Глава девятая

Страстная любовь, которую так не любил Лев Толстой

Есть вещи, которые становятся понятны только с возрастом. Ничего особенного делать не надо, необходимо просто физиологически сформироваться. Ребёнку, скажем, девочке, страстно баюкающей свою любимую куклу, сложно объяснить, что в одно прекрасное утро она проснётся и вдруг, неожиданно, без всяких переходов, поймёт, что детство уже кончилось и что кукла, которая ещё вчера заполняла для неё весь мир, всего лишь только кукла и не более того. И что отныне ей станут интересны только те вещи, которые она прежде, морща носик и с особой интонацией в голосе, называла «взрослыми». А есть познания, которые приходят только с жизненным опытом.

Гений отличается от современников, кроме прочего, ещё и тем, что он видит больше и многие вопросы понимает глубже, чем окружающие. И вряд ли когда-нибудь его смогут понять многие. Сколько бы публика ни повторяла имени Христова, — Он знал наперёд: Истина так и останется для большинства непонятой. Толстой ставил перед собой существенно более скромные задачи, чем Христос, но, тем не менее, и они были столь значительны, что оказались недоступны для обывателей.

Из серьёзных исследований о Толстом мы узнаём, что он был чуть ли не единственным в мировой литературе писателем, который выступил против страстной любви! И действительно, уже этот достигнутый гением уровень познания жизни не может не вызвать к его выдающимся романам и даже просто их сюжетам исключительного интереса.

Мало кто из читателей «Войны и мира» знает, что Л. Н. Толстой начинал это замечательное произведение как роман о декабристах, книгу о людях, которые, как он верил, в 1825 году совершили исторический поступок, за что потом расплачивались бесконечными годами каторги в рудниках. Да, Толстой собирался писать о 1825 годе, но «Война и мир» оканчивается событиями памятного 1812 года, и только в эпилоге, незначительном по объёму, он показывает своих любимых героев в 1820 году. Отказался ли Толстой от своего замысла? Никоим образом! Не отказался, потому что гения волновали не столько внешние события 1825 года, сколько события внутренние, становление душ тех, кто смог решиться на героический поступок на Сенатской площади, на протест против подавления одного человека другим.

Да, дворяне — высшее сословие (и потому, как многим кажется, избранники судьбы) — после Сенатской площади пошли разве что не добровольно в рудники, но, что ещё поразительней, их жёны, которым царь подсказывал от мужей отречься, последовали всё-таки вслед за ними в Сибирь. За предательство своих мужей царь сулил женщинам оставить их жить в красивом городе Санкт-Петербурге, оставить с сохранением всех прав, — а что женщинам, согласитесь, ещё нужно? — но от тех, кому перед Богом обещали быть верны в любых трудностях, отреклись не все. Многие, но не все.

Итак, замужем за некоторыми из декабристов оказались женщины не совсем обыкновенные, точнее, совершенно необыкновенные: они сохранили верность мужьям и, несмотря на трудности, отправились за ними, чтобы хоть как-то облегчить их участь.

Вполне естественно, что всякого мужчину интересует, какова же та редкая женщина, которая не предаёт? Если нет возможности полюбоваться на такую в собственной жизни, то хочется хотя бы представить или почитать о такой в умной книге.

В «Войне и мире» есть героиня, которая у разных читателей вызывает самые противоречивые оценки: одни, и их большинство, считают её взбалмошным существом, которая, да, была, непонятно почему, симпатичной в юности, но потом, выйдя замуж за Пьера — и почему ей такое счастье, такого мужика? — совершенно «опустилась»: только муж да дети её и интересуют. Муж, дети и опять муж, словом, ничего от женщины, достойной поклонения. Да и вообще — несколько шлюховата: то Борис, то Пьер, то князь Андрей, то Анатоль, потом опять Пьер…

Другие воспринимают Наташу Ростову совершенно иначе: милая она и прекрасная.

