Глава пятьдесят четвёртая

Характерная деталь

Рукопись своего рассказа «Дьявол» Толстой прятал в обивке кресла — от своей непомерно ревнивой партнёрши. Прятал до времени посмертных изданий. Но он был уже стар, и ждать их оставалось недолго. А что делать автору этой книги с тем, что ещё в большей мере достойно обивки кресла, если автор всего лишь в том возрасте, в котором Лев Николаевич работал над «Войной и миром»? Ждать посмертных изданий в таком возрасте не стал бы даже Толстой. Так что, не взыщите… Единственное незавершённое дело великого Льва Толстого надо довести до конца.

* * *

П.: …Сколько себя помню — иначе как в крепкой дружной семье верным мужем я себя не мыслил. Совсем не в такой семье, как у моих родителей. Естественно, что всякий союз был навсегда. Но на удивление из раза в раз оказывался в положении, которое называют любовным треугольником. Причём всегда одного и того же качества.

Нет, я не наставлял рога никому и никогда (разве что по незнанию), хотя такие предложения мне делали жёны, пожалуй, всех моих знакомых. Из десятков семей! Подчёркиваю — знакомых, не друзей. Но, несмотря на такой, казалось бы, успех, в треугольниках всегда уходили не ко мне, а от меня. И только с жизненным опытом понял, что, как бы женщины ни отличались друг от друга внешне или своим образованием, с любой из них у меня всегда воспроизводился, в сущности, один и тот же тип взаимоотношений: подбирал какую-нибудь растрёпанную (или, наоборот, очень аккуратненькую), она рядом расцветала, а потом — бац, треугольник, она уходила, быстренько вновь становилась ободранной или лихорадочно оживлённой. Так ей было лучше… Да, всякий раз одно и то же: вначале лихой кавалерийский наскок очередной офицерской дочки, утрата ею фригидности, а потом… потом как-то разом я из их памяти исчезал. Забывали ещё до разрыва. Не так, как обычно показывают в кино: трагические расставания, слёзы и истеричные сопли, а… Просто забывали. Обидно всякий раз было… Упорно напрашивался вывод, что я хуже других… Но если так, если хуже, то чем? Естественно, для того, чтобы это понять, я присматривался к тем мужчинам, к которым от меня уходили. И выяснялось, что всякий раз предпочитали мужчин, которые, с точки зрения словесно возвещаемых в нашей культуре ценностей, мне многократно уступали. Во всех смыслах. В мускульном. Интеллектуальном. Физиологическом, — я имею в виду не только потенцию, но и внешность тоже.

К примеру, женщины как заведённые повторяют, что им нравятся мужчины высокого роста. Пожалуйста — в строю стоял одним из первых. Широкие плечи, говорят, нравятся? И это — пожалуйста. Следующий после максимального размер пиджака. Сила? В прошлом борец. Второй полутяжёлый вес. Образование — высшее, язык неплохо подвешен, начитан, приключений жизненных — море, есть о чём рассказать. Не изменяю. Не пью. Курил — бросил. Деньги зарабатывать умею. Руки — ювелира. Опять же, выражаясь языком В., — оранжевый. Это я про половую чакру. Но уходят! Чего-то, значит, не хватает. Но чего?

Женщины, разумеется, сами себя за тысячелетия объяснять не научились, не в силах осознать, чего же им хочется. Слова — пустое, произносятся те, какие первыми на язык подвернутся. Скажем, одна дама всё время повторяла нашим общим знакомым, что ушла от меня из-за того, что у меня нет постоянного заработка, денег мало, поэтому она чувствует себя неуверенно, тревожно. Да, у меня тогда работа тоже была гонорарная (не писательская — ювелиром был), в один месяц могло выйти меньше, чем в другой. Но в среднем за год получалось существенно больше, чем у многих. Чем у большинства. Но она в поисках «уверенности» уходит к другому, а потом мне знакомые передают, что достоинство новой связи она объясняет именно большими доходами. Приходила к нашим общим знакомым и часами рассказывала, на что и как она тратит твёрдый оклад своего мужа-станочника: столько-то на питание, столько-то ему на сигареты и выпивку, столько-то на то, столько-то на это, и вот столько остаётся. И говорила, что ей хорошо. Всё бы так, всё было бы очень похоже (жадна она просто патологически, за деньги с родных кожу живьём готова была содрать, они её даже боялись), и всё, повторяю, было бы похоже на правду, если бы… если бы я в то время не зарабатывал в три раза больше, чем та, третья сторона треугольника. И даже больше, чем в три, потому что тот выпивал, а следовательно, часть пропивал, а я — нет.

