Глава 9.. РЫНОК И СОВРЕМЕННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

4. Ограничения свободного рынка

Как и любой закон природы, «принцип Адама Смита» может рассматриваться не только с чисто научной стороны, но и в его «прикладном» значении, то есть в его отношении к человеческому обществу. С этим оптимальным принципом с самого начала связывали так называемый «оптимизм Адама Смита». Хотя консерваторы восемнадцатого века отнюдь не приветствовали триумф рыночного хозяйства, люди, называющие себя консерваторами в наши дни, воображают, что «совершенно свободный рынок», или по крайней мере такой рынок, каким он был сто лет назад, может исцелить все пороки нынешнего общественного организма. Мы отложим пока обсуждение этого вопроса и обсудим в этом разделе научные аспекты «принципа Адама Смита».

Экстремальные принципы в естествознании. Как мы уже видели, открытия Ньютона, объяснившего строение солнечной системы, породили надежду, что со дня на день явится другой Ньютон, который объяснит человеческое общество и укажет наилучший способ его устройства. Адам Смит, при всей популярности его книги, этой надежды не оправдал: он объяснил не то общество, какое было до него, а то, которое едва начало складываться при его жизни, и из его объяснения можно было сделать лишь тот вывод, что новое общество будет, в некотором смысле, давать наилучшие экономические результаты — в смысле наивысшего «национального дохода». Об идеальном обществе не было речи, потому что рыночное хозяйство отнюдь не обеспечивало «справедливого» распределения этого дохода и счастья отдельного человека.

Научный контекст, в котором возникла теория Адама Смита, был, конечно, создан распространением физики Ньютона. Законы механики Ньютона были глубоко изучены математиками восемнадцатого века; при этом обнаружилось, что все движения тел — и, по-видимому, все вообще явления природы — подчиняются некоторым экстремальным принципам.⁷² А именно, во всех случаях явления происходят таким образом, что некоторая величина, при данных условиях процесса, принимает наименьшее или наибольшее значение: может сложиться впечатление, будто природа выбирает «наилучшие» способы, ведущие к окончательному результату. Мы уже видели, что мембрана устанавливается в положении равновесия таким образом, что ее потенциальная энергия оказывается минимальной. Еще более простой пример — равновесие шарика на кривой поверхности: шарик останавливается в «ямке» на наинизшем возможном уровне по сравнению с окружающей частью поверхности. Общий характер таких закономерностей выяснили великие математики — Эйлер и Лагранж. Поскольку Эйлер, в отличие от большинства ученых того времени, был верующий, он полагал, что в таких «экстремальных принципах» проявляется мудрость творца, достигающего самыми экономными путями своих неисповедимых целей. Так он и объяснил это в письме одной немецкой принцессе, которая вряд ли поняла бы его математические аргументы.

⁷² Эти принципы чаще всего называются «вариационными», поскольку они выводятся методами вариационного исчисления.

Другие ученые прямо распространили «экстремальные принципы» на человеческое общество. Президент Прусской академии наук Мопертюи (который сам вывел важный минимальный принцип механики) уверял, следуя Лейбницу, что господь создал наилучший из возможных миров — то есть наилучший из всех, дозволяемых законами природы. Другой фаворит Фридриха Великого, французский писатель Вольтер, рассорился с Мопертюи и высмеял его оптимизм в повести «Кандид», где наставник злополучного героя, философ Панглосс, поучает его, что «все к лучшему в этом лучшем из миров». Не все читатели Вольтера знали, что имеется в виду фантазия математика Мопертюи.

Читатели Адама Смита могли сравнить благодеяния «невидимой руки рынка» с действительностью, порожденной безудержной конкуренцией. Но Адам Смит не был так наивен, как Панглосс. Он понимал, что рост национального продукта обогащает не всех, но надеялся, что со временем общее благосостояние распространится и на тружеников. Эта надежда оправдалась, хотя и не скоро — уже в то время, когда рынок был не столь свободен, а рабочие не столь беззащитны.

