КОММЕНТАРИИ
К—35.
КАК БУДТО ДВА ХОЗЯИНА делят один и тот же кров.
Один из них вечен, что означает не большую протяженность времени, не «очень долго», а отсутствие долготы, неподчиненность часам. Он спокойно может вместить в мгновения переживания и события «на сто лет» и так же спокойно «следующие» «сто лет» пролежать на солнышке. Он действует в других координатах. Эти координаты неизвестны второму, который существует во времени, то есть конечен, то есть ограничен.
Второй живет, как живет человеческое тело. Ему важно время.
«6 часов утра: самое главное — мое тело.
12 часов дня: самое главное — это все они, они все.
5 часов дня: самое главное — это моя голова.
9 часов вечера: самое главное — моя жена.
12 часов ночи: самое главное — мой пенис.
3 часа ночи: меня нету».
Их отношения — основная проблематика существования.
Сущность одного из них — дао, на разных уровнях он проявляется и ощущается (вторым) как Бог, душа, истинное «я», бессознательное.
Второй — не менее таинственное существо — худо-бедно владеет территорией сознания, тела, личности, мира.
Они совершенно различны и по большинству действий противоречивы — до взаимно-уничтожающего антагонизма, — но они — одно и то же. Как А-Янус и У-Янус, это — один и тот же человек.
Каждая история рассказывает о них.
Мы не знаем, как они появились, но у нас есть символические описания. Одно из них говорит, что Господь Бог «потеснился», чтобы дать место миру, а затем сотворил мир, и так же сотворил человека. Это описание истинного «я» и «я» личностного: истинное «я» самодостаточно, но оно потеснилось.
Как любой из актов взаимоотношений этих двоих, это проявляется на любом уровне человеческой жизни:
«…ненасытная исконная ненависть Психеи к Еве, от которой во мне нет ничего. А от Психеи — всё… Ревность? Я просто уступаю, как душа всегда уступает телу, особенно чужому — от честнейшего презрения…»
Или:
«…Как ни скромно занимаемое вами местечко, будьте уверены, что в один прекрасный день кто-то войдет и заявит на него права, или, что еще хуже, предложит делить его с вами. Тут вам нужно либо сражаться за свое место, либо покинуть его. Я как-то всегда предпочитал последнее. Вовсе не потому, что я не способен к борьбе, а из чистейшего недовольства собой: ухитрившись выбрать нечто привлекающее других, ты выдаешь тем самым вульгарность выбора» .
(Хороши рационализации!)
Другая метафора — еще более трудновообразимая — представляет дело наоборот: тела, развиваясь и наращивая сложность, породили «сознание» со способностью саморефлексии, а скорее, его иллюзию. Впрочем, и с точки зрения вечного — первого — существа, не менее принято называть временное — второе «я» — иллюзорным. Они вообще много дерутся, и взаимное отрицание — методы ведения войны.
Еще одна метафора говорит об «избрании», при котором душа избрала тело, подобно тому, как Бог избрал еврейский народ согласно иудаизму.
Следующая история говорит о «грехопадении», отделении, бунте ограниченного — вернее, познавшего ограниченность — против вечного. И о последовавшем изгнании, закрепившем их разделенность. Сознание отделилось от бессознательного, и ему стало казаться, что оно живет собственной жизнью. В качестве первого шага этой новой жизни оно сделало себе «одежду из фиговых листьев» — декларацию ограниченности, свой вечный символ. Можно сколько угодно издеваться над этим шагом и последующей историей соперничества сознания с прародителем — например, это похоже на конкуренцию Эллочки Людоедки с Вандербильдшей — но это огромный, трагический шаг, постоянно повторяющийся в каждом грехе, т.е. ограниченном действии.
СОН ПРО НАЧАЛО. (С—15, стр. 79)
ВЕЛИЧАЙШИМ ПСИХОЛОГИЧЕСКИМ ОТКРЫТИЕМ
ЧЕЛОВЕЧЕСТВА… (К—20, стр. 47)
ВЕЧНАЯ ИСТОРИЯ О СЭРЕ ЭЙНШТЕЙНЕ И ЕГО ДРУГЕ СЭРЕ
ЧАРЛЬЗЕ ДАРВИНЕ, РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ. (И—34, стр. 120)
