Глава 1 Счастливые пары
Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус
Сексуальные аномалии и очищающие компромиссы
Проблема молодости Зинаиды Гиппиус состояла не только в ее красоте, но и в откровенном томлении по страсти. «Прелесть ее костяного, безбокого остова напоминала причастницу, ловко пленяющую сатану», – писал о ней Андрей Белый, недвусмысленно намекая на почти нескрываемую, броскую сексуальность и бродящее в ней нестерпимое желание. Она вошла в литературное сообщество «пропагандисткой сексуального раскрепощения», гордо несущей «крест чувственности», о котором она довольно пространно высказалась в дневнике, будучи к тому времени уже четыре года замужем.
В то же время современный исследователь Александр Шувалов не исключает ее психосексуальной дисфункции, отмечая, что «при явном подчеркивании собственной сексуальной привлекательности больные истерией зачастую страдают психосексуальными дисфункциями (например, отсутствием оргазма)».
Она долгое время лукавила и играла с окружающими, но оказывалась не в силах переиграть саму себя. Когда, утомленная и неудовлетворенная, Зина возвращалась в свой поэтический мир, духовно-семейный романтизм и почти божественное море всепрощения вблизи мужа казались ей все более комфортными. Она забывалась в уютном мирке семейного благополучия — до тех пор, пока неуместный фетиш сладкой любви не начинал маячить с такой настойчивостью, что обету терпения снова приходил конец, и она отдавалась новой порочной связи. Одуряющее погружение в болото страсти сменялось блаженным смирением и призывами к Господу наделить ее силой, чтобы не сдаваться. Дмитрий Мережковский, упивающийся своей мудростью и духовным ростом, делал вид, что ничего не замечает. Хотя, наверное, он испытывал в такие моменты муки ада. Но, может быть, в том и проявлялась его мужская сила, что, отпуская свою кошку погулять, он испускал такие невыразимо-трогательные волны укора, что в итоге принуждал ее мучиться еще больше, чем сам.
При этом увлечения Зинаиды Гиппиус различные авторы оценивают по-разному. К примеру, Виталий Вульф полагает, что «романами их можно было назвать лишь с некоторой натяжкой», а в основе отношений лежал продолжительный, рождавший эмоции, порой дурманящий флирт, на переднем, видимом плане которого — переписка, душещипательные беседы, «несколько поцелуев — и все». Возможно, это действительно так. Ибо в рассудительном и слишком трезвом для страсти муже был бездонный источник духовной силы, но практически отсутствовали необходимые ей эмоции. Их-то она и пыталась дополучить от других мужчин, в особенности чтобы насытить свое женское тщеславие, удовлетворить неуемную жажду быть любимой как женщина и тоску по мужскому восхищению. Идя по жизни с Мережковским, она не могла избавиться от своего невероятного эгоизма, который толкал ее на самые дикие сумасбродства. Отсюда ее ожерелье из обручальных колец поклонников, которое она с гордостью демонстрировала для подтверждения своих притязаний. Тут становится понятной и тайна ее взаимоотношений с некоторыми из ее поклонников, например с Минским, через которого, по ее собственному выражению, она была «влюблена в себя». Таких, как Минский, были десятки: имена, мелькнувшие в памяти и затерявшиеся в ее потаенных уголках. Ей хотелось блистать во всех возможных амплуа: и как поэтесса, и как определяющий моду литературный критик, и просто как очаровательная женщина. Интуиция и гибкий ум подсказывали ей, что первое и второе может реализоваться только с Мережковским, третье же — исключительно без него. Вот почему она приходит к ужасающему выводу, обрекающему ее на духовный путь с Мережковским до конца, каким бы тягостным он ни был для ее женского естества: «…и Флексер, и Минский, как бы и другие, не считают меня за человека, а только за женщину, доводят до разрыва потому, что я не хочу смотреть на них как на мужчин, – и не нуждаются во мне с умственной стороны столько, сколько я в них…» Таким образом, еще неосознанно, но с какой-то неотвратимой неизбежностью Зинаида Гиппиус пришла к пониманию своей роковой привязанности к Дмитрию Мережковскому. Имели ли место реальные любовные романы, измены и интимные отношения «на стороне»? Исключать этого нельзя, как нельзя и безоговорочно принимать. Главное в жизни этой пары состоит в том, что в момент крушения семейного корабля они сумели найти свой спасательный плот компромисса.
