Дэниэл Н.Стерн. Действие в сравнении с воспоминанием в любви в переносе и в инфантильной любви

Фрейд справедливо предупреждает, что имеются две причины для написания статьи и что одна из них неотложнее другой. Более неотложен "практический аспект" — как технически управлять любовью в переносе. Второй причиной, лишь "частично" послужившей поводом для написания данного эссе, был "теоретический интерес", связанный с любовью в переносе. В наше время вторая причина, возможно, более актуальна. Психоанализ прошел длинный путь включения в себя и совершенствования технических рекомендаций,.высказанных Фрейдом в этой статье. Меньший прогресс был достигнут в решении некоторых проблем, представляющих "теоретический интерес", — это прежде всего взаимоотношения между любовью в переносе и обычной любовью, между воспоминанием и действием и между ранним опытом и трансферентным поведением в аналитической ситуации. Я хочу рассмотреть именно эти проблемы. Однако вначале кое-что скажу о главной причине, потому что она обеспечивает исторический и интеллектуальный контекст для аспектов теории. Фрейд обращается в первую очередь к практикующим психоаналитикам. С этим связана история, о которой необходимо упомянуть. С самого зарождения психоанализа, чему способствовали Фрейд и Брейер, проблема любви в переносе и контрпереносе была знакома Фрейду. Однако он не спешил детально рассмотреть ее. Эта потенциально взрывная проблема стала еще более настоятельной в годы, предшествующие написанию данной статьи, когда его (в то время) законный преемник Юнг влюбился и вступил в любовную связь с одной из «своих пациенток. А вскоре после этого Ференци, друг и коллега Фрейда, поступил аналогичным образом с одной из своих пациенток. Эти события несли в себе серьезную угрозу для психоаналитического движения. Необходимость написания такой статьи была очевидна и обсуждалась Фрейдом в его переписке. Данная работа считалась запоздалой (Хэйнал, 1989). Она является убедительной просьбой и предупреждением, на языке клинических и теоретических рассуждений, как избежать опасностей контрпереноса при столкновении с любовью в переносе. Общественное мнение и мнение медицинских кругов также принимались в расчет. Политическая цель — добиться признания психоанализа — была для Фрейда постоянной реальностью. Потенциальный риск и угроза психоанализу в связи с любовью в переносе и ее контрпереносом увеличили весомость политического фактора. Это нашло отражение в том, как Фрейд заканчивает данную работу — проводя тесную параллель между рекомендуемой техникой для работы с любовью в переносе и оправданно строгой медицинской практикой. Я упоминаю этот исторический контекст, потому что вполне можно представить, что он мог влиять на выдвигаемые утверждения, Шли, по крайней мере, давал им определенное прочтение.

Первый вопрос, который я хочу поднять, связан с ключевым понятием отыгрывания в сравнении с, воспоминающем. Он будет рассматриваться в связи с проблемками прошлого в сравнении с настоящим, и любви Вз переносе в сравнении с обычной любовью. В данной работе Фрейд проводит отличие действия от воспоминания, основываясь на соображениях, связанных с развитием. Он помещает начало любви в переносе прямо в период младенчества. Он говорит на языке "инфантильных корней" и "инфантильных прототипов". Такое помещение начала в период младенчества находится в соответствии с уже упрочившимися онтогенетическими теориями (1905) и просто добавляет еще один кусок взрослого опыта, рассматриваемый с точки зрения его эволюционного аспекта.

Однако любовь в период младенчества — не просто момент начала любви в переносе; она обеспечивает ее точной моделью: любовь в переносе "представляет собою новое издание старых черт", она не содержит "ни одной новой черты", она "воспроизводит инфантильные реакции" и "воспроизводит инфантильный образец". Она состоит из "нового издания старых черт". И аналитик как объект любви в переносе лишь "суррогат". Взаимоотношения между прошлой (инфантильной) любовью и текущей (переносной) любовью являются взаимоотношениями заметного изоморфизма или точного повторения.

