Глава 4.. КУЛЬТУРА И ПОВЕДЕНИЕ


...

3. Древнейшие механизмы культуры

Дихотомия добра и зла. Каждая культура основывается на дихотомии добра и зла. Поведение человека мотивируется его инстинктами, образующими сложную систему. Напомним, что у высших животных инстинкт внутривидовой агрессии, охраняющий охотничий участок, корректируется таким образом, чтобы он не приводил к истреблению собратьев по виду: возникает инстинктивный механизм демонстративных поединков, при которых более слабый конкурент изгоняется, но, как правило, остается в живых. Жизнь обезьяньего стада управляется системой тщательно «сконструированных» эволюцией ритуалов, охраняющих более слабых членов сообщества, при условии выполнения «предусмотренных» для этого жестов. Благодаря этим ритуалам, встроенным в генетическую программу вида, агрессивные взрослые самцы не причиняют ущерба друг другу, а самки и детеныши пользуются особой защитой.

Человеческие культуры, выполняющие аналогичные функции в более сложных сообществах, развились из ритуалов обезьяньего стада, и потому сохранили основные черты «культуры обезьян». Обезьяна не размышляет о правах и обязанностях своего собрата, а придерживается генетически унаследованных правил, говорящих ей в каждой ситуации, выполнить или не выполнить такое-то инстинктивно запрограммированное движение. Все эти унаследованные инструкции имеют, как всегда у животных, дихотомический характер: движения запускаются сигналом, который может поступить или не поступить. Более сложно, но также дихотомически устроены ритуалы человеческого общества, определяемые совместно генетической и культурной наследственностью.

Как мы уже знаем, у человека действие инстинктивных механизмов во многих отношениях нарушено. Мы уже видели, каким образом запрет убивать собратьев по виду, имеющийся у всех приматов, сузился у человека до членов собственной группы, а затем расширился на более многочисленный коллектив — племя. По-видимому, эти изменения в поведении были обусловлены генетически; но чем сложнее и чем «новее» инстинкты, тем труднее их осуществление, и тем чаще при этом происходят «сбои». Это тем более относится к культурным подпрограммам, заполняющим открытые программы инстинктов, например, к «запрету убийства». Глобализация этого правила, постепенно возвращающая нам «мораль» всех высших животных, до сих пор не завершена.

Точно так же, у человека нарушено действие полового инстинкта, предписывающего всем другим высшим животным строго определенные для каждого вида формы сексуального поведения. У человека способы образования пар крайне разнообразны, даже у родственных племен: по-видимому, от полового инстинкта у нас осталось лишь элементарное влечение, а все остальное поведение определяется культурной традицией — в этом случае крайне разнообразной. В меньшей степени то же относится к культурным программам воспитания потомства.

Напомним общую причину такого разнообразия: длинные цепочки инстинктивных действий, запрограммированные для определенных ситуаций и запускаемые у животных в виде непрерывных последовательностей, у человека разделились на короткие отрезки, соединяемые его сознательными решениями или выработанными привычками. Эти специфически человеческие изменения инстинктов делают поведение человека более гибким, но такое преимущество сопровождается опасностью: действие инстинкта, утратившего свою жесткость, может оказаться ненадежным.

Так было, несомненно, уже в первоначальных человеческих группах. Самые важные решения, от которых зависело выживание группы, не могли быть предоставлены зачаточным мыслительным способностям первобытного человека, и культурная эволюция выработала твердые правила, прежде всего устанавливавшие, что можно делать, и чего делать нельзя. Отсюда, по-видимому, и произошла дихотомия «добра» и «зла»: добром считалось все способствующее выживанию «своей» группы, а «злом» — все вредное для группы, то есть уменьшающее ее шансы на выживание. Мы уже встретились с категориями добра и зла, рассматривая в предыдущей главе «племенную мораль», дихотомический характер которой не вызывает сомнения. Как уже было сказано, эта мораль в своих основных чертах универсальна, поскольку происходит от действия одного и того же генома. Этим и объясняется тот удивительный, до сих пор недостаточно оцененный факт, что при встрече различных, никогда не видевших друг друга племен возможно было некоторое взаимопонимание, основанное на сходных представлениях о добре и зле.

Рассматривая племенную мораль, мы сосредоточили внимание на экономических и социальных сторонах жизни, важных для предмета этой книги. Древнейший слой этой морали, восходящий к первоначальным человеческим группам, составляют основные «запреты», осуждающие и наказывающие поведение, признанное безусловно «плохим». Они перечисляют неправильные действия инстинкта внутривидовой агрессии и полового инстинкта, то есть действия, противоречащие социальному инстинкту.

На стадии образования племенных союзов и государств эти запреты превратились в этические предписания или «заповеди», древнюю форму которых мы находим, например, в Ветхом Завете. Мы выбрали этот кодекс морали из многих других, очень на него похожих, потому что он составил основу христианской культуры, в дальнейшем — европейской или западной, в наше время господствующей на Земле. Глава 20 Книги Исхода содержит «десять заповедей». Опуская обязанности по отношению к богу и обязанность любить родителей, мы находим в них следующие пять запретов. Вот они, в синодальном переводе:

Не убивай.