Локальность равновесия. Прежде всего, даже если выполнены все условия свободного рынка, утверждение «принципа Адама Смита» нуждается в уточнении. Как и все «экстремальные принципы» в естествознании, оно не всегда носит абсолютный характер, что может иметь важное практическое значение. Начнем с механической аналогии: задачи о равновесии шарика на кривой поверхности. Шарик скатывается вниз под действием тяготения, и равновесие его достигается, как доказывается в физике, в наинизшей точке некоторой «ямки» в поверхности. Но таких ямок может быть много, и притом разной глубины, так что положение равновесия шарика определяется неоднозначно: оно зависит от начального положения, с которого начинается движение, и шарик может оказаться не в самой глубокой ямке. Это будет не «абсолютный», а «локальный» минимум высоты, то есть минимум по сравнению с достаточно близкими точками поверхности, но не со всеми ее точками. Достигнутое положение равновесия локально устойчиво, то есть при небольшом отклонении от этого положения шарик в него вернется; но при достаточно большом отклонении он может перейти в другое положение равновесия, на другой высоте.

Рассмотрим, далее, задачу о максимуме высоты на кривой поверхности, например, на поверхности земли. Предположим, что человек, находящийся на этой поверхности, стремится достичь наибольшей высоты и для этого идет все время «по градиенту высоты», то есть в направлении наибольшего подъема. Тогда через некоторое время он окажется на вершине некоторого холма, хотя, может быть, и не самого высокого из всех: это локальный максимум высоты. Можно представить себе, что мотив поведения такого человека — спасение от наводнения, что аналогично силе, направленной вверх. Положением равновесия будет для него вершина холма (в отличие от предыдущего примера, где сила тяготения была направлена вниз, и потому шарик стремился к минимуму!) Но при этом, находясь на вершине холма, он не обязательно спасется: уровень воды может оказаться выше «его» холма, так что локальный максимум превратится для него в ловушку. Между тем, из другой исходной точки он мог бы прийти на вершину более высокого холма, которая останется над водой.

Так же обстоит дело с естественным отбором и с рыночной конкуренцией.⁷³ Можно предположить, что на каждом небольшом шаге эволюции рассматриваемый вид изменяется в направлении наилучшего приспособления к среде, наподобие человека из предыдущего примера, хотя это происходит и без сознательного «планирования». Но в конечном счете вид может оказаться в «эволюционной ловушке», и при изменении природных условий вымрет. Несомненно, таким образом вымерли бесчисленные виды, избравшие, с локальной точки зрения, самый выгодный путь развития: при другом исходном состоянии они могли бы выжить, достигнув равновесия на более безопасном уровне. Это соображение вносит поправку в популярные рассуждения о совершенном приспособлении живых организмов к окружающей среде: их «совершенство» означает лишь оптимальность по отношению к малым изменениям вида, но не по отношению к большим изменениям, которые могут уничтожить данный вид, заменив его в новых условиях другими видами.

⁷³ Следующее дальше замечание принадлежит Р.Г. Хлебопросу, применившему математическую идею локальности к биологии (устное сообщение).

Как уже говорилось, конкуренция на свободном рынке во многом аналогична конкуренции особей в использовании ресурсов, образующей естественный отбор. Рыночное равновесие аналогично равновесному состоянию вида, достигнутому в ходе эволюции. Видимое совершенство изделий и рыночного механизма соответствует локальному максимуму, зависящему от исходного состояния рынка, но не обязательно самому высокому из равновесных состояний. Локальное равновесие устойчиво относительно небольших колебаний, но может нарушиться при значительном изменении внешних условий. Так погибли многие высоко развитые цивилизации, уверенные в своем превосходстве. Отсюда видно также, что «завершенное» состояние цивилизации вовсе не однозначно определяется ее приспособленностью к условиям среды: оно может оказаться совсем другим даже при небольшом изменении начальных условий развития этой цивилизации.

