Часть 2. Теория и методология психоанализ
Глава 6. Сновидения и их толкование
Архаика сновидений
С точки зрения Фрейда, работа бессознательного в сновидении характеризуется как бы возвращением к тому состоянию интеллектуального развития, которое давно им преодолено. Речь идет об архаическом, регрессивном способе выражения бессознательного в сновидении. Благодаря подобному проявлению бессознательного человек возвращается на доисторическую ступень своего развития. Имеется в виду как его собственное, индивидуально-личностное развитие, так и развитие человеческого рода в целом.
Символический язык бессознательного связан с филогенетическим наследием человечества. Появление символов в сновидении — это архаический, регрессивный путь выражения бессознательного, нисходящего на ступень филогенетического развития. Не менее существенна и другая архаическая черта сновидения, относящаяся к онтогенетическому развитию индивида и связанная с его детскими, инфантильными переживаниями. В понимании Фрейда, инфантилизм как раз и находит свое отражение и выражение в сновидении человека, когда, несдерживаемые сознанием эгоистические и враждебные чувства индивида находят выход своей энергии во время сна.
Если принять во внимание подобное видение сновидения, то не приходится удивляться тому, что в своих сновидениях человек может видеть картины смерти близких ему людей, включая родителей, братьев, сестер и других родственников. В них же могут находить свое выражение запретные желания чрезмерного сексуального или инцестуозного характера. Последние направлены на половой акт с родителями, братьями и сестрами. Фрейд утверждал, что душевная жизнь детей с ее эгоистическими и инцестуозными желаниями продолжает свою деятельность в сновидениях взрослых людей. Сновидение возвращает их ночью на инфантильную ступень развития, когда в своих мыслях и чувствах ребенок не стыдится своих естественных проявлений любви и ненависти или, по крайней мере, не принимает их за что-то непристойное.
Такое понимание инфантильности сновидений привело Фрейда к необходимости переосмысления ранее распространенных представлений о детстве как некое золотом периоде времени, когда ребенок являет собой счастливое существо. Оно же заставило его по-иному подойти к обсуждению вопроса о сексуальной жизни человека — того вопроса, который всегда был притчей во языцех, но далеко не всегда становился объектом научного исследования.
Дальнейшее понимание психоаналитических идей предполагает рассмотрение взглядов Фрейда на сексуальность. Однако, прежде чем перейти к обсуждению этой проблематики, хотелось бы обратить внимание на то, что представления основателя психоанализа об инфантилизме сновидений, особенно об инцестуальном их характере, часто встречают такое внутреннее неприятие у многих людей, в результате которого формируется их устойчивое негативное отношение к психоанализу в целом.
Разумеется, можно понять эмоциональную негативную реакцию тех, кто рассматривает инцест, или сексуальные отношения между родственниками, главным образом между родителями и детьми, в качестве извращения и уголовно наказуемого преступления. И хотя речь идет не о реальных событиях, а всего лишь о сновидениях, тем не менее по-человечески можно понять, почему психоаналитическое допущение инцеста в сновидениях, не встретившее со стороны Фрейда осуждения, а напротив, вызвавшее исследовательский интерес, порождает у одних людей недоумение, у других — протест, у третьих — обвинение в непристойности.
И все же эмоционально негативная реакция на то, что в сновидениях психически здорового, а не только больного человека могут проявляться его инцестуозные желания, не должна заслонять от нас реальное положение вещей. Если кто-то в своих сновидениях никогда не видел подобных сюжетов или, точнее, убеждает себя и заверяет тех, кто спрашивает об этом, что действительно не видел ничего подобного или не может вспомнить о них, то это еще не означает, что в сновидениях других людей, не менее нормальных, чем он, не находят отражение инцестуозные желания, выражаемые не только в завуалированной, но и в открытой форме.
Несколько лет тому назад я провел исследование среди студентов московских высших учебных заведений. Наряду с другими открытиями, которые были неожиданными даже для меня, занимающегося вопросами истории, теории и практики психоанализа, обнаружилась следующая картина. Из числа студентов, которые пожелали ответить на поставленные перед ними вопросы, 40 % заявили, что в своих сновидениях никогда не видели сюжеты инцестуозного характера, в то время как 35 % описывали сновидения, в которых в той или иной форме проявились их инцестуозные влечения и желания.