У Толстого любимый герой, безусловно, Пьер: в первой молодости — толстяк и неуклюжий, по-юношески наивен, и потому им управляет любая оказавшаяся рядом гадина; неудачным был первый брак с Элен, с этим расчётливым, холодным и развратным чудовищем, которому поклонялись все мужчины петербургского света. Но вот Пьер — граф и добряк, который прошёл через ужасы французского плена и много в тех страданиях осмысливший — в конце «Войны и мира» был награждён наивысшим из земных благ — хорошей и преданной женой, Наташей Ростовой.

Пьер — это сокровенный Лев Николаевич, поэтому, в сущности, так одаривая своего любимого Пьера, Толстой, в мечте, награждал себя. В мечте, потому что у него самого, женившегося по страстной любви, семейная жизнь сложилась несчастливо. Когда гений, осознавая несправедливость владения имуществом, которое он не только не наживал, но и предкам его оно досталось неправедно, решил раздать это имущество бедным (своеобразная Сенатская площадь с последующей Сибирью), жена ему в этом (в Сибирь) не последовала, воспротивилась, отравляя впоследствии существование не одно десятилетие. Любила ли она его? Многие, утверждающие «да», доказывают это, в том числе, тем, что она не могла заснуть, не прочтя всё, написанное великим писателем за день. Утверждающие «нет» рассказывают, как жена каждодневно унижала своего мужа. То, что Софья Андреевна издевалась над мужем, соглашаются все исследователи, но ей симпатизирующие утверждают, что началось это в последние год-два жизни Льва Николаевича, когда с её стороны началось откровенное хулиганство, когда она ломала вещи, имитировала бесконечные самоубийства и повсюду разносила скабрёзную выдумку, что Лев Николаевич — гомосексуалист. Этим же исследователям нравится утверждать, что это Лев Николаевич свёл жену с ума своими идеями.

Нет, издеваться Софья Андреевна любила ещё до замужества (подробнее об этом в следующих главах); соответственно, этим занималась не только в последний год земного существования мужа, но и всю свою 48-летнюю с ним жизнь. В первый период супружества она беспрестанно обвиняла мужа в развратности и развращённости, что, по её мнению, следовало из его желания иметь детей, а ведь она — ведь все же видят, она не скрывает — и без детей, несмотря на обилие прислуги, так обременена, так обременена… Да и не здорова… Гинекологически… Устала… А он — постель, дети! Сволочь развратная! Она же возвышенное существо, и никакие мужчины ей не нужны. Она так несчастна…

Если Софья Андреевна в первый период своего супружества всех поражала демонстрациями своей болезненности, то во второй, наоборот, — демонстрациями своего неуёмного здоровья (скачки на лошадях и т. п.) и её как всегда принародными заявлениями, что Лев Николаевич уже старик, а она молодая, ей так хочется мужчину, ей так хочется мужчину, так хочется… Она так несчастна… Вот так. Много — виноват он, мало — тоже он! Он, он! А, главное, виноват!! Казалось бы, между «много» и «мало» должен был быть период когда «как раз». И достаточно долгий период. Но его нет! Как тут не вспомнить (даже без снов с расчленениями и бурных чувств по поводу испражнений) об Отто Вейнингере с его «матерью» и «проституткой»!

Толстой не смирился с таким обращением жены и после 48 лет супружества, в 1910 году, без всего ушёл из дому. Но он был стар и обессилен таким супружеством, поэтому простуды не перенёс и умер на железнодорожной станции, не успев уйти далеко от ставшего ему ненавистным дома.

«Войну и мир» Толстой писал уже опытным (как мужчина) человеком: начал работать над романом, когда ему было тридцать четыре года, в первый год после свадьбы, а закончил воспевать Наташу спустя пять лет — в 40. (Совпадение или закономерность — это решать читателю, но нашему Психотерапевту в начале нашей истории примерно столько же — каморка папы Карло случилась у него в 36. Интересное совпадение, если это всего лишь совпадение, а не закономерность!)

Достойно размышления также и то, что Толстой взялся за поиск образа достойной Пьера женщины — женщины, готовой, оставив всё, следовать за мужем вплоть до сибирских рудников, — уже вскоре после свадьбы, хотя до буквальных измен жены (об этом тоже позже) оставались годы и годы. Взялся за поиски подсознательно, потому что на словах Толстой всячески хвалил и свой брак, и повенчанную с ним жену. Он что, предугадывал будущее?

