Часть первая. Мировая история наизнанку

X. Кто является расистом?

Цветные часто указывают на то, что иметь дело с откровенными расистами гораздо легче, нежели с либералами, утверждающими, что расизм им чужд. Ненамеренный расизм коварен. Он разрушителен даже в самых тонких формах.

По всему миру на городских собраниях и семинарах, посвященных проблемам расизма, экономики и насилия, практически на любом организационном заседании, где только присутствуют люди мейнстрима, расистские замечания являются общим местом. К примеру, заявления типа «американцы хотят этого или того» маргинализируют любого гражданина США, кто не является типичным представителем американского мейнстрима. Расизм так распространен, что многие задаются вопросом: «Что вам еще остается, кроме как простить белых?» Я и сам частенько произношу эту фразу, но проблемы она не решает.

Еще один пример. Белый мужчина с самыми лучшими намерениями встал на городском форуме по расизму в Нью-Йорке и завил: «Я хочу раз и навсегда извиниться за расизм и заняться собственными делами. У меня нет желания испытывать вину за расистское прошлое этой страны».

Он излучал гордость за свою открытость и оптимистичный взгляд на будущее. Мог ли кто-либо отыскать изъяны в его заявлении? Я смог. Поскольку после его выступления на собрании никто ничего не сказал, я решил взять на себя недостающую роль призрака — социального активиста.

— Вы не можете одновременно извиняться за расизм и вносить в него вклад, — сказал я. — Вся ваша нынешняя жизненная ситуация — работа, которая у вас есть, место, где вы живете, возможности, которые предоставляет вам это общество, — основана на отношении западного мира к цветным. История это не только прошлое. Она творит настоящее. Как же вы можете в таком случае отмахнуться от расизма, будто с ним полностью покончено?

Он возразил:

— Это неправда. Вы не знаете моей ситуации. У меня нет никакого особенного социального ранга.

Отделение активиста от фасилитатора

Я понял, что разговариваю с ним не только с позиций фасилитатора, но и как один белый мужчина с другим, точнее, как социальный активист, пытающийся пробудить собеседника. Фасилитатор во мне надеялся на диалог, коллективное обучение, повышение уровня взаимоотношений и сообщества, а социальный активист хотел только, чтобы этот мужчина изменился. Поскольку никто, кроме меня, не выступил с позиций активиста, я прямо сказал ему о своей дилемме, спросив, будет ли он продолжать дискуссию со мной, пока фасилитировать будет кто-нибудь другой. Он согласился на то, чтобы нашим посредником была Эми.

Взглянув на меня, Эми сказала:

— Ты кажешься непредубежденным, но твое выражение лица свидетельствует о том, что это не так. Что у тебя на уме?

До меня дошло, что я расстроен, и я сказал этому человеку:

— Возможно, в настоящем ваш ранг и на дает вам очень многого, но все-таки он у вас есть. Это как деньги в банке. Даже если вы наименее удачливый из всех белых, общественное отношение к вам в этой стране практически всегда будет более позитивным, чем к цветному. Более того, вы располагаете возможностью выбора. У вас есть привилегия не иметь дело с предрассудками, вызванными вашим цветом кожи. Вы всегда можете, если пожелаете, игнорировать нетерпимость, в то время как черному приходится сталкиваться с ней ежедневно.

Он проворчал что-то неразборчивое. Пока он обдумывал свой ответ, я продолжил свое наступление:

— Единственная причина, позволяющая вам извиниться за историю и забыть прошлое, состоит в том, что у вас белый цвет кожи. Но если вы и я забудем все, то мы станем нечувствительны к проблемам, с которыми в Америке постоянно приходится иметь дело черным, латиноамериканцам, азиатам и другим. Белые свидетели расизма, ничего не предпринимающие и только лишь огорчающиеся по его поводу, на самом деле упрочивают его.

Эми, обратив внимание на то, как он переминается с ноги на ноги, попросила его говорить.

— Я понимаю, куда вы клоните, — сказал он, покраснев. — И тем не менее я настаиваю на том, что я не расист.

Эми заметила, что его побагровевшее лицо может означать, что он оскорблен или разозлен.

— Да, я разозлен, — сказал он. — Я хороший человек. Вы меня не знаете!

— Извините, — ответил я. — Жаль, что у меня нет времени узнать вас получше. Я верю, что вы в основе своей хороший человек, а «расизм» грязное слово. Но если кто-нибудь в вашей семье смотрит на цветных свысока, а вы не вступаете с семьей в конфронтацию из-за этого, то я все-таки считаю вас расистом. Вы способствуете распространению социальных норм, которые дают вам привилегии за счет цветных.

Он отвернулся от меня, тряся головой.

— Вы можете, если хотите, покинуть это собрание, — сказал я. — Вы можете уйти, прекратив участие в конфликте. Но и в этом случае вы используете привилегию белых. Цветные никогда не уходят от обсуждения этой проблемы.

Он стоял на своем:

— Я с вами не согласен. Я люблю цветных. Поэтому я провожу много времени с афроамериканцами и латиноамериканцами в бедных секторах города, где они живут. Я хочу получше познакомиться с ними, а также помогать нуждающимся.

— Спасибо. У вас добрые намерения, но вовсе не все черные и латиноамериканцы бедны и не все бедные являются цветными, — ответил я. — То, что вы проводите время в обществе цветных, вероятно, помогает вам лучше чувствовать себя, но в дальней перспективе это вряд ли как-то поможет в борьбе с расизмом. Вы нужны ничуть не меньше, если не больше, в вашем собственном квартале белых. Пробудите собственных соседей и друзей к осознаванию их ранга и привилегий. В дальнем прицеле это произведет гораздо более существенное воздействие на изменение цвета бедности.

Он указал на то, что некоторые афроамериканцы из числа присутствующих на собрании со мной не согласятся, и процитировал их высказывания о том, что их проблемы проистекают из классовых и экономических аспектов. Я возразил, что, если они со мной не согласны, я бы хотел выслушать их точку зрения от них самих и научиться у них чему-нибудь.

— Но почему, — спросил я, — вы солидарны лишь с теми черными, которые предпочитают фокусировать свое внимание на классовых, а не расовых проблемах, тем самым великодушно позволяя белым слететь с крючка? Именно таким образом мы, белые, раскалываем их общину, занимая сторону только тех, кто готов нас простить. Черные, делающие акцент на классовой проблеме, замечательные люди, и я уверен, что мне есть чему у них поучиться. Но неужели вы полагаете, что если бы все люди принадлежали одному классу, то расизм исчез? Я, например, утверждаю, что он продолжал бы существовать.

Впервые показалось, что он готов в чем-то уступить. Не дожидаясь, пока он закончит свои размышления, я добавил:

— Вы можете посещать кварталы черных, латиноамериканцев, китайцев, индусов и японцев, но здесь нет взаимности. Что будет, если афроамериканцы пожелают посетить клуб для белых? Их могут даже арестовать за незаконное вторжение. Это касается цвета кожи, а не классовой принадлежности.

Он согласился с этим утверждением, но продолжал настаивать, что, хотя я привел отличный довод в пользу своих рассуждений, его самого я совершенно не слушал. По его словам, я так сильно привязан к своей точке зрения, что, похоже, ставлю его ниже цветных. Он спросил, действительно ли я так считаю. Я извинился и поблагодарил его.