Если исходить из точки зрения тех, кто считает, что сновидения инцестуозного характера — это проявление психопатологии, то придется признать, что 35 % студентов, сообщивших о своих инцестуозных сновидениях, являются психически больными. Учитывая, что в процентном отношении число студентов, не видевших инцестуозных снов, ненамного больше, всего на 5 %, то напрашивается вывод, что значительная часть студентов московских высших учебных заведений — психически больные люди. Однако в процессе общения со студентами я не обнаружил какой-либо свидетельствующей о психических отклонениях разницы между теми, кто признался в своих инцестуозных сновидениях, и теми, кто сообщил, что никогда не видел таковых. Не исключено, что какая-то часть из последней категории студентов не были предельно искренними и, возможно, не захотели говорить о том, что скрывали даже от себя. При подобном, вполне правдоподобном допущении может оказаться, что в процентном отношении число студентов, видевших инцестуозные сновидения, на самом деле не только не меньше, но даже больше числа тех, кто не видел такие сновидения.
Приведу несколько примеров, почерпнутых из проведенного мною исследования среди студентов московских средних и высших учебных заведений и свидетельствующих о сновидениях инцестуозного характера.
Так, вспоминая различные эпизоды из своего детства, одна девушка сообщила следующее.
«Позднее у меня были сновидения, связанные с кровосмесительными связями. Я хорошо помню эти сновидения. Правда, в роли отца был другой мужчина, но я точно знаю, что этот мужчина был папа. Мои сны носили сексуальный характер. Проснувшись утром, я не испытывала каких-либо угрызений совести. Однако не отрицаю чувства отвращения».
И еще одно показательное сновидение девушки.
«Примерно в 14 лет мне приснился сон, где я занималась сексом со своим папой. В этом сне у меня родился ребенок от отца. Я была потрясена этим сном. Мне неприятно было вспоминать о нем, хотя несколько дней он всплывал в моей памяти. И хотя это был всего лишь сон, я испытала угрызения совести».
Аналогичные сновидения имеются и у юношей. Один из них вспоминал следующее.
«В 19 лет у меня появились эротические сновидения с матерью, вступающей со мной в половой контакт. В этих сновидениях я переживал оргазмы. Переживаю их и сейчас».
Еще один пример юношеского сновидения.
«Да, был очень конкретный сон. Мать просит меня, чтобы я ее… и при этом говорит, что этим она покажет мне другие миры и планеты, на которых, как я сейчас формулирую, „есть Рай“. Я делаю это с удовольствием и наслаждением. Но постоянно что-то присутствует и отвлекает. Мама всегда любила меня больше, чем отца, и мне от этого было не по себе. Я боялся его и сильно недооценивал себя».
Полагаю, что в свете этих данных вряд ли следует руководствоваться соображениями, основанными на эмоциональном и по-человечески понятном нежелании допустить возможность того, что инцестуозные сновидения — это не отражение искалеченной психики больных людей, а распространенное явление, свойственное многим. Разумеется, дело не только в этих данных, хотя они заставляют задуматься над нашими привычными представлениями о человеке и его сновидениях. Более существенно то, что сами по себе эмоциональные реакции не могут служить основанием для обвинения Фрейда в тех непристойностях, которые ему подчас приписываются. Другое дело — содержательное осмысление психоаналитических идей и их использование в терапевтической деятельности, что действительно может привести к поддержке, отвержению или пересмотру фрейдовских допущений, гипотез, теорий.
Взгляды Фрейда на природу и существо сновидений вызвали возражения у некоторых исследователей, негативно относящихся к психоанализу как таковому. Они вызвали неоднозначную реакцию и у тех, кто в той или иной степени разделял психоаналитические идеи. Одни из них поддержали фрейдовское понимание сновидений, положенное в основу классического психоанализа, другие внесли изменения в те положения, которые были сформулированы Фрейдом о природе и функциях сновидений. Третьи подвергли критике положение о том, что сновидение — это осуществление желаний человека.
А. Адлер высказал мысль, что сновидение вовсе не стремится вернуться в прошлое, как полагал Фрейд. Оно устремлено вперед и нацелено на решение некой задачи. Сновидение направлено на разрешение вполне конкретной, стоящей перед человеком проблемы. Оно не является «царской дорогой» к бессознательному, поскольку не противоположно бодрствующему сознанию. Между сознанием и бессознательным нет никакой пропасти.
Для К. Г. Юнга сновидение — это нечто трансцендентальное, то есть выходящее за пределы человеческого разума. Оно выполняет функцию связи между сознанием и бессознательным в душевной жизни человека. Это не компромиссное образование, а компенсаторное, то есть дополнительное, поддерживающее равновесие между сознательными и бессознательными процессами. Кроме того, сновидение выполняет предвосхищающую функцию. Оно телеологично, нацелено на будущее. По убеждению Юнга, сексуальность в сновидении — лишь средство выражения, но не смысл или цель его.