Тот ещё и курил. Причём дешёвые. Самые дешёвые и вонючие кубинские сигареты. Но и крепкие, конечно. Лучшие в смысле раскачивания садомазохистского маятника… Да, вот так она себя объясняла — при деньгах стала, потому и счастлива. И это не дура какая-нибудь говорила, с тремя начальными классами образования; наоборот, образование высшее, родители интеллигентные, причём не в первом поколении, все начитанные, да и она сама тоже… Да и я хорош: верил, что человеческие объяснения мотивов собственных поступков соответствуют действительности… И от попыток понять и совместить воедино услышанные рационализации только начинало ломить в висках.

Можно и другие примеры привести. Но надобности нет — все они, в сущности, одинаковые. Всякий раз возникновение треугольника объясняли одним, но истинное во мне «не то» было что-то иное, чего выразить не то чтобы не хотели, а просто не могли. Первое, что я понял, так это то, что если и предпочитают высоких, то не всяких. Потом понял, что враньё и то, что любят умных. И то, что верных. И то, что нежных… А что любят?.. Думаете, эротические утехи? Двенадцать бородавок? Только на словах. А любят на самом деле — кайф! Предсмертное состояние любят! Умопомрачение! Безмозглость. Ох, не сразу я понял, что стержень этого мира тот, что кайф правит миром! А остальное — марионетки! А кайф — та же смерть.

Итак, высшая бессознательная цель — забыться! Для всех. С той лишь между мужчинами и женщинами разницей, что мужчины по нечувствительности предпочитают метод химический, а женщины — энергетический. Но цель одна — восторг!..

Предавали меня все. Была, правда, одна девушка, которая была предана мне более других. Ей доставляло удовольствие надо мной издеваться и раз удалось довести меня просто до бешенства, намотал я на кулак её волосы, сунул её головой в унитаз — и спустил воду… Так она мне потом такие письма с объяснениями в любви писала — куда там Софье Андреевне или последней российской императрице!..

Да… И во всех этих историях была одна характерная деталь. На третьем, так сказать, этапе. На первом кавалерийские наскоки с объяснением в любви и утратой фригидности. На втором — измена. Уход к другому. Но всегда почему-то очень быстро возвращались. Впрочем, на время, чтобы потом уже уйти навсегда. Таким образом, после измены всегда был период, когда они пытались ко мне приспособиться! А почему бы и не попытаться, раз современная культура внушает, что развод или краткосрочные связи не столь практичны, как брак: скажем, есть опасность заразиться каким-нибудь вирусом… Словом, дань логическому мышлению. Но не подсознанию. Со мной, как я теперь наконец понимаю, не было кайфа. Не восхитительный я, как этот клавишный дятел Танеев! Значит, надо приспосабливаться. А приспособиться они могли одним только способом: символическим! Выискать во мне что-то некрофилическое!

И в поисках этого если не поля, то хотя бы его невротизирующего суррогата, делали весьма примечательное открытие: для того чтобы возбудиться, чтобы им стало особенно хорошо, им необходимо было сакральное отверстие — да что мне всё время прятаться за эвфемизмами?! — чтобы в постели некрофилкам стало хорошо, им нужно было мне сраку вылизать!! И если бы так поступала одна только дама, то можно было бы подумать, что случайность, какое-то психическое отклонение. Но когда одна, другая, третья!..

Причём эта характерная деталь поведения появлялась строго при одних и тех же условиях. После измены. Не до измены, не в какой-нибудь момент, когда, казалось бы, ей могло хотеться меня ублажить, — нет, это было после, это было для неё… Это теперь я понимаю, что измена — лишь один из поступков, приводящий к повышению анальности. Таким поступком может быть и переезд из Яснополянской усадьбы в столицу, кража в магазине, немотивированный испуг, наконец. Да и мотивированный тоже. Испугалась, предположим, дама сверх комфортного для неё уровня, и, чтобы забыться, ей нужен уровень некрополя больший, чем она в своём доме создала, выбрав соответствующего мужа. А как это сделать? Она должна у партнёра повысить уровень опьяняющего некрополя. Что она сделает? Бутылку спиртного партнёру преподнесёт, блок сигарет, якобы необычных. А он будет пыхтеть ими усиленно, превращаясь в заплёванную пепельницу… Но есть и чисто психологические способы: разозлит своей анальной тупостью или заставит ревновать, вплоть до покушения на убийство, — тоже приятно.

А со мной что? Не пью, не курю, с ревностью тоже сложно. Вот на анальную тупость, каюсь, реагировал. Порой бурно. А можно проще, без всяких психологий ноги мне закинула — и языком , в … Ка-а-айф!