Почему Фрейд столь упорно настаивает на таком точном повторении? Почему, рассматривая большинство клинических феноменов, которые коренятся в прошлом, Фрейд очень осторожен в выражении нюансов но поводу проблемы точного повторения и указывает на то, что вспоминаемый феномен, который возникает в аналитической ситуации, не является точной копией ранее пережитых или даже хранящихся в памяти более ранних феноменов? Скорее текущая версия будет трансформацией ("искажением"), возникшей в ходе неоднократных шагов конструкции — ^реконструкции первоначальных событий, которые имеют место в ходе развития, плюс финального преобразующего шага, который дает возможность появлению (ре)конструкции в аналитической ситуации. Воспоминания проделали длинный путь от прошлого к настоящему, и точное повторение исчезло как наиболее важный момент и было заменено непрерывностью /связностью. Почему же Фрейд подчеркивает здесь аспект точного повторения любви в переносе?

Ответ заключается ]В концептуализации Фрейдом отыгрывания, которое является ключом к его взгляду на любовь в переносе. Он рассматривал отыгрывание и воспоминание как противоположные и антитетические пути для приведения прошлого в настоящее. Отыгрывание происходит в моторной сфере действия, воспоминание — в "психической сфере" мышления и вербализации. Соответственно отыгрывание не проходит через трансформирующий процесс серийных (ре)конструкций, как это неизбежно происходит с воспоминанием. В качестве моторного феномена — инкапсулированного от психических мутаций — отыгрывание остается верным своим началам. Фрейд никогда бы не сказал, что воспоминание или сновидение, сообщаемое на сессии, являются "точной копией" первоначально пережитого! опыта, "без каких-либо новых черт". Совершению напротив, он утверждает, что "сновидения искажаются или искривляются воспоминанием" (19(00). Даже "обычная любовь" — очень трансформированный феномен, далекий от копирования. "В обычном отношении [любви] остаются лишь немногие черты, безошибочно выдающие материнский прототип, стоящий за выбранным объектом" (1910). Поэтому модель точного повторения применима к отыгрыванию, но не к воспоминанию в целом и не к "обычной любви".

Фрейд недвусмысленно говорит, что "если бы ее (пациентки) любовные домогательства нашли ответ... Больная достигла бы того, к чему стремятся все больные в анализе: что-то совершить, воспроизвести что-то в жизни, что она должна была бы только вспомнить, воспроизвести как психический материал и сохранить в психической области" (166). Поэтому мы имеем два состояния, в которых могут существовать феномены любви в переносе: состояние моторной экспрессии (отыгрывание), в котором действие верно по форме и содержанию своим первоначалам, и состояние психической экспрессии (с присущим ему содержанием, согласно выводам Фрейда), в котором, грубо говоря, ожидается преобладание такого же искажения, как в сновидениях или покрывающих воспоминаниях.

Причина, по которой я подчеркиваю это отличие, заключается в том, что на протяжении большей части статьи Фрейду не удается провести отличие, говорит ли он о любви в переносе как отыгрывании или как психически выраженной. В комментариях о связи инфантильной любви с любовью в переносе (тема соответствия) она предстает, как если бы, когда Фрейд пишет о любви в переносе в целом, он на самом деле имел в виду отыгрываемую любовь в переносе. Имеется несколько возможных причин для такой, до некоторой степени сбивающей с толку, ситуации. Во-первых, разумно предположить, что основная забота Фрейда — технические и политические аспекты — получила перевес над теоретическими аспектами. И действительно, отыгрывание в переносе и контрпереносе было несомненной целью этой работы. Если любовь в переносе воспринимается как (только) отыгрывание, предписания (рекомендации) против контрпереноса становятся намного весомее и их легче обосновать.

Имеются более глубокие уровни и прочтения этого очевидного замешательства. Фрейд полагает, что в той мере, в какой это касается любви, не существует какого-либо реального отличия между отыгрываемыми и неотыгрываемыми состояниями. Любовь всегда отыгрывается. В различных местах он подчеркивает "непосредственность" чувств и желаний в любви в переносе. И действительно, клинически складывается впечатление, что любовь в переносе часто колеблется между "состоянием" отыгрывания и состоянием "психического события" — всегда движимая в направлении отыгрывания. Далее, не всегда столь легко решить, в каком из этих двух состояний существует данное выражение. Даже с чисто вербальными выражениями это отличие не обязательно столь ясно. Например, никогда не делаемое ранее утверждение, "Я вас люблю!" — может рассматриваться как объявление факта, существующего в психической сфере, или же оно может рассматриваться (и восприниматься) как образец действия (в теории речи-действия), которое в своем произнесении исполняет роль любовного действия — в том смысле, в каком речевые акты, такие как "Я дал этому кораблю имя USS Missouri" или "Я объявляю открытие XVII зимних олимпийских игр", выполняют специфические действия, которые могут осуществляться лишь словесно (Сирл, 1969). Это действия под маской психических выражений.