Границы применимости принципа Адама Смита. Каждая научная теория имеет свою область применимости, вне которой она теряет смысл или перестает соответствовать экспериментальным фактам. Это выражение мы заменим более коротким: теория перестает быть верной.⁷⁴ Для большинства научных теорий границы их применимости уже известны, или их можно с некоторой вероятностью предполагать. Пожалуй, лишь в случае арифметики имеющаяся формальная теория считается применимой ко всем явлениям природы. Даже планиметрия Евклида, правильно описывающая небольшие куски земной поверхности и применяемая при составлении планов инженерных сооружений, для составления географических карт уже непригодна, вследствие сферической формы Земли. Стереометрия Евклида достаточно точно описывает геометрические соотношения в не слишком больших областях пространства, при не слишком большой концентрации тяжелых масс; но в космологических вопросах эта теория должна быть заменена более общей «римановой геометрией». Таким образом, даже математические теории не «универсальны»: они применимы лишь в определенных условиях, а вне этих условий теряют силу.

⁷⁴ Заметим, что если такая теория имеет формальное математическое построение, то она может оставаться логически точной, но — вне некоторой области явлений — становится уже неприменимой к описанию эмпирической действительности. Так, механика Ньютона логически безупречна и может быть изложена в математической форме, но при очень больших скоростях (сравнимых со скоростью света) перестает правильно описывать движение тел.

Обратим внимание еще на то обстоятельство, что никакая теория (кроме, может быть, арифметики) не может считаться абсолютно точной даже в той области явлений, где она применима: все теории справедливы лишь приближенно. Далее, «граница» применимости теории не может быть проведена столь отчетливо, как этого требует заключенное в кавычки слово: для каждого приложения теории надо решить, достаточна ли ее точность в этом случае.

Классические примеры применимости или неприменимости теорий доставляет физика. Механика Ньютона достаточно точна, если все рассматриваемые тела движутся со скоростями, намного меньшими скорости света; если это условие не выполнено, надо пользоваться специальной теорией относительности, что и делают в ряде областей физики, и даже в технике, при проектировании ускорителей элементарных частиц. Но специальная теория относительности становится неприменимой при высокой плотности вещества или в очень больших областях Вселенной; в этих вопросах она заменяется общей теорией относительности, способной описывать с большой точностью такие космические объекты, как нейтронные звезды и «черные дыры». По-видимому, и эта теория недостаточна, когда нельзя пренебречь квантовыми эффектами; последовательной теории этих эффектов в сильных полях тяготения пока не существует.

Конрад Лоренц проницательно изображает, каким образом даже великие исследователи выходили за пределы применимости своих теорий, впадая в заблуждения. Он приводит три поучительных примера. Первый из них — «теория тропизмов» французского биолога Жака Леба, изучавшего простейшие инстинктивные движения насекомых, такие, как влечение бабочек к свету. Эти «автоматические» реакции, которые Леб назвал «тропизмами», он пытался положить в основу объяснения всего поведения животных. Второй пример — «теория условных рефлексов» И.П. Павлова. Это важное открытие, сделанное в специальных условиях лабораторного наблюдения, Павлов считал достаточным для объяснения поведения животных в естественных условиях, а из наблюдения рефлексов развилась псевдонаука, именуемая «бихевиористской психологией». Наконец, Зигмунд Фрейд, исследовавший человеческое подсознание методами психоанализа, допустил ряд ошибок, переоценив объяснительную силу своей теории — в частности, в неосновательных попытках применить ее к социальным и историческим явлениям.

К этим примерам, приведенным Лоренцем, можно прибавить известные заблуждения Маркса, переоценившего объяснительную силу разработанной им модели капиталистического производства. Эта модель, изложенная им на запутанном гегельянском языке в его книге «Капитал», уже в наши дни была разъяснена на математическом языке фон Нейманом (и в этом виде уместилась на нескольких страницах!). В современной математической экономике она называется «моделью Маркса — фон Неймана» и занимает место среди других реалистических моделей, описывающих частные аспекты капиталистического производства.⁷⁵ Маркс, не видя границ применимости своей модели, экстраполировал ее в будущее и положил в основу предсказаний уже не научного, а «пророческого» характера. Это еще один пример, иллюстрирующий опасность распространения научных теорий за пределы той действительности, где они возникли.