Не прелюбодействуй.

Не кради.

Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.

Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего.

Библия излагает эти запреты в кратком виде, подразумевающем ситуации, к которым их относит законодатель. Первый из них, конечно, первоначально относился только к соплеменникам — вначале только они назывались «ближними» — и лишь в позднейшие исторические эпохи превратился в запрет убивать любого человека, за исключением «дозволенных» случаев убийства — войны и смертной казни. Второй запрет предполагает уже существующий институт брака: прелюбодеянием называется нарушение брачных правил. Как известно, ограничения полового общения были у всех известных племен, но это были различные ограничения, так что вторая заповедь носит еще более условный характер, чем первая. И все же, эти две заповеди составляют древнейший слой библейской морали, гораздо более древней, чем сама Библия. Они слишком тесно связаны с инстинктами человека, чтобы ими можно было пренебречь. Смысл этих заповедей по-разному раскрывается в разных культурах, но содержащиеся в них ограничения безусловно необходимы для существования нашего вида.

Остальные приведенные запреты предполагают также существование более поздних механизмов культуры: пятый — существование брака, третий и пятый — существование частной собственности, причем перечисляются даже виды собственности, наконец, четвертый предполагает существование суда. Библия — памятник эпохи, когда возникало государство и когда кодифицировалась религия; религиозные представления и этические нормы образуют в ней смесь, отражающую понятия составивших ее жрецов.

Система ценностей. Первичный механизм культуры, присутствующий уже в самых примитивных культурах, — это система представлений о желательных и нежелательных ситуациях, описываемых ценностями культуры4. Положительными ценностями культуры называются ситуации, к которым человек этой культуры должен стремиться; отрицательными ценностями — ситуации, которых он должен избегать. Первые из них означают для данной культуры «добро», вторые — «зло»; вместе они определяют обычное поведение человека этой культуры. Необычное поведение воспринимается как плохое и осуждается, а в «серьезных» случаях наказывается. Здесь неизменно действует дихотомия: что не "добро", то "зло", "третьего не дано".

Дихотомия «добра» и «зла», содержащаяся в системе ценностей, носит «идеальный» характер, в том смысле, что поступки людей редко соответствуют идеалу добра или идеалу зла, а чаще всего лишь сопоставляются с этими идеалами и получают некоторую общественную оценку. Эта оценка и есть «мораль» данной культуры. Значение морали видно из того, что человек сталкивается с ней на каждом шагу (тогда как встреча с «законом» относительно редка; закон представляет собой, в некотором смысле, крайний случай морали). Предусмотренное культурой обучение морали производится в детстве, самая важная часть его — в раннем детстве, до 5-6 лет. Обучающие лица — чаще всего родители — обычно выполняют эту функцию бессознательно, как часть культурной наследственности. При этом они — бессознательно, но в некоторых случаях и сознательно — стараются сделать детей похожими на самих себя, что и требуется для воспроизводства культуры5. Главный результат этого обучения — та бессознательная мотивация поведения, которую Фрейд обозначил термином «бессознательная совесть». Выпадение или неполноценность морального воспитания, получаемого в раннем детстве, производит «ненадежную» личность, плохо приспособленную к своей культуре; массовое же нарушение этого процесса означает распад культуры.

Как уже было сказано, все существующие культуры имеют близкие представления о «добре» и «зле», то есть их системы ценностей имеют существенную общую часть. Можно предположить, что эта общая часть относится именно к «бессознательной совести», вырабатываемой в раннем детстве и самым непосредственным образом связанной с общими для всех людей инстинктами. Во всяком случае, эта общая часть содержит, как мы уже видели, «племенную мораль». Напротив, к «сознательному» воспитанию, происходящему в более позднем возрасте, относятся те черты, которые отличают одну культуру от другой. В одних культурах больше ценится агрессивность, в других — кротость; в одних — воинственность, в других — трудолюбие, и т.п.

Религия. Этот древнейший культурный механизм развился, вероятно, вместе с системой ценностей. Религия всегда имела две функции, которые можно условно назвать «научной» и «технической». «Научная» сторона религии состояла в объяснении мира, каким его воспринимал первобытный человек. Поскольку он лучше всего знал самого себя и важных для его существования животных, он моделировал непонятные ему силы природы в виде воображаемых существ, напоминающих людей или зверей, более сильных, чем он, но обладающих человекообразными свойствами. Предполагалось, что с ними можно общаться, добиваясь их расположения: для этого уже очень рано появились специалисты — жрецы. Религия исполняла функции «примитивной науки» и, естественно, эта «наука» была главным образом «прикладной».