Теперь перед нами стоят несколько главных тем "теоретического интереса". Действительно ли любовь существует в неотыгрываемом состоянии? Где разделительная линия между моторными и физическими выражениями в любви? Действительно ли у каждого человека свой собственный эволюционный ход развития и различные энергетические черты и в какой мере?

Перед тем как вернуться к этим вопросам и имея их в виду, мы можем теперь обратить внимание на эволюционную историю любви — на которой будет тесно основываться любовь в переносе.

Что имеет в виду Фрейд, когда пишет об инфантильной предыстории любви в переносе? В данной работе Фрейд сосредоточивает внимание, главным образом, на "сексуальной любви". Для этого есть несколько причин. Во-первых, непосредственной причиной было то, что форма отыгрывания переноса-контрпереноса, ставшая возможной вследствие сексуальной любви, представляла непосредственную опасность для пациентов(ок), аналитиков и психоаналитического движения. Во-вторых, имел место повышенный интерес Фрейда к формам любви, ставшим возможными вследствие работы и достижений эдиповой фазы. И наконец, как отмечали различные авторы (например, Купер, 1991), Фрейд был склонен воспринимать любовь как базисную данность, как "стихийный феномен", как нечто "несомненное, ядро эмоционального состояния". В этой связи, хотя он действительно исследовал психологические отличия в объектном выборе, интенсивности, сублимации и так далее, он не копал слишком глубоко, чтобы раскрыть основное чувственное состояние. Это остается во многом справедливо, несмотря на установление им нежного, в отличие от сексуального, вклада любви и упоминание некоторых вкладов из различных психосексуальных стадий развития. Работа рассечения любви или, альтернативно, компоновки природы любви в эволюционном ключе с нулевой точки, не была чем-то, что Фрейд считал необходимым делать (это и понятно). Тем не менее в данной работе он оставляет открытой дверь, чтобы другие могли сделать именно это. В действительности, он побуждает нас провести такое исследование, так как все, что появляется в любви в переносе, ранее имело место в предшествующей инфантильной любви. Знание природы такой ранней любви становится важным. И Фрейд дает нам обширный список для работы:

* "все ее (инфантильной любви) предварительные условия для любви" (в работе Фрейда о психологии любви [1910] он говорит об "условиях любви" — например, "любви к проститутке" или "потребности в оскорбленной третьей стороне". Я считаю, что под "предварительными условиями" он имеет в виду более ранние версии, которые будут развиваться в "условиях для любви");

* "все фантазии проистекают от ее сексуальных желаний";

* "все подробные характеристики ее состояния влюбленности" и

* инфантильные "объектные" выборы пациентки.

Давайте теперь взглянем на инфантильную любовь, принимая во внимание кое-что из более современного знания и перспектив, полученных от наблюдений за младенцами, но держа в уме, что этот эволюционный интерес будет оправдан тем, что он нам говорит о любви в переносе и поднятых теоретических вопросах.

Выражения любви начинаются поразительно рано. Наиболее базисный физический язык нежной любви складывается и ему научаются к четвертому или пятому месяцу жизни. Сравнение моторного любовного поведения младенцев и аспекты моторного любовного поведения взрослых иллюстрируют этот момент. Явно выражаемое поведение, по которому узнают взрослых любовников в фазе влюбленности, состоит, главным образом, в том, что они пристально глядят в глаза друг другу, не произнося слов; лица влюбленных очень близки друг к другу, всегда имеет место касание частей тела; чередование вокальных паттернов; синхронность движений; выполнение особых жестов, таких как поцелуй, крепкое объятие, прикосновение и держание головы и рук партнера. Мы видим такой же самый набор образцов поведения, выполняемый в младенчестве с матерью или главным осуществляющим уход лицом.

Начинаясь около двух с половиной месяцев, когда младенцы начинают пристально глядеть на своих матерей, они (и их матери) могут проводить десятки секунд, даже минуту или более, погруженными в молчаливое пристальное взаимное глядение друг на друга. Младенцы не делают этого, когда глядят на другие объекты. Продолжительное пристальное глядение друг на друга без говорения — очень редкое событие во взрослой человеческой жизни. Если двое взрослых глядят в глаза друг другу без говорения более пяти секунд или около того, они, вероятно, будут сражаться или любить. Применение взаимного глядения между родителями и младенцами и между любовниками составляет отдельный список.