И сам Мережковский был не так прост в бытовой жизни, как представляется на первый взгляд. Будто в ответ на многослойную игру жены он слишком уходил в себя, как бы исчезал в своих мыслях и мечтаниях. Признавался, что «одинок», что грезит о любви, идеальной, воздушной и неземной. Можно даже предположить, что живи он один, наедине со своими видениями, он мог бы оторваться от реальности совсем, выскользнуть в иной мир, пространство виртуальных представлений, которое обычно люди называют сумасшествием. Создается впечатление, что только приземленность Зинаиды, несмотря на душевные страдания, возвращала его к бытию. Вообще духовно Мережковский был чужим для всего мира, инопланетянином, родина которого удалена на немыслимое расстояние от всего сущего и понятного обычному землянину, и в этом смысле жена выступала спасительницей, посредником в отношениях с окружающим миром. Только за это он мог простить ей все на свете!
Нельзя не упомянуть, что наиболее тяжелые моменты их брака связаны как раз с духовным отчуждением. Хотя число этих эпизодов ничтожно мало, о них все же стоит сказать. Истина заключается в том, что они всякий раз оказывались напрямую связанными с сексуальной темой. Случалось, что неудовлетворенная, явно более темпераментная Зинаида пыталась найти недостающие эмоции за пределами семейного пространства. И конечно, натыкалась на глухой протест мужа, защищавшегося мрачной пеленой отчуждения. Каждый из них проходил свой уровень потрясения: он бывал ошарашен «романами» жены; она — шокирована небывалой холодностью мужа. «Холодный человек, холодный дух, холодная душа, холодное тело — все холодное, все существо сразу», – ужасалась Зинаида, пребывая в плену своих бурных эмоций и отчаяния. Дмитрий все переживал в себе, то и дело повторяя, как мантру, фатальное: «Враги человеку — домашние его».
Но эти переживания все же не породили у них чувства враждебности друг к другу. Напротив, тревожность и беспокойство растворялись в их растущей общественно-религиозной и философской активности. Другими словами, внутри семьи они научились проходить терапевтический курс универсального лечения духовной близостью, общностью идей и осознания того, что это и есть их двойная миссия, единственно возможный путь осуществления задуманного, да и выживания вообще. Их компромисс оказался жизнеспособным и действенным, именно этим он интересен и делает интересной саму пару.
Словно защищаясь от темпераментности жены, единственного, пожалуй, несоответствия внутри союза, подчеркнуто уравновешенный Мережковский при разработке теории «новых людей», или «людей Третьего Завета», указывает, что они «равнодушны к половой чувственности», что в них, по словам Зобнина, «преодолен и изжит сексуальный инстинкт, толкающий человека на удовлетворение половой страсти и продолжение рода». В этой теории мыслителя проявились две важные для развития брака линии. Первая, недвусмысленно обнажая собственную проблему, намекает на ее вторичность применительно к своей спутнице жизни (ведь она не только следует их общей теории, но и проповедует ее, пусть даже периодически скатываясь в лоно греховности). Вторая же более важна внутренним убеждением, что с «этой проблемой» можно жить, что она лишь дань трансформации личности и что он вместе с Зинаидой сможет победить это тяготение плоти, потому что духовность, жизнь духа поставлена во главу угла. Жизнь, годы, совместное старение показали, что Дмитрий Мережковский оказался прав: общая духовность является всемогущей, всеобъемлющей силой, вытягивающей брак из трясины двусмысленности и колебаний.