⁷⁵ Современное изложение этой модели см., например, в книге М. Моришима «Равновесие, устойчивость, рост», русск. пер. , стр. 174-178.

Понятие свободного рынка и принцип Адама Смита поддаются научной формулировке и, конечно, тоже имеют свои границы применимости, в отличие от религиозных доктрин, в которые люди веруют без всяких ограничений. Есть верующие в «чистый капитализм», для которых нет бога, кроме капитализма, и Адам Смит — его пророк. Но теория Адама Смита — не религия, а всего лишь научная теория, имеющая свои ограничения. Вне определенных условий она неприменима, и современная цивилизация, как мы увидим, давно уже вышла за пределы этих условий. «Возвращение» к свободному рынку так же невозможно, как и любая попытка повернуть историю вспять.

Ограничения свободного рынка. Как уже было сказано, свободный рынок, описанный Адамом Смитом, существовал с достаточным приближением примерно сто пятьдесят лет — с 1750 до 1900 года. Он сделал возможным необычайный в истории рост производительности труда и породил то общество, в котором мы живем. Но в двадцатом веке свободный рынок был в значительной степени разрушен, и в наше время превратился в деградирующий экономический механизм, не способный к развитию и не способствующий развитию человечества. Причины разрушения свободного рынка подробно рассматриваются дальше, в главе 14. Здесь мы ограничимся кратким перечислением этих причин:

А. Свободный рынок разрушается вследствие государственной регламентации промышленности и торговли.

Б. Свободный рынок приводит к неограниченному росту производства, не считаясь с ограниченностью ресурсов Земли и ее населения.

В. «Моральные правила», лежащие в основе рыночной экономики, сами имеют неэкономическое происхождение и восходят к племенной морали. Психические установки, обозначаемые в повседневном языке как «честность», «добросовестность» и «надежность», представляют теперь пережитки прошлого и перестают действовать в условиях распада культуры.

Ограничения типа Б и В, социального характера, мы рассмотрим в главе 14. В заключение этой главы мы займемся ограничениями типа А, то есть проведем краткий анализ регламентации рынка, с чисто научной стороны.

Кибернетический смысл регламентации рынка. Детальное описание рынка (теоретически возможное, хотя и не позволяющее получить точные предсказания) включает такие первичные величины, как производительность и себестоимость на всех предприятиях, качество всех изделий, полная потребность во всех товарах, и такие производные величины, как цены. Ограничения рынка означают внешние условия, налагаемые на эти величины, независимо от причин возникновения этих условий. Можно разделить эти ограничения на два типа. Ограничения типа равенств означают, что величины, характеризующие рынок, связываются уравнениями; ограничения типа неравенств означают, что они связываются неравенствами. Ограничениями типа равенств являются налоги, субсидии, обязательные поставки и государственные монополии. Если, например, производительность предприятия в денежном выражении составляет p единиц, а налог на его продукцию составляет m процентов, то реальная величина дохода p` от продажи этой продукции выражается равенством

p`= (1 — m/100)p. В случае субсидии в n% соответствующее равенство имеет вид p` = (1+ n/100)p. Обязательные поставки, составлявшие неизменный способ обложения сельского хозяйства в “социалистических” странах, выражаются аналогичными равенствами. Государственная монополия означает, что некоторый продукт вообще не поступает на рынок, а распределяется внерыночным путем; это выражается равенством p = 0. Установление цены государством тоже записывается равенством; поскольку цены в принципе выражаются через первичные характеристики рынка, то получаются уравнения, связывающие эти характеристики.