Сходным образом, родители и младенцы, подобно взрослым любовникам, используют особую запись близости. В каждой культуре точно фиксируется то расстояние, которое должны сохранять друг относительно друга двое взрослых. Лишь близко знакомым людям, любовникам и детям позволено нарушать эту дистанцию. В действительности, матери и младенцы проводят намного больше своего личного времени вместе, знакомясь друг с другом на очень близком расстоянии, которое нарушает культурную норму, точно так лее, как это делают любовники.

Речь тоже имеет собственную особую запись. Когда родители говорят с младенцами, и иногда когда любовники говорят друг с другом, они нарушают нормы речи. Они придают особое значение музыке по сравнению с лирикой, они используют "детский лепет", они полагаются на более широкий спектр невербального применения голоса и меняют установившееся произношение слов. Сходным образом, в игру вступает определенный регистр выражений лица. Диады любовников и родитель-младенец совершают параллельные изменения, нарушения и преувеличения мимических и вокальных экспрессии.

Любовники склонны синхронно двигаться вместе в хореографических паттернах одновременного приближения-приближения и одновременного удаления-удаления. Родители и младенцы показывают такой же самый паттерн своих совместных движений. Именно эти паттерны, длящиеся в течение нескольких секунд, подают нам, главным образом, сигнал о статусе любовников.

Имеются также особые жесты и действия, наблюдаемые у любовников, которые очень рано развивают младенцы. Поцелую обычно научаются до второго года жизни, а крепким объятиям — много раньше. В то же самое время, дети любят гладить и покачивать в своих руках лицо родителя. Лежа напротив или на родителе, дети до двухлетнего возраста часто совершают тазовые толчки как часть того, что представляется как волна нежности. Утонченные выражения кокетничанья хорошо видны до начала эдиповой фазы⁶³.

⁶³ См. Стерн, 1977, для более полного описания невербального языка любви родигель-младенц, и Персон, 1988, для описаний параллельного поведения у взрослых любовников.

Все эти вариации в особом регистре являются не просто формами или паттернами нежной любви. Сюда вовлечена страсть — в смысле временного потока возбуждения, драматических нарастаний и пиков и угасаний активности. Преходящая игра элементов в этих особых регистрах во многом находится на службе порождения "глубоких волнений". Мы не говорим здесь лишь о спокойной, дающей блаженство любви. Здесь не уравнивается чувственность и "неспецифическое возбуждение". Однако развивается возбуждение, которое однажды будет наполнено чувственным (сексуальным) окрасом содержания.

Не только момент зарождения физического языка любви является очень ранним, довербальным, но и сам ее язык — это язык действия. Эти особые любовные поведения формируются различным образом по времени, интенсивности, частоте и выявленным условиям в каждой семье. Другими словами, самый базисный физический язык любви — тот способ, которым она физически проявляется — также является кандидатом на широкую индивидуальную вербальность, как и лицо объектного выбора.

Предпочтения, диапазоны терпимости, позволяемые и непозволяемые интенсивности и продолжительности определенных актов — все они являются частью "химии" любви, которая может шествовать под личиной "объектного выбора". Не является ли этот базисный язык частью "всех детальных характерных черт состояния влюбленности" и типом "предварительного условия" для любви?

Эти соображения поднимают другой вопрос. Действительно ли младенцы на первом году жизни влюбляются в своих родителей или же они некоторым образом плавно переходят в более стабильное состояние влюбленности? Или же они вообще не находятся в состоянии любви? Нуждается ли индивид в чувственном потоке — будь он вытеснен, сублимирован или еще не развит — для того, чтобы влюбиться? Данный вопрос важен в той степени, в какой переживание влюбленности, со всей ее интенсивностью и безотлагательностью, является или не является инфантильным переживанием. В конечном счете, более неистовые и непосредственные части любви в переносе, которые описывает Фрейд, лучше всего приписываются фазе влюбленности. Есть ли у них инфантильный предшественник? Мое понимание младенцев заключается в том, что они действительно влюбляются и делают это снова и снова несколько раз по мере того, как развитие прогрессивно дает им новый набор способностей, с которым они снова или "более глубоко" влюбляются. Форма любви в основном установилась. В нее будут вливаться новые содержания.