История жизни Наташи Ростовой — по Толстому — такова. Впервые на страницах романа мы встречаем её тринадцатилетней девочкой. Она темноглаза, темноволоса, очень подвижна и непосредственна, всеобщая любимица не только в семье, но и среди дальней родни. Впервые мы застаём её с куклой в оранжерее московского дома: она просит молодого человека, своего двоюродного брата Бориса, в то время жившего в их доме, прежде поцеловать куклу (она только что подсмотрела, как с её братом целовалась двоюродная сестра Соня), а после того, как он просьбу исполнил, она требует, чтобы он поцеловал и её. Далее следует непременное после первого в жизни поцелуя объяснение в любви и клятва в верности на всю жизнь. Однако далее мы узнаём, что Наташа последовательно влюбляется в Пьера (будущего её супруга), в учителя танцев и других.

И вот первый Наташин бал. Это, действительно, событие: она надевает «взрослое» платье! На этом балу Пьер, тогда ещё женатый на красавице и чудовище Элен, направляет к Наташе, заботу о которой он добровольно взял на себя, своего душевного друга князя Андрея. Князь Андрей, тридцатилетний вдовец, сумел разглядеть в Наташе удивительную душу, и его разочарование женщинами как рукой сняло. Наташа в князя Андрея влюбляется. (Это и понятно: Пьер занят безнадёжно, а Наташино сердце явно ищет высоких образцов одухотворённости и чувства.) Всё психологически достоверно и в этой любовной истории Наташи, даже то, что Толстой избрал именно Пьера, будущего её мужа, чтобы направить к ней своего друга, князя Андрея — у друзей много общего. Здесь для читателя открывается простор для размышления: а возникло бы у Наташи чувство к Андрею, если бы его направил к ней не Пьер, будущий, которому она всегда особенным образом доверяла, а кто-нибудь другой?)

Взаимное чувство Наташи и князя Андрея встречает, однако, препятствие: отец князя Андрея, старый князь Болконский категорически против породнения с семейством Ростовых. Князь Андрей уважает своего отца чрезвычайно, и поэтому влюблённые решают отложить свадьбу на год — если уж через год отец не смирится, то они обвенчаются без его благословения. После помолвки князь Андрей уезжает за границу долечивать рану, полученную в сражении, когда, подхватив знамя из рук сражённого знаменосца, он исключительно личным мужеством (так во все времена было принято объяснять подобные феномены) остановил бегущих русских солдат и повёл их в наступление.

Итак, впереди у юной Наташи целый год. Она непосредственна, поэтому даже и не пытается скрывать свою тоску и непонимание, почему она должна пропадать целый год, пропадать, когда должна любить. Этим чувством Наташа живёт, и вот уже подходит к концу годовой срок. Всё семейство Ростовых в ожидании возвращения князя Андрея перебирается в Москву. В усадьбе остаётся только мать. И тут с Наташей происходит странный, на первый взгляд, любовный вираж, на основании которого столь многие читатели «Войны и мира» приходят к выводу, что Наташа — дура и шлюха. Тем самым, они утрачивают для себя не только весь глубинный смысл самого романа, но и всю особенность подсознательного восприятия людей Толстым. (Подсознательного, потому что всякий большой художник непременно работает в изменённом состоянии, он не считает себя обязанным ограничиваться обычным бытовым безмыслием.) Не уразумев, что произошло между Анатолем и Наташей, они не в силах понять, почему же именно Наташа, и только она, есть тот идеал женщины, который высмотрел в этом мире сорокалетний, ко времени завершения романа, гений.

Сразу же по приезде в Москву Наташа с отцом и сестрой идёт в театр. В соседней ложе сидит чудовище красавица³Элен.