Сверх того, религия доставляла своей культуре важную санкцию ее ценностей: человек был всегда на виду у могущественных сверхъестественных сил, от которых не могли укрыться не только его поступки, но и его намерения. Вначале эти силы казались необъяснимыми и капризными, как это и сейчас можно видеть у самых примитивных племен; но постепенно религиозное мышление включило их во всеохватывающую схему добра и зла: боги стали награждать хорошее поведение и наказывать плохое. При этом к человеческому поведению, подлежавшему моральной оценке, прибавилось поведение по отношению к богам. В Библии это поведение уже подробно разработано, поскольку в ней излагается поздняя форма религии — монотеизм. Итак, религия стала средством контроля над человеческим поведением, и в этом качестве входила в традицию воспитания. Она сплачивала культуру и обеспечивала соблюдение ее ценностей, получавших санкцию сверхъестественных сил. Эту функцию религии можно назвать «технической».

Техническая сторона религии включала также достижение особых состояний экстаза и экзальтации, в виде индивидуального «мистического опыта» или коллективных переживаний — молитвенных церемоний и оргиастических празднеств. Переживания этого рода, удовлетворяющие одни и те же инстинктивные потребности и стимулируемые одними и теми же физиологическими механизмами, в разных культурах запускаются разными способами, которым придается сакральное значение.

Семья. В отличие от запрета убивать собратьев по виду, запрет прелюбодеяния не имеет опоры в инстинктах приматов, у которых половое общение, как правило (то есть почти у всех видов) не приводит к прочным и длительным связям. Парный брак, то есть постоянное сожительство одного мужчины с одной женщиной, есть сравнительно новое изобретение эволюции — ничего подобного нет у ныне живущих антропоидов, шимпанзе и горилл. Но вообще парный брак часто встречается у тех высших животных, у которых воспитание потомства продолжительно и требует участия не только матери, но и отца. Вероятно, причиной возникновения парного брака у человека была, как уже было сказано, неотения — затяжное развитие человеческого ребенка, связанное с трудностью усвоения культурной традиции. Во всяком случае, при всем разнообразии брачных обычаев у человека преобладает парный брак, и под прелюбодеянием Библия понимает его нарушение.

От парного брака происходит семья, то есть вся система родственных связей, сохранивших свое значение до наших дней. Отношения супругов друг к другу и к детям, во всех формах семьи, определяются не только общим для всего вида инстинктом, но и культурной традицией.

Равенство в племенной культуре. Как нетрудно заметить, племенная мораль в принципе считает всех членов племени равноправными. Это первобытное равенство означает, что рождение не дает человеку никаких особенных преимуществ. Конечно, человек может приобрести такие преимущества личными достоинствами: самый храбрый может стать вождем, самый мудрый — жрецом. И, конечно, всегда выгодно иметь выдающихся родителей, хотя бы потому, что от них наследуются хорошие способности. Но все это — случайное везение, а не жесткая сословная привилегия. Поскольку первобытное равенство соответствовало инстинктивно обусловленным правилам племенной морали, оно во всех племенах считалось «справедливым».

Нам трудно судить, были ли люди первобытного племени «счастливее» нас, потому что трудно установить общие для всех людей критерии «счастья». В первобытных племенах, многие из которых сохранились до наших дней, господствует жесткий коллективизм, оставляющий мало места для самостоятельности индивида. В некотором смысле там еще и не выработался индивид. Поэтому люди нашей (западной) культуры, попавшие в плен к первобытным племенам и прожившие с ними много лет, никогда не привыкали к их жизни и не были там счастливы. Но в исторической памяти человечества племенная культура сохранилась как «золотой век». Явление государства, с институтами сословий и частной собственности, было для человека страшной катастрофой.

Психология bookap

Племенную культуру наделяли всеми благами, которых люди не находили в собственной жизни, в «железном веке» реальности. Библейская история объясняет, каким образом первые люди лишились райского блаженства: они нарушили божественный запрет, совершив «первородный грех». Замечательно, что этот запрет относился к познанию «добра» и «зла». Гесиод, с присущим грекам фатализмом, не объясняет, почему кончился золотой век: он видит в этом некий космический закон, по которому все в этом мире неизменно становится хуже. Так думали все греческие мыслители, и не только греческие. Можно подумать, будто закон возрастания энтропии подводит под их интуицию некий научный фундамент — наподобие того, как атомная физика подвела фундамент под представления Демокрита. Но все это — лишь ностальгия по утраченной племенной жизни.

Мы вовсе не исходим из подобных представлений в нашем изложении племенной морали, не восхищаемся первобытным образом жизни и не предлагаем к нему вернуться. Дело совсем в другом. Нравится нам племенная мораль или нет, она входит в механизм наших инстинктов, и от нее нельзя избавиться до тех пор, пока какие-нибудь мутации не превратят нас в другой вид. Нельзя пренебрегать биологической природой человека, как мы это делаем, и удивляться, почему мы недовольны обществом, где нам приходится жить.