Э. Фромм считал, что сновидение обладает двойственными функциями: при отсутствии контакта с реальностью в сновидении проявляется как самое плохое, так и самое хорошее, что имеется в человеке. В сновидении человек может быть неразумным, глупым, непристойным, а может быть и, наоборот, более разумным, мудрым и нравственным, чем когда бодрствует. С точки зрения Фрейда, сновидение иррационально по своей природе, Юнг видел в сновидении откровение высшего разума, а по мнению Фромма, в сновидении проявляется и то и другое. Цель толкования сновидения — понять, заявляет ли о себе животное начало в человеке, или проявляется все лучшее, что в нем есть.
Американский психоаналитик Б. Левин в своей статье «Сон, рот и экран сновидения» (1946) выдвинул предположение, что сновидение проецируется на белый экран, символизирующий материнскую грудь, трансформированную из выпуклой формы в плоскостную поверхность. Спящий человек как бы идентифицирует себя с грудью, подобно младенцу, сосущему материнскую грудь перед отходом ко сну. Экран сновидения включает в себя воспроизведение раннего тактильного (кожного) соприкосновения с матерью и тем самым представляет собой интроективную идентификацию с грудью. Каждый образ сновидения проецируется на этот экран.
В другой статье «Пересмотр экрана сновидения» (1951) Б. Левин внес некоторые дополнения к своему пониманию специфики экрана как такового. В частности, он провел различие между «экранным» и «пустым» (слепым) сновидениями. В первом случае сновидение представляет собой как бы киноэкран, заполненный различными визуальными образами. Во втором — белое полотно, появляющееся само по себе, без проекции на него каких-либо зрительных образов.
Выдвинутое Б. Левином представление об экране сновидения вызвало у психоаналитиков потребность в дальнейшем осмыслении этого феномена. Так, английский психоаналитик Ч. Райкрофт в работе «Вклад в изучение экрана сновидений» (1951) высказал мысль о том, что экран сновидений характерен только для людей, страдающих маникальностью, при которой наблюдается экстатическое слияние с материнской грудью. С точки зрения М. Канзера, нашедшей отражение в статье «Коммуникативная функция сновидений» (1955), экран сновидения является следом и свидетельством наличия партнера по сновидению. То есть в процессе сновидения особое значение приобретает внутренняя коммуникация, в результате чего спящий не бывает, по сути дела, одинок, а спит со своим интроецированным объектом.
Согласно французскому психоаналитику Ж.-Б. Понталису, каждый образ сновидения предполагает пространство, где может реализоваться изображение, и суть не в том, что сновидение разворачивается, как фильм на киноэкране, а в том, что «не может быть фильма без экрана, спектакля без сцены, картины без полотна или рамы». Как было подчеркнуто им в статье «Сновидение как объект» (1974), сновидение — это ребус, для изображения которого требуется что-то вроде листа бумаги. Словом, сновидение реализуется в особом внутреннем пространстве, обозначенном понятиями «экрана сновидения» Б. Левина или «нарциссического пространства» Ж.-Б. Понталиса.
Клиническое использование понятия «экран сновидения» нашло свое отражение в практической деятельности ряда психоаналитиков. В частности, Дж. Гемайл представил на XXXI Международный психоаналитический конгресс, состоявшийся в Нью-Йорке в 1979 году, доклад «Некоторые размышления по поводу аналитического выслушивания и экрана сновидения». В этом докладе он изложил результаты лечения одного молодого шизоида, злоупотреблявшего механизмом проективной идентификации и страдавшего от навязчивого образа собственного Я. В процессе аналитической деятельности стало очевидным, что выявленная ранняя идентификация пациента с отцовским пенисом оказалась необходимой для адекватного функционирования экрана сновидения.
По выражению английского психоаналитика С. Фландерс, использованного в предисловии к сборнику работ известных аналитиков «Современная теория сновидений» (1993, перевод на русский язык 1999), экран сновидения проводит границу, служащую «щитом» от травматического потрясения, границу, которую аналитик должен неукоснительно соблюдать, а при необходимости — помочь провести или восстановить.
