ПАРИЖ. ПОКЛОНЕНИЕ И ТРИУМФ
Ревнители нравственности
Увлечение магнетическими сеансами Месмера стало повальным. Словно эпидемия охватила многих и продолжала распространяться. Кроме больных к Месмеру на его сеансы стремились попасть и просто любопытные. Провести два-три часа в доме чудо-доктора возле его магнетического волшебного чана было не только интересно — это стало модным времяпрепровождением. Для одних это было чем-то вроде посещения выступлений популярного проповедника, для других — присутствием на представлении знаменитого фокусника. Вот именно фокусника! — возрадовались противники Месмера. Более того, кричали они на всех перекрестках, что это шарлатанство, а сам Месмер обыкновенный знахарь.
Особенно усердствовали Общество врачей и академия. И если культурные круги Парижа, включая и часть аристократов, были за «божественного немца», как они называли Месмера, то Медицинский факультет яростно нападал на него.
Похоже, повторялась история, случившаяся с ним в Вене. Каждый шаг вперед в изучении любого таинственного явления в области медицины вызывал бурную реакцию протеста. Характеризуя нравы, царившие в медицинской среде, современник писал: «Медицинский факультет в наше время все еще преисполнен ошибок и предрассудков самых диких, варварских веков. В то время как естествознание, действуя помимо медицины, достигло такого прогресса, последняя, по-видимому, прекрасно себя чувствует в сплошных потемках старых формул и боится света…»
Доктора, писал Мерсье в своей книге, защищая Месмера, не приняли торжественного вызова, сделанного им коллегой. Может быть, после этого они станут поскромнее и перестанут рассуждать о непонятных для них операциях, производимых их противником, и подождут, пока само время выскажется по этому поводу. Но каковы бы ни были итоги опытов, продолжал Мерсье, им все же придется упрекать себя за то, что они не смогли ни пойти навстречу полезному открытию, ни указать на заблуждение противника, в то время как общий голос призывал их к этому, а их нападки, брань и раздражение против автора сделанного открытия нуждались в каком-либо обосновании.
Доктора предпочли всячески преследовать своего коллегу, который скромно говорил им: «Я был очевидцем исцелений; посмотрим, расследуем; мы ничего не знаем; не надо торопиться; припомним историю всех вообще открытий…»
Мерсье, автор объективный и честный, утверждал, что не может быть двух мнений о том, что Месмер прав, а медики ошибаются и что «животный магнетизм» действительно представляет собой нечто чудесное и из ряда вон выходящее. «Все, что мне удалось узнать по этому поводу, — писал он, — заставляет меня так думать» и заверял, что посвятил себя защите истины, насколько хватит у него сил ее распознать и бороться за нее.
Такая позиция дорого обошлась Мерсье. Когда вышли в свет первые тома его книги, полиция начала поиски автора. Он же, будучи уверен в своей невиновности, сам явился к префекту полиции Ленуару, смело заявив: «Не ищите автора, это я». Затем ему все же пришлось уехать в Швейцарию, где он и прожил несколько лет.
Месмер чувствовал, что с ним может случиться то же самое и ему придется спасаться бегством. Но пока до этого не дошло, хотя нападки и клевета становились все злее и настойчивее.
Что это за флюид — невесомый, невидимый, неощутимый, не поддающийся измерению и взвешиванию?! Кроме Святого Духа не может быть ничего сверхъестественного, потустороннего. Тот, кто утверждает наличие флюида, выступает против католической церкви.
Когда начали раздаваться подобные обвинения, насторожился Людовик XVI. Особого интереса к вопросам врачевания души он не проявлял, но тут пришлось вмешаться. Еще ранее, когда Лафайет перед вторым отъездом в Америку явился на аудиенцию к королю, тот съязвил: «Что-то скажет Вашингтон по поводу того, что он пошел в аптекарские ученики к господину Месмеру».
И вот теперь, когда обстановка вокруг этого Месмера с его изобретением накалилась до предела, Людовик решил покончить с распрей по поводу магнетизма. Был издан указ, по которому Обществу врачей и академии вменялось немедленно официально исследовать магнетизм «как в его полезных, так и вредных проявлениях».
