херонимой по садовой аллее.
— Расскажите мне о себе, донья Херонима…
— Я ничего не сделала такого, о чем стоило бы рассказать. Я забочусь о своем отце, который часто болеет, занимаюсь домом и садом. Вечерами читаю вслух отцу. Кроме того, я занимаюсь благотворительностью, собираю пожертвования, навещаю больных… В Севилье и Гренаде так много бедняков, дон Мигель. Столько бедных!..
— Ваше сердце полно сострадания, оно — сама нежность. Увы, мое — совсем иное.
Девушка поглядела на него, не опуская глаз.
— Я вас очень хорошо знаю, дон Мигель. Я знаю, кто вы и что о вас говорят.
— Замолчите, прошу вас! Вы не можете всего знать!
— Дон Мигель, вас считают самым дурным человеком во всей Севилье. Вы довели до отчаяния многих женщин, и вы говорили им совсем не то, что думали. Но я вас ни капельки не боюсь. Ваш взгляд — я знаю его хорошо — меня не пугает. А ведь в этот момент я наедине с тем, о котором говорят столько плохого.
Воцарилось молчание. Затем дон Мигель сказал:
— Я очень переменился. Звук вашего голоса проник в мою душу, и меня охватило желание обрести наконец покой.
Они сделали еще несколько шагов по аллее.
— Если я попрошу вас, донья Херонима, доверить мне свое сердце, вы послушаете меня?
Его голос был почти умоляющим.
— Берегитесь, дон Мигель, — вскричала девушка. — Над нами Бог, и он слышит все, что вы говорите. Подумайте как следует, о чем вы меня просите.
Он ответил серьезно, взвешивая свои слова:
— Хотели бы вы любить меня, Херонима?
Она не раздумывая ответила:
— Клянусь перед Небом, перед лицом нашего Творца, Мигель, перед Богом — да!
Тридцать первого августа 1648 года дон Мигель де Маньяра обвенчался с доньей Херонимой Карильо де Мендоса.
Наконец Севилья вздохнула спокойно. Дон Жуан по-настоящему влюбился. Донье Херониме удалось удержать подле себя этого вечного «странника любви», этого любителя любовных увлечений. Она укротила в Дон Жуане страсть!
Целых тридцать лет длилась их взаимная любовь.
Но однажды осенним вечером донья Херонима почувствовала себя плохо. Это были симптомы недуга, который ее погубил. В замке Монтесак она испустила дух. Горе дона Мигеля нельзя описать. Его жену, возлюбленную похоронили в монастыре Неж, в горах, и безутешный муж не пожелал покинуть гробницу. Полгода днями и ночами он пребывал рядом с Херонимой, чье тело все это время оставалось безымянным под мраморной плитой склепа, ибо ему было невыносимо смириться с ее уходом…
Испуганные монахи видели, как он блуждает по церкви и бормочет: «Todo est nada!» («Все — и ничего!»).
Близкий к безумию, он вернулся в Севилью, но кошмарные галлюцинации не оставляют его ни днем ни ночью.
Как-то вечером выйдя из своего дворца, ему представилась странная процессия. Она двигалась совершенно бесшумно и казалась призрачной. Скорбный кортеж проплыл мимо застывшего дона Мигеля. Вдруг он услышал собственный голос:
— Какого святого вы чествуете?
В ответ прозвучало:
— Мы несем, чтобы предать земле, тело дона Мигеля де Маньяры.
Дон Мигель было расхохотался, но смех застрял у него в горле. Он заметил гроб, покрытый черным бархатом, который несли четыре монаха. У дона Мигеля хватило мужества проследовать за процессией и присутствовать до конца церемонии…
Наутро его нашли в глубоком обмороке, без чувств в церкви святого Исидора. Он пояснил, что осмелился поднять бархат, покрывавший тело, и увидел, что у мертвеца его лицо!