³ Кто из поэтов не подмечал, что «красавицы» как-то особенно в семейном отношении неблагополучны, да и дети их часто хронические инвалиды? Понимают это так: уродилась красивая, поэтому несчастлива. Всё есть: поклонение, власть, для самовыражения кроме себя самой ничего не надо. Но ведь можно рассудить и иначе: есть тип некрофилов (актёрского типа), для которых важно, чтобы восхищались именно их внешностью — все и восхищаются. Главный их порок прописан на лице, и именно его оформление (выражение лица, тонус кожи) именуется «красотой». Таким образом, данный индивид — некрофил особого типа, и поэтому все восхищены его внешностью, дружбы в семье нет, дети — уроды. Маска «принюхивания» (брезгливости) — не единственная маска некрофилов. Пример мужчины с постоянно кукольно-сладенько-благообразненьким лицом — патологический садист Сталин. Таким образом, «красавица» красива только для тех, кто позволяет ей себя порабощать.

Отец Наташи, которого она боготворит, а следовательно, доверяет всякому его слову, сообщает, что Элен — хороша. Как вы думаете, поверила ли Наташа? Разве можно не поверить тому, кому доверяешь?

То, что Наташа боготворит своего отца, в тексте романа нигде прямо не сказано, однако полагать, что великий психолог Лев Николаевич Толстой не заметил, что всякая здоровая женщина выделяет своего отца настолько, что его облик определяет всю её последующую жизнь, было бы уж совсем несправедливо. Отец Наташи был симпатичный человек, но рациональная воля⁴его была слаба. Проявлялось — по роману — это, в частности, и в том, что он, даже понимая, что тот образ жизни, к которому он привык (охоты, балы и прочее), совершенно ему не по средствам, оказался не в силах тот самый образ жизни изменить и тем самым своих детей разорил. Виноват отец перед Наташей ещё и тем, что свою чувствительность он не смог ограничить мировоззрением, которое оберегло бы его самого, а тем самым и его детей, от влияния подобных Элен женщин. Почему, ведь как отец чувствительной дочери старый граф обязан был это сделать?

⁴ Воля бывает рациональной и иррациональной. Иррациональная воля — это выполнение подсознательных установок и внушений. Рациональная воля — это сила к исполнению осмысленных, адекватных обстоятельствам намерений.

Люди не ограничены только пространством своего физического тела. Простейшее тому доказательство — то, что многие матери за тысячи километров чувствуют, когда с их ребёнком приключается беда. Мать чувствует, или, что то же самое, ребёнок за тысячи километров на неё воздействует. В современной терминологии среда, посредством которой передаётся это и другие воздействия, называется энергетическим полем. Чувствительные люди воспринимают это поле обострённей прочих, а предрасположенные ещё и попадают под его подавляющее влияние, если, наученные многочисленными несчастиями, не выработали способов защиты от агрессивных устремлений окружающих.

Что такое предрасположение? Как уже было сказано, поведение любого некрофила, в конечном счёте, есть проявление неудержимого влечения к своеобразному удовольствию — к нарушению заповедей Десятисловия (Закона Божьего). Рассмотрим заповедь «не кради» в приложении к красавице Элен, отцу Наташи (графу Ростову) и судьбе самой Наташи.

Главным влечением отца Элен князя Василия была страсть к обогащению. Это качество Элен унаследовала и с помощью отца женила на себе Пьера с одной единственной целью — завладеть его состоянием. Как и всякая «красавица», она достаточно цинична и без обиняков заявляет прозревшему со временем супругу, что готова с ним развестись, если его деньги станут её. Поведение её достаточно прозрачно, тем более что всему великосветскому обществу известно неприглядное поведение её отца князя Василия во время кончины отца Пьера, старого графа Безухова. Тогда князь Василий пытался, подменив завещание, обобрать Пьера и нажиться сам. Всё это не могло не быть известным отцу Наташи графу Ростову. Для всякого человека нравственного, то есть не преступающего среди прочих и заповеди «не кради», Элен — урод, но для отца Наташи, растратчика приданого своих дочерей, она — хороша. Осознай отец Наташи свою неверность Богу, исповедуй Ему свой грех и покайся перед дочерью, — и тех несчастий, которые вскоре произошли в жизни чудной и милой Наташи Ростовой, могло и не произойти. Наташин грех, как это ни парадоксально, — безоглядное доверие родителям.