Была создана авторитетная комиссия из ученых академии, светил того времени. В нее вошли крупнейшие научные авторитеты — знаменитый химик Лавуазье, изобретатель громоотвода Франклин, астроном Байли, впоследствии мэр Парижа, и Жюсье, известный ботаник. Находился в ее составе и некий доктор Гильотен, который через несколько лет прославится тем, что изобретет машину, названную по его имени гильотиной, — «национальную бритву», как ее окрестят в народе. По иронии судьбы, двое из членов комиссии, Лавуазье и Байли, сложат свои головы под ножом изобретенной их коллегой машины.
Но это будет позже. А пока комиссия в дружеском единении исследует магнетизм. Окончательный приговор прозвучал через несколько месяцев. В отзыве комиссии говорилось о поведении пациентов при лечении магнетизмом:
«Некоторые тихи, спокойны и испытывают блаженное состояние, другие кашляют, плюют, чувствуют легкую боль, теплоту по поверхности всего тела, начинают усиленно потеть; третьих охватывают конвульсии. Конвульсии, необычные по частоте, продолжительности и силе. Едва начавшись у одного, они появляются тут же и у других. Комиссия наблюдала и такие, которые продолжались три часа, они сопровождались выделением мутной, слизистой жидкости, исторгаемой силою такого напряжения. Наблюдаются в отдельных случаях и следы крови. Эти конвульсии характеризуются быстрыми непроизвольными движениями всех членов, судорогами в глотке, подергиванием в области живота и желудка, блуждающим и застывшим взором, пронзительными криками, подскакиваниями, плачем и неистовыми припадками смеха; затем следуют длительные состояния утомления и вялости, разбитости и истощения. Малейший неожиданный шум заставляет вздрагивать в испуге, и замечено, что изменения силы звука и темпа исполняемых на фортепьяно мелодий действуют на больных, причем более быстрый темп возбуждает их еще больше и усиливает неистовство нервных припадков. Нет ничего поразительнее зрелища этих конвульсий; тот, кто их не видел, не может составить о них никакого понятия. Удивительно, во всяком случае, спокойствие одной части больных и возбужденное состояние остальных; удивительны различные, неизменно повторяющиеся промежуточные явления и та симпатия, которая возникает между больными; можно наблюдать, как больные улыбаются друг другу, нежно разговаривают друг с другом — и это умеряет судорожные явления. Все подвластны тому, кто их магнетизирует. Если они даже, по-видимому, находятся в полном изнеможении, его взгляд, его голос тотчас же выводят их из этого состояния».
Таким образом, было как бы официально установлено, что Месмер влияет на своих пациентов внушением или как-либо иначе. В этом профессора усмотрели нечто необъяснимое, нечто незнакомое им. Они констатировали, что, «судя по этому стойкому воздействию, нельзя отрицать наличие некой силы, которая действует на людей и покоряет их и носителем которой является магнетизер».
Иначе говоря, сама того не желая, комиссия как бы подметила, что удивительные явления, возникающие при магнетизировании, имеют источником человека, особое личное воздействие магнетизера. То есть члены комиссии были близки к тому, чтобы подтвердить невольное открытие Месмером непонятной «связи» между магнетизером и медиумом.
Но шаг этот они не сделали, а ограничились тем, что, согласно королевскому указу, установили, существует или нет магнетически-жизненный флюид. Ее вывод: «животный магнетизм» может существовать и вместе с тем не быть полезным, но ни в коем случае он не может быть полезным, если не существует».
Таким образом, комиссию занимал не таинственный контакт между врачом и пациентом, между магнетизером и медиумом, то есть не суть проблемы, а один-единственный вопрос, можно ли осязать, обонять или видеть таинственный флюид. Ответ однозначный — нет. «Если он и существует в нас и вокруг нас, — заявляют почтенные академики, — то лишь в абсолютно не воспринимаемой органами чувств форме». Но возможно, эта незримая субстанция все же оказывает какое-то действие.
Члены комиссии решают подвергнуть магнетизации прежде всего самих себя. Результат отрицательный. «Никто из нас ничего не почувствовал, и прежде всего ничего такого, что можно было бы назвать реакцией на магнетизм».