На следующее утро он встретил на улице женщину, которая фигурой удивительно напоминала донью Херониму, и бросился за ней. Женщина, которая и походкой походила на покойницу, пошла быстрее. Чтобы сбежать от назойливого преследователя, она скрылась в церкви. Дон Мигель вошел туда же и приблизился. Вдруг незнакомка обернулась, и он под плащом увидел ухмыляющийся скелет…
Эти кошмары продолжались до тех пор, пока дон Мигель не усмотрел в них божественный знак. Он должен завоевать себе вечное блаженство, чтобы соединиться с Херонимой.
Тогда он покинул свой дворец, отказался от богатства и стал скромным братом милосердия, единственная задача которого — утешать приговоренных к смерти.
Севилья, помнившая еще о великом Дон Жуане, соблазнителе Тысячи и трех жертв, теперь сбегалась поглазеть, как новоявленный брат милосердия вынимает из петли тела повешенных. Потом он просил милостыню, чтобы заплатить за заупокойную мессу и погребение, и толкал тачку с телом повешенного. Не раз на глазах у хорошеньких севильянок он терял сознание от усталости или падал в обморок от отвращения, но поднимался вновь и брел как во сне по своей скорбной дороге. Иногда его лицо освещала слабая улыбка: быть может, в конце пути его ожидает Херонима.
А по воскресеньям бывшего Дон Жуана можно было видеть перед собором. В отрепьях, с чашей для подаяний в руках, он просил милостыню. Девушки, не решаясь поднять глаза на этого странного нищего, дрожащей рукой подавали ему свою лепту.
Скоро при виде столь смиренной гордыни, самоуничижения и самозабвения монахи, движимые восхищением, избрали брата милосердия главой своей общины. Он был самым деятельным братом в общине. Его творения милосердия существуют и поныне — госпиталь, приют Каридад, убежище для пилигримов и учрежденная им Конгрегация грешных братьев. Скончался дон Мигель после ужасной агонии в 1679 году. На его могиле эпитафия гласила: «Здесь покоится худший из приходивших в мир». Несмотря на предсмертные страдания, он улыбался: наконец-то вновь увидит свою Херониму.
— А недавно, — закончил свой рассказ да Понте, — в 1778 году, Конгрегация ритуалов в Ватикане и лично папа Пий VI своей буллой канонизировали Дон Жуана Севильского. Отныне он носит титул преподобного. Это первый шаг по дороге к лику Блаженных1.
1 Двести лет спустя, в 1985 году, папа Иоанн Павел II причислил «раскаявшегося грешника» дона Мигеля де Маньяру к лику Блаженных.
— Однако, — продолжал да Понте, — я в конце концов решил использовать в качестве основы моего либретто традиционный сюжет о севильском соблазнителе. Я напишу его в стиле «веселой драмы», то есть трагикомедии. Моцарт, когда я рассказал ему о своем замысле, одобрил его.
В опере образ Дон Жуана будет представлен отважным и обаятельным. Это искатель приключений и одновременно жаждущий чувственных наслаждений.
Убив на поединке старого командора — отца донны Анны, которую пытался соблазнить, Дон Жуан глумится над могилой покойного, бахвалится своими любовными похождениями перед его статуей и приглашает ее к себе в замок на ужин. Близится час возмездия. Внезапно раздаются тяжелые шаги статуи командора. Минуты Дон Жуана сочтены, но он без страха вдет навстречу гибели. На требование командора покаяться он гордо отвечает: «Нет». Слышатся страшные удары грома, сверкает молния. Командор увлекает Дон Жуана в бездну. Заслуженная кара настигает грешника.
Премьера назначена на октябрь 1787 года, — уточнил да Понте, — и Моцарту предстоит много потрудиться, чтобы успеть к сроку. Приглашаю вас на первый спектакль, который состоится в Праге.
Месмер поблагодарил и обещал, если позволят обстоятельства, непременно прибыть на премьеру, тем более что представится случай повидаться с Моцартом.