Однако всё произошло так, как не могло не произойти. Отец Наташи был человеком чувствительным, в особенности к ворам, а Элен была так называемым подавляющим индивидом, то есть человеком, который способен энергетически подавлять волю и критическое мышление других людей и превращать их в свои орудия. Толстой об этом говорит в художественной форме в самых первых главах — Элен была центром кружка молодёжи.

Может быть, поэтому, как некоторые полагают, Пьеру дарована внешность силача, он большой и толстый — писатель тем подсказывает, что необходима большая внутренняя сила, чтобы, попав под влияние Элен и даже женившись на ней, тем не менее, суметь объективно оценить это чудовище и, в конце концов, стать тем Пьером, который нам так нравится. И если сильный Пьер не сразу смог разобраться в Элен, в подавляющих, то Наташе, видимо, это также было не просто.

Итак, Наташа Ростова. В театре, в толпе (а в толпе мы все несколько иные, наше критическое мышление ослаблено суммарным некрополем столпившихся вокруг людей) отец Наташи, чувствительный, но слабовольный и подпадающий под влияния человек, рекомендует дочери подавляющую Элен. Наташа относится к отцу, как к отцу, и потому переходит в соседнюю ложу, к Элен, где сама как чрезвычайно чувствительный человек (да ещё семнадцати лет) непроизвольно оказывается под энергетическим воздействием гадины. Это, как мы говорили, приводит к дополнительному ослаблению и организма, и критического мышления. Она невольно — сама того не желая — отдаёт себя волнам некрополя и начинает «копировать» скрываемую сущность внешне соблюдающей приличия Элен. Иными словами, Наташа стала неким подобием Элен, как бы Элен.

Элен, как и всякая воровка, развратна и неженственна (это сочетание кажется странным только на первый взгляд — оно закономерно, развратник в любви бездарен). Она развратна настолько, что несколько лет назад достоянием петербургского света стала история её интимной связи с Анатолем, своим собственным братом. Инициатором отношений, как обычно и бывает, была сама Элен. Усилиями родственников их разъединили, историю замяли. Энергетически порабощённая юная Наташа должна была проявить сокрытые для внешних хотения Элен.

Теперь представьте себе ложу театра, Наташу, непосредственную, чувствительную, всего семнадцати лет; Наташу, выросшую в семье, в которой она не видела зла, во всяком случае, в откровенной форме; Наташу, привыкшую в вопросах добра и зла полагаться на мнение своих родителей; Наташу, чьё лицо, к счастью, не того типа, который принято называть красивым, но на котором отражена красота нравственная, лицо, к тому же, одухотворённое верностью своему жениху, князю Андрею, пусть и не суженому от Бога; Наташу, только что вернувшуюся из усадьбы, от естественной жизни природы, и ещё не привыкшую к городу, а тем более к столице, — теперь она вынуждена смотреть на сцену театра, уставленную крашеными досками, которые есть, якобы, сад, и вынуждена слушать французскую садомазохистку с эксгибиционистским оттенком, то есть признанную актрису, которой аплодирует весь петербургский свет, а рядом — похотливое создание, в помыслах совокупляющееся в том числе и с собственным братом и обладающее оглушающе мощной отрицательной энергией, подавляющей всё или почти всё естество милой девушки.

Происшедшее дальше Наташа изменить не могла — всё происходило закономерно и как бы помимо её воли.

Начинается опера. Внимание присутствующих сосредоточивается на крашеных досках. Но когда всё смолкает, посреди действия входит, тем привлекая к себе всеобщее внимание, Анатоль, брат Элен. О том, что он плоть от плоти своей сестры, в первую очередь в смысле нравственном, читатели догадываются сразу. Проявляется это во всём: это чувствуется и в том, что он, пренебрегая слушающими, входит во время действия, точнее сказать, употребляет присутствующих для того, чтобы почувствовать себя в центре внимания; это чувствуется и в его осанке, походке, словом, во всём; и чем дальше идёт повествование, тем больше мы узнаём в нём не столько его сестру Элен, сколько некий тип безнравственного человека, научившегося и привыкшего подавлять волю оказавшихся в сфере влияния его порочной энергии.