То же самое наблюдают они и при воздействии магнетизма на других. Из чего делают окончательный вывод: действие магнетизма — шарлатанство, одно лишь воображение. В своем отчете они записывают: «После того как члены комиссии признали, что флюид «животного магнетизма» не познается ни одним из наших чувств и не произвел никакого воздействия ни на них самих, ни на больных, которых они при помощи его испытали, после того как они установили, что касания и поглаживания лишь в редких случаях вызывали благотворное изменение в организме и имели своим постоянным следствием опасные потрясения в области воображения, после того как они, с другой стороны, доказали, что воображение без магнетизма может вызвать судороги, а магнетизм без воображения ничего не в состоянии вызвать, они единогласно постановили, что ничто не доказывает существования магнетически-жизненного флюида и что, таким образом, этот не поддающийся познанию флюид бесполезен, что разительное его действие, наблюдавшееся при публичных сеансах, должно быть частично объяснено прикосновениями, вызываемыми этим прикосновением воображением и тем автоматическим воображением, которое, против нашей воли, побуждает нас переживать явления, действующие на наши чувства».
Вместе с тем комиссия считает себя обязанной присовокупить, что «эти прикосновения, эти непрестанно повторяющиеся старания вызвать кризис могут быть вредными и что зрелище таких кризисов опасно в силу вложенного в нас природою стремления к подражанию, а потому всякое длительное лечение на глазах у других может иметь вредное последствие».
Следует отметить, что академики, как, впрочем, и сам Месмер, обошли уже близкую к разрешению проблему личного воздействия, передаваемого посредством внушения или флюидальным путем. Иначе говоря, просмотрели колоссальную проблему универсальной полезности магнетического (говоря нынешним языком, психотерапевтического) лечения.
Больше того, к официальному отзыву академики сочли нужным приложить секретный доклад специально для короля. В нем говорилось: «Магнетизируют неизменно мужчины женщин; разумеется, завязывающиеся при этом отношения — всего лишь отношения между врачом и пациенткой, но этот врач — мужчина; как бы тяжела ни была болезнь, она не лишает нас нашего пола и не освобождает нас полностью из-под власти другого пола… Женщины достаточно привлекательны, чтобы воздействовать на врача… Длительное пребывание наедине, неизбежность прикосновений, токи взаимных симпатий, робкие взгляды — все это естественные и общеизвестные пути и средства, которые испокон века способствовали передаче чувств и сердечных склонностей. Во время сеанса магнетизер обыкновенно сжимает коленями колени пациентки, — следовательно, колено и другие участки нижней половины тела входят в соприкосновение. Его руки лежат на ее подреберье, а иногда опускаются ниже в область придатков… Нет ничего удивительного, что чувства воспламеняются…
Разумеется, многим пациенткам не довелось пережить описанные аспекты, а некоторые, испытав их, не поняли их природы. Говорят, что немало женщин, заподозрив истину, прекратили магическое лечение. Тех же, кто о них не догадывается, следует от этого оградить».
Далее следовал вывод секретного доклада, он гласил: «Магическое лечение, безусловно, опасно для нравов».
Забота о нравственности — это, конечно, хорошо, но похоже, что престарелые академики больше исходили из своего разгоряченного воображения, чем из существа дела. Впрочем, чего можно было ожидать от ученых, которые отвергли многие великие изобретения, в том числе громоотвод Франклина, прививки против оспы Дженнера, паровое судно Фултона…
Однако справедливости ради надо все же сказать, что среди академиков, членов комиссии, нашелся один, кто отказался поставить свою подпись под «великой хартией опалы». Им стал знаменитый ботаник Жюсье. Он не вникал в суть месмеровского учения, а всего лишь констатировал, что при лечении магнетизмом на больного действует какая-то сила. Подтвердить осязаемость и зримость этого флюида он, как и остальные, не может, но вполне допускает, что он «может переноситься от одного человека к другому и часто оказывает на этого последнего видимое воздействие». Какого рода этот флюид — психического, магнетического или электрического, об этом он не решается судить. Возможно, говорит он, это сама жизненная сила, но, во всяком случае, какая-то сила здесь, несомненно, налицо.
Заступничество это, что и говорить, прозвучало абсолютно неожиданно. Месмер получил огромную моральную поддержку. И в тот же год его ученик и последователь маркиз Пюисегюр открывает явление искусственно вызываемого того самого сомнамбулизма. Тем самым он обращается от магнетизма к психологии, к взаимодействию души и тела.