Но это сейчас я в состоянии объяснить, потому что знаю про групповухи, про участие в них импотентов, про любовь народа к копрофилам, про анальный тип характера и про редкий генитальный…

А тогда я ведь ровным счётом ничего не знал ни о Гитлере — коммунисты сведения о третьем рейхе скрывали, — ни о вкусах «любящей матери» Софьи Андреевны…

Да и самое главное: не знал, что с половинкой у меня всё совсем по-другому! Да ещё помог психокатарсис с его возможностями прочтения приказов от вколоченного железа!

Так что же для некрофилок, жухлых и ярких, в мужчине важнее всего?! Некрополе! Дарующее чистейший, незамутнённый кайф. А испражнения — символ, ключ к проваливанию в невроз, где этого некрополя было с избытком. Но эта имитация кажется невротической только для внешнего наблюдателя. А для них — счастье. По-о-о-о-лное погружение… В говно.

Сейчас-то я, конечно, понимаю, что с предпочтённым пьющим и курящим партнёром они, возможно, занимаются сексом вполне нормативно, то есть манипулируя (или делая вид, что манипулируют) зонами, о которых традиционно внушают, что они эрогенные. И это естественно: дешёвые вонючие сигареты не только раскачивают маятник садо-мазо, но и создают ощущение вылизывания в загаженном общественном туалете плевательницы, что и без проникновения языком в анус создаёт у жухлой ощущение того, что она теперь уже полностью погружается в то место, в которое со мной могла дотянуться только кончиком языка. Да-да, в надежде хоть кончиком языка выискать случайно не смытые кусочки экскрементов, пусть раскисшие, а не твёрдые, или, наоборот, лучше — раскисшие! А новый-то партнёр теперь такой весь!..

Да, такие вот дополнительные и необходимые сведения о некрофилии вообще, а об идеальных жёнах и любящих матерях в частности… Образцовых, в понятии толпы, христианках.

Гадостно рассказывать, но что поделаешь?!.. И хотя противно и неприятно, говорить обо всём этом надо. Именно потому Толстой и намеревался обо всём этом написать, что истинные закономерности происходящего на нашей планете только и постигаются что через научное рассмотрение крайних, предельных случаев. И вот только при таком рассмотрении и выясняется, что для средней и не очень средней женщины в мужчине самое важное не то, что он при деньгах, не то, что он удачлив, не то, что он ярко-оранжевый или умеет понимать Веласкеса или Рафаэля, а то, что он — говно. Что такова его глубинная сущность. Всё же остальное — общие интересы, марка машины, симфонические концерты — только арабески на основном материале… Глазурь на торте.

Ведь до каких пределов ехидства простирается грех! Узнает какая, что подруга до судорог наслаждения тянется языком (буквально или символически) — разыграет тошноту, причём так по-адлеровски, что ей же самой тошнота покажется естественной. Это, видите ли, — отвратительно! А встать в кружок и начать хвастаться мужьями — где и чего тот урвал или как быстро добился очередного повышения в иерархии, — от этого не тошнит! А ведь это — то же вытягивание языка! Одним словом, язычество: дескать, смотрите, что удалось слизнуть! Хвастовство — это гордость, жадность, желание опередить, а это — некрофилия. А некрофилия — это основной материал на кончике языка! Это же сверх-архисимвол нашей падшей планеты — хвастающиеся, становящиеся в кружок, с до судорог вытянутым языком, дескать, вот, вот, вот!!.. И всё — в ж… ! Добровольно!!!

А то, что для обычной и яркой женщины главное в мужчине, чтобы он был говно, — так это весьма библейская мысль. Библейская, если довериться оценкам пророков, что мир этот избрал грех. И поэтому биофил — если он действительно развивающийся биофил, — оказавшись под ярмом с некрофилкой даже всего лишь жухлой, в конечном счёте обречён со временем оказаться в положении пренебрежённой стороны треугольника. Это неизбежно. Неизбежно, как неизбежно было то, что от апостола Павла ушла жена (а интересно, длинный ли у неё был язык?), потому что выходила она не за христианина, а за будущего или уже состоявшегося раввина национал-признанной религии. Неизбежно, как неизбежно то, что любая фуфела не могла не изводить Льва Николаевича. И не могла не лезть ему языком в определённое место. Всё повторяется, и нет ничего нового под солнцем… Ненависть ко всякому, чья речь хоть отчасти разумна.

А что поделаешь? За удовольствия вечной жизни надо платить.