Жаждущие внимания и поклонения часто проницательны, это вырабатывается практикой: надо уметь сразу различать слабые стороны человека, чтобы, зацепившись, навязать ему свою волю. Анатоль взглянул на Наташу, узнал в ней доверчивого человека, и ещё — может, не осознавая — не столько Наташу, сколько свою любовницу — сестру Элен. И он захотел её (Элен или Наташу?). Наташа встретилась взглядом с Анатолем, конечно же, никак не предполагая, что смотрит на мир уже не своими добрыми глазами, а взором женщины, которая только что овладела её волей и подавила критическое мышление. «Элен» смотрела на «своего» брата, и возникающее у неё в груди чувство посчитала влюблённостью. В самом деле, разве могут молоденькие девушки иначе назвать любое, какое бы то ни было возникающее у них в груди чувство к человеку противоположного пола? А тем более если это чувство — восхищение, которое в некрофилогенной культуре считается наиважнейшим?

Это — травма, и отныне Наташа всё видела иными глазами: крашеные доски на сцене казались прекрасным садом, дрянная опера — обогащающим душу действом, а французская садомазохистка с эксгибиционистским оттенком — кем-то возвышенным.

Далее Наташа и Анатоль несколько раз встречались на людях, при этом, как можно догадаться из описаний Толстого, Наташа полностью утрачивала некоторые свойства, которые в здравом уме, то есть полностью себя контролируя как личность, она бы никогда не захотела утратить — она утрачивала стремление следовать определённым нравственным принципам.

Потом было тайное письмо, был составлен план её похищения из дома с целью скрыться за границей. Предполагалось даже фальшивое венчание — Анатоль был уже прежде женат, и тоже тайно, но он, разумеется, скрывал это. Было приготовлено всё: шуба, тройка лошадей, вино. Однако судьба пощадила Наташу: родные прознали про готовящийся побег и в самый последний момент Наташа была спасена от, изящно выражаясь, некоторых неприятностей. И тут происходит то, что родные никогда от Наташи не ожидали, да и читатель тоже. Наташа кричит, нет, визжит, что все её не любят, не хотят её счастья, и вообще — она всех ненавидит, ненавидит, ненавидит!

Такие слова! И от кого? От Наташи!!

Хорошо, мы с вами теперь понимаем, что визжала не Наташа, а визжали Элен и Анатоль, или, в нашей с вами терминологии, Наташа телом памяти, замусоренным некими предметами от Элен и Анатоля. Но читатель непроницательный этого не чувствует и приходит к выводу, что это Наташа дура и гадина.

Наташу спасает Пьер. Он сообщает, что Анатоль женат, и тут — видимо, во многом благодаря собственно присутствию Пьера, а его воздействие прямо противоположно воздействию Элен и Анатоля — Наташа вдруг начинает осознавать, что с ней произошло что-то дурное, нехорошее. Но от долгой болезни, в результате которой она чуть не умерла, уже ни родные, ни Пьер её не могли уберечь. Свадьба расстроилась, князь Андрей Наташу стал презирать, от неё удалился и только искал случая вызвать Анатоля на дуэль и убить его.

Что же происходит с Наташей дальше?

По счастью, от болезни она оправляется, и, пользуясь выражением Льва Толстого, — правда, высказанным по поводу другого в жизни Наташи эпизода, — встаёт «с обновлённой нравственной физиономией». Что это так, очевидно и из дальнейших её поступков.