Давайте теперь перейдем от явного поведения к интрапсихическим переживаниям, так как любовь — в основном психическое состояние. Начиная с конца первого года жизни, младенец развивает способность к интерсубъективности. Под этим подразумевается способность ощущать, что индивид испытывает субъективные переживания, которые отделены и отличаются от переживаний других лиц. Первоначально они покрывают ограниченное, но важное число состояний психики, таких как фокусировка внимания, намерений и аффектов (см. Стерн, 1985). Некоторые специалисты по эволюционному развитию говорят, что в таком случае младенец открыл то, что философы называют "теорией раздельных умов". Раз был сделан этот прыжок к интерсубъективности, становится реализуемой возможность психической близости, а также физической близости. Теперь могут разделяться состояния психики, и если они не разделяются, младенец в состоянии настраивать их на одну волну. Открываются внутренние миры, которые субъективно разделяемы, которые однажды приведут к способности подумать или сказать: "Я знаю, что ты знаешь, что я знаю..." или: "Я чувствую, что ты чувствуешь, что я чувствую..." — то есть, тот путь, который выбирают и которым снова идут влюбленные в своем взаимном процессе открытия. Интерсубъективность и происходящая в результате нее психическая близость, раз она возможна, становится желаемым состоянием, притяжением, более или менее значимой тягой для каждого индивида. Это могущественная черта любви.

В данной работе Фрейд прослеживает в обратном направлении к младенчеству "все предварительные условия для любви". Психическая близость — или интерсубъективное разделение чувств — кардинальное предварительное условие любви. Кроме того, она сильно подкрепляется аналитической ситуацией. Она обеспечивается эмпатическим пониманием аналитика. Тогда решающе важной становится прошлая история интерсубъективных переживаний пациента(ки). Какие из всех возможных и текущих субъективных переживаний родитель считал разделяемым и с какой интенсивностью? Что должно утаиваться? И так далее. Интерсубъективное предварительное условие для любви начинается рано в жизни и обладает широкой индивидуальной изменчивостью, которая будет отражаться в характерных чертах любви в переносе. И опять, местоположение начала реконструкции невербально и доэдипово. Природа искомых интерсубъективных взаимоотношений может сходным образом определять "условия любви" — например, любви к кому-либо, кто интерсубъективно не имеется в наличии, затемнен или прозрачно ясен.

К концу второго года жизни появляется третья новая способность, которая у ребенка может развиться в предварительное условие, а также в средство влюбиться: разделение смыслов. Когда ребенок начинает говорить'(в действительности как часть процесса овладения речью), родитель и младенец должны обмениваться смыслами. В этом процессе никогда не ясно, существует ли слово "ага" и дается ли оно ребенку, или его находит ребенок, или оно находится или берется лишь тогда, когда у младенца уже есть понятие или чувство, с которым оно может быть связано — то есть, оно одновременно дается и открывается. Этот процесс, по Винникотту, происходит в переходном пространстве. Имеет место трепет и удивление от сотворения мира. Но это в точности то, что должны делать любовники. Они взаимно определяют для себя смыслы многих обычных слов, а также кодовых слов и концепций. И в процессе делания этого приходят к разделяемым смыслам относительно вещей, которые будут наполнять их ежедневные жизни (см. Персон, 1988). Это очень сходно с тем, о чем должны совместно договариваться пациент с аналитиком в наделении именами и смыслами ранее не названных, или неизвестных, или вытесненных переживаний, которые появляются в ходе лечения. Стиль договариваемых смыслов — то есть степень всех переживаний, которые требуют взаимно договоренного смысла — или терпимости к взаимной неопределенности в смыслах может стать "условиями любви". И опять, характеристика влюбленности и нахождения в состоянии любви имеет очень раннее происхождение.

Еще одним из определяемых переживаний любви является исключительная фокусировка на одном специфическом лице и поглощенность существованием этого лица. Это, также, предчувствуется в младенчестве. Во время первого года жизни имеет место постепенное сужение чувственной связи, безопасности и привязанности к единственному осуществляющему уход лицу. Этот процесс фокусировки явно очевиден к возрасту девяти-двенадцати месяцев. Кроме того, младенец показывает состояние поглощенности присутствием и потенциальным отсутствием фигуры главной привязанности (то же происходит у любовников по отношению к любимому человеку). Тогда переживание сужения до особого, единственного объекта также является процессом-переживанием раннего младенчества. То же самое может быть сказано о переживаниях частичной границы проницаемости, вовлеченных в процессы имитации и идентификации, которые столь ясно обнаруживаются в ранние годы жизни.