При таких ограничениях рынок работает с тем, что ему остается, т.е. с p` вместо p, и т.д., с исключением монопольных товаров, и с навязанными ценами на отдельные товары. Даже весьма жесткие ограничения такого рода не могут полностью уничтожить преимущества рыночного хозяйства, пока основная масса потребляемых продуктов все еще поставляется рынком. В бывшей Оттоманской империи основная часть производства и торговли находилась в руках ее христианских подданных, греков и армян; турецкие власти облагали этих подданных второго сорта двойным налогом по отношению к правоверным. И все же, эта империя смогла существовать в течение нескольких столетий, поскольку это были ограничения типа равенств. Если, однако, эти ограничения настолько возрастают, что основная масса продукции уже не попадает на рынок, а распределяется чиновниками, то свободному рынку приходит конец.

До тех пор, пока рынок еще существует, наиболее опасны для него, по-видимому, ограничения типа неравенств, например, ограничения размеров зарплаты, величины частных состояний или цен. Это эмпирическое утверждение вряд ли имеет строгое обоснование, но можно заметить, что неравенства особенно сковывают инициативу производителя и торговца, не знающих, стóит ли им прилагать усилия, и что из этого выйдет. Можно учесть наперед равенства и предвидеть результаты, что дает некоторые гарантии на будущее. Ограничения типа неравенств учесть гораздо труднее, и они могут привести к весьма неожиданным результатам. Они возникли почти одновременно с частной собственностью: во всяком случае, уже в древнем Риме были законы, ограничивавшие участки общественной земли, предоставлявшиеся в пользование одного владельца. Около 300-го года римский император Диоклетиан, заметив, что его подданные страдают от дороговизны товаров, решил их осчастливить, установив свой знаменитый «максимум»: на всех рынках империи были выставлены таблицы с предельными ценами на все, что там продавалось. В ответ на это тотчас же возник «черный рынок», где цены были выше прежних.

«Максимум» этого императора нашел подражание в государственной регламентации «социалистической» экономики. Ограничение приусадебных участков предотвращало чрезмерное выращивание овощей, а запрещение держать больше одной коровы — чрезмерное обилие молока.

В наше время наиболее заметны ограничения типа неравенств на рынке рабочей силы: это минимальные ставки заработной платы, утвердившиеся теперь даже в Соединенных Штатах. Такие меры, продиктованные гуманными намерениями или вынужденные требованиями избирателей, нарушают свободу рынка и, тем самым, способствуют экономическому застою.

Впрочем, в некоторых случаях ограничения типа равенств почти неотличимы от ограничений типа неравенств. Так обстоит дело с популярным и, как будто, демократическим «прогрессивным» налогообложением. На рис.3а изображен график «прогрессивного» подоходного налога, при котором возрастание дохода p вызывает не пропорциональную, а растущую долю налогообложения n. При малых значениях p налог не взимается, а при достаточно больших взимается почти весь доход, как это и происходит в некоторых странах. При достаточной крутизне кривой, изображающей зависимость n от p (зависимость типа равенства!), эта кривая почти совпадает со “ступенчатым” графиком рис.3б, где p_max представляет максимально допустимый доход, а более высокий подлежит конфискации.

Конечно, крайний случай «прогрессивного» налога, изображенный на этом рисунке, не имеет практического значения, поскольку очень богатые люди умеют уклоняться от налогов. Но такие способы налогообложения кое-где применяются в демагогических целях — правительствами, пытающимися повысить свою популярность среди бедных. Менее карикатурные формы «прогрессивных» налогов в самом деле искажают работу рынка, затрагивая не очень богатых плательщиков — недостаточно богатых, чтобы устроить свои деньги на каких-нибудь Каймановых островах.

Предыдущее обсуждение регламентации рынка может создать впечатление, что все ограничения рынка нежелательны. Это было бы верно, если бы вполне свободный рынок можно было сохранить, и если бы социальные последствия свободного рынка были всегда благотворны. Но, как мы увидим, оба этих предположения неверны: человечество, так много получившее от «невидимой руки» рынка, должно внимательно следить за этой рукой.