Начинается Отечественная война 1812 года. Бородинское сражение столь кровопролитно, что после первого же его дня доселе непобедимые французы более не в силах наступать. Тем не менее, спасти Москву от захвата её французами не удаётся. Москвичи спешно оставляют город, настолько заботясь о своём имуществе, что для раненых из госпиталей, в том числе и для офицеров, повозок не достаёт. (Малоизвестный факт: при сдаче Москвы Наполеону в ней было оставлено 23,5 тысячи русских, раненных в Бородинском сражении, которые большей частью сгорели заживо во время пожара столицы.) Ростовы покидали родной город среди последних. Спешно увязывались многочисленные возы, взятые из родовых поместий. Для раненых, по мнению домашних Наташи — и отца, и матери, и Сони, и всех прочих, — места нет. И тут Наташа, может быть впервые, сделала то, на что обычно не решается абсолютное большинство девушек: она, в хорошем смысле, восстала против авторитета родителей (отец — вор, но, как все кругом это называют, добряк и широкая «барская» натура) и уговорила, умолила и выстыдила своих родителей бросить драгоценную обстановку графского дома и отдать телеги под раненых. Да, именно восстала, поскольку тот тайный побег с Анатолем, как это на первый взгляд ни парадоксально, был не восстанием против воли родителей, а, наоборот, высшим проявлением преданности им, именно, следованием их образу мыслей, тому образу мыслей, в котором для раненых в веренице повозок со скарбом места не остаётся.

Наташа ещё не знала, что судьба распорядилась так, что вместе с ними ехал и раненный в низ живота князь Андрей. Не знала она, не знал и он, и они долго ехали из оставляемой французам столице всего в нескольких шагах друг от друга. Но они встретились. Наташа просила прощения — за что? — она просила прощение за нечаянную неверность и была прощена. Она не отходила от постели тяжело раненного князя. Но всё-таки он умер.

Дальше? А дальше суженого своего Наташа всё-таки обрела, суженого истинного, которого предчувствовала, начиная от первого своего влюбления ещё в детстве. Пьер всегда, даже когда Наташа была ещё маленькой, любовался ею. Наташе не мог простить её «измены» князь Андрей, не могут этого сделать и большинство современных читателей, но Пьер, добряк, а потому умница, много читающий человек, похоже, этого даже и не заметил. Но понимание того, что у Наташи с Анатолем было не более чем несчастье, — завоевание не только ума очень образованного, но прежде всего обретшего «нравственную физиономию», — ему достаточно было просто воспринять Наташу, какая она, и он понял, что прощать было нечего. Для добряка и умницы она была прекраснейшим человеком на земле.

Судьба участников этого «многоугольника» следующая: Анатолю во время Бородинского сражения ампутируют ногу, и он впоследствии умирает. Князь Андрей, как мы уже сказали, умирает, успев Наташу «простить». Общепризнанная красавица Элен решает развестись с Пьером и выйти замуж сразу за двоих, для чего она духовно «прозревает» и обретает истинную по своей душе религию, и притом самую массовую — католицизм. Но, не успев оформить со всеми этими мужчинами связи, она умирает от модной в то время болезни, освободив тем самым Пьера. Пьер становится сектантом в высоком смысле этого слова, то есть пытается мыслить самостоятельно, не как все, мужает, наблюдая жизнь и размышляя; между ним и Наташей возникают, наконец, те взаимоотношения, к которым они были предызбраны от начала, — и они женятся в 1813 году. В последний раз мы их видим в 1820-м, окружёнными детьми, — Наташа вся в муже, Пьер всё больше умнеет. До событий, породивших слово «декабристы», остаётся около пяти лет, но проницательный читатель уже догадывается, что декабристами будут не только Пьер, но и воспитывающийся рядом с ними сын князя Андрея от первого брака, юный князь Николай Андреевич. Соответственно, та женщина, которая оставит все удобства жизни ради того, чтобы облегчить участь мужа в Сибири, — это нежная и милая, но многими не понимаемая Наташа.

Достоин ли будущий специалист по психокатарсису общения с гениальным текстом Л. Толстого? Нам кажется, что достоин. Некто однажды спросил Толстого, о чём его роман. На это Толстой ответил, что если бы он мог рассказать содержание кратко, то так бы и поступил, а не стал бы столь много сил тратить на работу над целой книгой. В этих словах заключена большая мудрость. Действительно, человеческий понятийный язык хоть и богат, но по сравнению с необъятностью жизни, человека и Вездесущего Бога ограничен. И именно поэтому художественный образ, в особенности если он создан тем, кому предназначено их создавать, будет нести в себе глубины, недоступные языку понятийному. А глубина восприятия — это как раз и есть то, чего достоин психотерапевт. (Психотерапевт не в смысле ежемесячно оплачиваемой специальности, не в смысле строки из единого перечня профессий, а в ином — высоком.)