Французский психоаналитик Д. Анзье в работе «Кожное Я» (1985) высказал идею о так называемой «пленке сновидения». Согласно этому представлению, сновидение образует защитный экран, окружающий психику и предохраняющий ее от латентной активности дневных (неудовлетворенных желаний) и ночных (звуковых, световых, температурных ощущений) отпечатков. Этот защитный экран является тонкой мембраной, помещающей внешние раздражители и внутренние инстинктивные побуждения на один и тот же уровень посредством сглаживания их различий.
Для Д. Анзье «пленка сновидения» — это не граница, разделяющая внешнее и внутреннее, как это имеет место в контексте поверхностного Я, а хрупкая, легко разрушающаяся и рассеивающаяся мембрана, «недолговечная пленка», существующая, пока длится сновидение. Эта пленка весьма чувствительна, она фиксирует различные психические образы, представляющие собой неподвижные изображения, как на фотографии, или сменяющиеся, как в кино, в видеофильме. Фактически речь идет об активизации функции чувственной поверхности Я, способной фиксировать различные отпечатки и надписи. Или о дематерилизованном образе тела, обеспечивающем экран, на котором во время сновидения появляются всевозможные фигуры, символизирующие или персонифицирующие конфликтные ситуации, процессы, силы.
С точки зрения Д. Анзье, ночью сновидение связывает части поверхностного Я, распавшиеся днем под воздействием внешних и внутренних раздражителей. Одна из функций сновидения как раз и состоит в том, чтобы восстановить психическую оболочку, целостность которой нарушена. Человек прибегает к защите посредством аффекта, создавая нечто подобное оболочке тревоги, которая, в свою очередь, готовит почву для пленки сновидения как защиты посредством представления. В тактильной (кожной) оболочке Я возникают разрывы, закрывающиеся ночью пленкой зрительных образов. Таким образом, «пленка сновидения» представляет собой попытку заменить поврежденную тактильную оболочку зрительной, более тонкой и менее прочной, но вместе с тем более чувствительной.
Свои размышления о защитной функции сновидений Д. Анзье сопроводил историей болезни пациентки, иллюстрирующей последовательность: оболочка страдания — «пленка сновидения» — словесная оболочка. Он показал, что, вместо того чтобы нарциссически укрыться защитным экраном, истерик счастливо живет в оболочке эрогенного и агрессивного возбуждения до тех пор, пока сам не начинает страдать, винить других в своем состоянии, негодовать и пытаться втянуть их в повторение этой игры по кругу, где возбуждение порождает разочарование, а последнее, в свою очередь, возбуждает.
В современном психоанализе проблема сновидений и их толкования занимает важное место в исследовательской и терапевтической деятельности. Наряду с традиционными вопросами, выдвинутыми Фрейдом, в поле зрения аналитиков все чаще попадают следующие аспекты. Сновидение рассматривается не только в плане раскрытия бессознательных желаний человека, но и в смысле укрепления его Я перед лицом требований Оно и Сверх-Я. Сновидение воспринимается не только как способ разрешения внутриличностных проблем, но и как возможность интеграции психических функций в установившихся структурах. Интерпретация сновидений осуществляется не только для выявления скрытых мыслей сновидения, но и с целью обращения внимания на явное его содержание и его полезности в клинической ситуации. Объектом исследования становятся не только механизмы работы сновидения, но и «экран сновидения», на который проецируются различные образы. Важное внимание уделяется не только символике сновидений, но и связи психоаналитической ситуации с феноменом сновидения. Фокусом анализа является не столько сновидение, сколько сновидец; сновидение представляет интерес не столько в плане выявления бессознательных влечений пациента самих по себе, сколько в плоскости раскрытия природы объектных отношений между аналитиком и пациентом. И наконец, объектом анализа становится не только диагностический потенциал толкования сновидений, но и ошибочное использование их интерпретаций в аналитическом процессе.
Изречения
З. Фрейд: «Доисторическое время, к которому нас возвращает работа сновидения, двоякого рода: во-первых, это доиндивидуальное историческое время, детство, с другой стороны, поскольку каждый индивидуум в своем детстве каким-то образом вкратце повторяет все развитие человеческого рода, то это доисторическое время также филогенетическое».
З. Фрейд: «Мне кажется, что символическое отношение, которому никогда не учился отдельный человек, имеет основание считаться филогенетическим наследием».
З. Фрейд: «Мы обнаружили не только то, что для сновидения доступен материал забытых детских переживаний, но увидели также, что душевная жизнь детей со всеми своими особенностями, эгоизмом, инцестуоз-ным выбором объекта любви и т. д. еще продолжает существовать для сновидения, то есть в бессознательном, и что сновидение каждую ночь возвращает нас на эту инфантильную ступень».