Короче, переживания влюбленности и нахождения в любви имеют богатую раннюю эволюционную историю. При дальнейшем исследовании этой территории мы находим, что инфантильные "корни" и "прототипы" включают в себя намного больше, чем объектный выбор в строгом смысле этого слова. Они включают,по крайней мере, особенности физического языка любви; диапазон и глубину интерсубъективного участия; тот способ, которым взаимно создаются смысл и интенсивность потребности для передачи разделяемых смыслов; степень неповторимости выбранного объекта; временные и интенсивные движущие силы процесса влюбленности.

Для наших целей здесь важно отметить, что большая часть этих "предварительных условий" и прототипов регистрируется в памяти как моторные воспоминания, как процедурное знание (как противоположное символическом}' знанию), как сенсорно-моторные схемы (как противоположные концептуальным схемам), как эпизодические события (как противоположные семантическим событиям). Соответственно, они не могут быть легко или прямо трансформированы в обращение психической сферы идей.

Приведя эту раннюю историю любви, мы снова можем заняться положением дел в любви в переносе. К данному вопросу можно приблизиться несколькими более легкими вопросами. Будет ли то, как пациентка, снедаемая любовью в переносе, глядит на аналитика (на какую-то долю секунды чересчур долго; слегка излишне нежно; или противоположным образом, в моторном акте внутреннего запрета), или же то, как она изменяет и смягчает тембр своего голоса, рассматриваться как отыгрывание?

Это моторные выражения душевных состояний, которые могут быть, и обычно являются, бессознательными. Технически говоря, их обычно терпят — с самообладанием — Для укрепления данного процесса. Хотя это может быть мудро с технической точки зрения, теоретически это, тем не менее, отыгрывание, но в "приемлемом" диапазоне.

Сходным образом, желание пациентки и установление интерсубъективного разделения с аналитиком (которое, «будучи дозволено, способствует аналитической работе и рабочему альянсу),может, тем не менее, находиться, главным образом,на службе (вос)создания "условий" для любви. Кроме того, такое (во«с)создание совершается с речевыми актами, контекстуализированными паралингвистически, то есть содержание (мысли, воспоминания, и т.д.) вторично по отношению к прагматической акции-функции действовать с аналитиком сообща для достижения и сохранения определенной разновидности психической близости. То же самое может быть, сказано об обсуждении смыслов — почти любых смыслов. В таких ситуациях действие выставляете^ как "психический" материал, и в той же мере (значительной), в которой речевой акт является действием, он является отыгрыванием.

Так что, по-видимому, имеет место спектр отыгрываний от "слабого" к "сильному". Природа влюбленности или нахождения в состоянии любви (в процессе или вне лечения) обеспечивает богатое продуцирование отыгрываний — в противном случае индивид просто не любит.

Можно предположить, что индивид может любить, никогда не открыв свое чувство любимому человеку. Это материал романтических новелл, реальной жизни и фаз любви в переносе. Но даже в этих ситуациях "действие" не является и не может быть полностью перенаправлено в психическую деятельность. Ее моторное выражение наполнено полемическими моторными выражениями и активными моторными внутренними запретами. Таким образом, часть выражения всегда остается в сфере моторного действия до тех пор, пока человек не перестает любить. В действительности, моторные действия антагонизма и внутреннего запрета усиливают чувствующее состояние. Они могут быть частью его утонченности.

Психоанализ пришел к принятию несколько меньшей сдержанности со стороны врача при столкновении с любовью в переносе, чем это рекомендовал Фрейд в 1915 году. Многие специалисты спорили о необходимости и желательности определенного количества контрпереносной любви для оптимизации терапевтического результата. И имел место взрыв в принятии и терапевтическом использовании контрпереноса. Поэтому технический вопрос вращается вокруг того, что является "чрезмерно сильной" дозой отыгрывания. Однако по теоретическим соображениям, отыгрывание — это отыгрывание. Оно связано с модальностью выражения. "Сила" действий не изменяет их теоретический статус.

В свете этого не совсем ясно, существует ли теоретическая пограничная линия между переносом и отыгрыванием в ситуации любви в переносе. И данная пограничная линия даже как "технически" определенная очень относительна. В действительности, представляется, что технически "захождение чересчур далеко" в направлении переносно-контрпереносного отыгрывания в значительной степени определяется преобладающими социальными нравами, которые определяют то, что приемлемо, и в каких моментах дела изменились необратимым образом, так что прежнее межличностное состояние более не может быть восстановлено. Такой пограничный момент является лишь "технической" вехой вторичным и тривиальным образом. Он работает "технически", потому что мы разделяем одни и те же социо-культурно-правовые принуждения, а не по теоретическим причинам, неотъемлемо присущим психоаналитической ситуации или процессу.