Что же касается того эпизода с Наташей, где крашеные доски и тряпки стали ею восприниматься как красота жизни, то это последние несколько десятков страниц второго тома «Войны и мира». Очень рекомендуем.

И последнее: со слов критиков мы узнаём, что в художественной литературе Л. Толстой чуть ли не единственный значительный писатель, который выступил против страстной (безумной) любви, а именно так можно — и следует — называть «любовь» Наташи к Анатолю. (Второй образ — страсть Анны Карениной к безнравственному Вронскому. Ничего кроме горя, причём многим, детям Анны прежде всего, эта страсть не принесла.) Толстой не был разрушителем, следовательно, выступая против, он пытался утвердить, хотя бы в себе самом, некую иную любовь, более высокую. Как мужчину, его, безусловно, более волновали женские образы, чем мужские (его Пьер сказал, что главная страсть его жизни — женщины), — и у писателя для поиска впереди были десятилетия. И можно не сомневаться, что больше всего он размышлял, погружаясь в глубины своего сердца, постигая свою любимицу — Наташу Ростову.

Ту самую, с которой в жизни он так и не соединился.

Верил ли он, что такая женщина существует?

Или её видел?

Он, уже женатый человек?

Женщины Толстого чувствительны. Часто, чтобы видеть, им даже не нужно смотреть. Кити объяснялась в любви с Лёвиным длинными фразами, не произнося слов, а лишь чертя мелком на карточном столе одни их начальные буквы. Лёвин делал то же самое, и они понимали друг друга. (Этот момент отнюдь не автобиографический, как может сложиться впечатление после прочтения мемуаров Софьи Андреевны, жены Толстого, и её сестры. Они обе написали, что именно таким образом Лев Николаевич и делал предложение Соне. Но написали они об этом спустя много лет, после прочтения «Анны Карениной», а непосредственно после объяснения записал один лишь Лев Николаевич, и смысл был тот, что Соня его понять не смогла. Это была несбывшаяся мечта его жизни — чтобы женщина понимала его с полуслова. Что до воспоминаний сестёр Берс, то у женщин всегда так: проходит время, и они вспоминают то, чего не было, и рассказывают о том, чего хотелось бы, чтобы случилось.) Долли, сестра Кити, тоже чувствительна, она наперёд знала, кто за кого выйдет замуж, даже тогда, когда к тому не было никаких внешних признаков. И даже отрицательная Анна Каренина чувствовала больше, чем видела.

Так и Наташа. Она знала на много лет вперёд про то, что предполагаемый между Соней и братом Николаем брак не состоится. (Считывала незыблемый настрой матери, пусть даже невысказанным пожеланиям которой сын был не в состоянии перечить?) Наташа и воспринимала людей особенно, и даже особенно их описывала. Скажем, ещё девочкой она говорила, что Пьер — он тёмно-синий с красным, квадратный. Это развитое ассоциативно-образное мышление. Как и у нашей Возлюбленной, столь, как читатель впоследствии убедится, на Наташу похожей.

Мы симпатизируем Наташе с момента её перед нами появления. Почему так? Есть ли к тому основание? Или мы, угадав в тексте Толстого присутствие созвучной нашей душе особенной ноты восприятия мира, смотрим на юную Наташу глазами Льва Николаевича, который знал конец от начала? Скорее последнее: вначале Наташа ничем не отличается от своих сверстниц, которые ни у нас, ни у Льва Николаевича тёплых чувств не вызывают. Наташа ничему не научилась ни с Друбецким, ни с князем Андреем, ни с Анатолем. Она как Элен, как Анна Каренина, как, в конце концов, мать Наташи — графиня Ростова — подобно многим другим могла ничему не научиться вплоть до самой своей смерти. Но тогда бы Наташи не было.

Только с «обновлением нравственной физиономии» Наташа перестала быть женщиной, каких много.