Эти соображения, среди других, побудили Лапланша и Понталиса (1988) заключить:

[хотя] Фрейд ... описывает даже перенос на аналитика как модальность отыгрывания, он не смог ни провести ясного отличия, ни показать внутренних связей между феноменами повтора в переносе, с одной стороны, и манифестациями отыгрывания — с другой ... Одной из остающихся нерешенными задач психоанализа является обоснование различия между переносом и отыгрыванием по иным критериям, чем чисто технические.

Имеется более общий вопрос. Почему Фрейд, и психоанализ с тех пор, считал действие (моторное выражение) антитетичным воспоминанию или мышлению, так что транслированной в действие задачей аналитика становится "отклонение в работе воспоминания любого импульса, который пациент хочет разряжать в действии" (Фрейд, 1914).

Хотя клинический опыт обильно продемонстрировал, что отыгрывание как форма сопротивления может упростить обдумывание и воспоминание, сепарация и оппозиция между ними двумя обычно не имеет места. Психоанализ преувеличил общую аргументацию для такого разделения на действие и воспоминание, не выделяя различные виды действий, которые были хорошо известны Фрейду. На повестке дня стоит более полное исследование взаимоотношений между обдумыванием-воспоминанием и различными классами действий.

В своем "Проекте" (1895)2 Фрейд определил "специфические действия" (например, сексуальный оргазм), которые достигают своей специфической цели со специфическим объектом и оптимальной разрядки с удовлетворением. Для этого отдельного класса действий интуитивно привлекательно считать, что "психическая сфера" не принимается во внимание. Также теоретически разумно, что такое неприятие во внимание происходит, когда эти действия так генетически запрограммированы, что нет надобности ни в мышлении, ни в воспоминаниях для обеспечения или основания для них вторичного появления. Генез заменяет память. Действие и мышление даже не находятся в оппозиции. Нет возможного соревнования и никакого реального превращения от сферы действия к психической сфере.

Имеется вторая группа действий, которые более "символичны" и перемещаются вперед и назад между "психической" сферой и сферой действия. Конверсия, как симптом, определенно попадает в эту категорию. Первоначально обретение идеи в телесной форме выражения, после чего это моторное выражение может, при терапии, быть "вновь переведено ... в психическую сферу" (Фрейд, 1894). И действительно, Фрейд в данной статье занимает эту же самую позицию относительно отыгрывания и воспоминания. Если отыгрыванию можно воспрепятствовать при подходящей технике, вытесненное первоначальное событие (инфантильная любовь) может быть перенаправлено в воспоминания и, соответственно, поддается регулированию в психоанализе. В действительности Фрейд пишет, как если бы технические проблемы любви в переносе затрагивали, главным образом,этот класс действий. Как показывает наш обзор ранней онтогенетической истории любви, это не так. Мы должны упомянуть еще о третьем классе действий.

Этот третий класс состоит из действий и их моторной памяти, где переводимость в и из "психической сферы" менее очевидна или ясна. Эта категория будет включать большую часть довербального опыта и много невербального опыта, который является частью ткани, психодинамически относящейся к сфере жизненных событий. И он включает многое из того, что было описано помимо относящихся к самым ранним "условиям" и прототипам для любви. Для этих моторных феноменов связь с воспоминаниями совершенно иная. Здесь наиболее широкая, самая прямая (и иногда единственная) тропа к воспоминаниям лежит в совершении моторного действия. Соответственно, технические рекомендации должны быть иными. Анализ должен позволять разыгрывание этих паттернов действия. Сперва это звучит противоположно основным рекомендациям Фрейда. Однако как оказывается, это не создает огромных технических проблем или не порождает крушение общей опоры аргументации Фрейда, потому что большая часть этих моторных воспоминаний присуща явно выраженному поведению, которое попадает в "приемлемый" диапазон отыгрывания, обсуждавшийся выше (например, как пациентка глядит на аналитика и затем отводит взгляд, особый жест или смена поз во время лежания на кушетке и так далее). Поэтому, хотя здесь нет технической проблемы, здесь имеется теоретическая проблема: а именно, что действие используется как законный и желанный путь в психическую сферу⁶⁴.

⁶⁴ Экономические предположения относительно количественной энергии, разряжаемой посредством моторного действия, сравнимой с психическими актами, не очень помогает в отношении решения этих проблем. Утверждение, что моторное действие осушает или истощает эту систему для психических процессов — лишь еще один способ высказывания базисного предположения об антитезе между моторными и психическими сферами.

Далее, мы снова пришли к рассмотрению большинства воспоминаний, вновь найденных и используемых в психоанализе, как автобиографических или эпизодических — воспоминаний о специфических субъективных переживаниях, контекстуализированных в специфическое время и в специфическом окружении (Тулвинг, 1972). Эти воспоминания состоят из всех характерных черт пережитого события: чувств, мотивов, переживаний, ощущений и моторных действий. С этой точки зрения, действие является одним из действующих атрибутов более огромной единицы памяти — пережитого субъективного события. Каждый атрибут (включая действия) связан ассоциативными связями со всеми другими, и каждый из них, когда переживается заново, может служить в качестве найденного ключа для воспоминания всего пережитого события со всеми его первоначальными атрибутами. Специфические движения, а также запах, цвет, мысль и так далее могут вызывать воспоминания через маршрут моторной памяти.

Тогда не обязательно должно иметь место подразделение на действие в отличие от воспоминания — за исключением того случая, когда данное действие находится на службе сопротивления (или служит в качестве симптома). Мы перешли от общего утверждения к намного менее общему. Фрейд ясно утверждает, что любовь в переносе всегда вовлекает в себя сопротивление. Не является ли тогда развертывание сопротивления, а не природа психического функционирования, стравливающим действие против воспоминания? Если это так, то поле битвы сдвигается с воздействий отреагирования на воспоминание к воздействиям сопротивления на воспоминание. Требуется полный набор критериев для отличения отыгрывания как особого субнабора сопротивления. Или же, ставя данную проблему иным образом, является ли взаимосвязь между действием и мышлением/воспоминанием во время сопротивления иной, чем в другое время?

Фрейд оставил нам серии решающе важных вопросов, на которые он не смог ответить в 1915 году и которые продолжают занимать умы психоаналитиков сегодня. Каково базисное отличие между повторением (или воспоминанием) в переносе и повторением посредством отыгрывания? Где проходит линия между действием и актуализацией? Где находится моторная память по сравнению с другими формами памяти — технически и теоретически? Как много "условий" и "характерных черт" любви присутствует в младенчестве? А если они присутствуют все, как они упаковываются в памяти? Делает ли сопротивление (или образование симптома) действие врагом мышления или же психическая система сконструирована таким образом? Всегда ли любовь по самой своей природе как разыгрывается, так и психически переживается? И, возможно, главным образом в данной работе Фрейда — где и как в точности теория и техника имеют точки соприкосновения и почему?

Литература:

Cooper, A.M. 1991. Love in clinical psychoanalysis: Masochism, voyeurism and tender love. Paper presented at the Italian Philosophical Institute, Naples, November 1991.

Freud, S. 1894. The neuro-psychoses of defense. S.E. 3.

— 1895. Project for a scientific psychology. S.E. 1.

— 1900. The interpretation of dreams. S.E. 4 — 5.

— 1905. Three essays on the theory of sexuality. S.E. 7.

— 1910. A special type of object choice made by men. S.E. 11.

— 1914. Remembering, repeating and working-through (Further recommendations on the technique of psycho-analysis). S.E. 12.

Haynal, A. 1989 [1988]. Controversies in psychoanalytical method: From Freud and Ferenczi to Michael Balint. New York: New York University Press.

Laplanche, J., and Pontalis, J.B. 1973. The language of psychoanalysis. London: Karnac Books and the Institute of Psychoanalysis.

Person, E.S. 1988. Dreams of love and fateful encounters. The power of romantic passion. New York: W.W.Norton.

Searle, J.R. 1969. Speech acts: An essay in the philosophy of language. New York: Cambridge University Press.

Stern, D.N. 1977. The first relationship: Infant and mother. Cambridge, Mass.: Harvard University Press.

— 1985. The interpersonal world of the infant. New York: Basic.

Tulving, E. 1972. Episodie and semantic memory. In Organisation of memory, ed. E.Tulving and W.Donaldson. New York: Academic.