6. Психоделическое состояние, гипнотический транс и творческий акт.
Сергей Рахманинов, талантливый русский дирижер, пианист и композитор, в возрасте 21 года погрузился в болезненную депрессию, после того как публика плохо приняла его первый фортепианный концерт. И никакой последующий успех в качестве дирижера или пианиста не мог восстановить бодрости его духа. Проявление крайних эмоций было очень характерно для русских композиторов, а депрессия в ту пору была даже модной, но страдания Рахманинова оказались так велики, что друзья сильно обеспокоились и настояли на его посещении доктора Николая Даля, специалиста в области гипнотического лечения.
На первом сеансе напряженный и мрачный Рахманинов не испытывал ничего, кроме отвращения, тогда как доктор оставался совершенно невозмутимым и расслабленным. После нескольких предварительных инструкций Даль стал повторять — и делал это снова и снова: "Ты начнешь писать новый концерт, и тебе будет работаться чрезвычайно легко". Рахманинов продолжал лечение в течение трех месяцев, ежедневно посещая получасовые сеансы доктора Даля.
В этом случае использование гипноза дало значительный эффект. Подавленность Рахманинова постепенно прошла, и он снова стал писать, работая быстро и с вдохновением. Музыкальные идеи, слетавшие с его пера, расцветали и превращались в незабываемые мелодии. Заключительная работа — Концерт № 2 си минор для фортепиано с оркестром — была впервые представлена в 1901 году в Московской филармонии. Рахманинов публично поблагодарил доктора Даля и посвятил этот концерт ему. Сочинение получило похвалу критики, а у исполнителей и поныне является одним из самых любимых (Foley, 1963).
Психоделические ("прочищающие разум") наркотики всегда использовались с креативными целями. В 1966 году капитан флота Джон Басби поведал об использовании ЛСД для разрешения неуловимой проблемы, связанной с паттерном понимания, при разработке оборудования для морского исследовательского проекта. "При использовании ЛСД ограниченные в норме механизмы мозга освобождаются, и возникают совершенно новые паттерны восприятия", — сказал он (Rosenfeld, 1966).
В 1965 году психиатр Хэмфри Осмонд и архитектор Кио Изуми признались, что при проектировании госпиталя для душевнобольных использовали психоделические наркотики. Изуми принимал ЛСД во время посещений больниц с традиционной архитектурой, чтобы в измененном состоянии сознания понять ее воздействие на людей. Длинные коридоры и блеклые краски показались ему пугающими и неестественными. Результатом сотрудничества Осмонда и Изуми стал децентрализованный комплекс отнюдь не монументальных зданий приятных оттенков и без коридоров — Изуми вспоминал, что под воздействием ЛСД коридор "казался бесконечным, и было ощущение, что он бесконечен" (Trent, 1966).
Измененные состояния сознания, например вызванные гипнозом и психоделическими веществами, могут стимулировать творческий акт, поскольку творчество по сути и по происхождению превербально и бессознательно. Торранс (Torrance, 1962) подтверждает превербальное происхождение творчества, определив его как процесс считывания пробелов или пропущенных элементов, формирования идей или гипотез о них, проверку гипотез и сообщение результатов. Фрейд (Freud, 1938) связывал любознательность с бессознательными драйвами, отмечая, что "в случае творческого мышления... интеллект отказывается от своих цензоров и освобождает поток беспорядочных идей..." Винак (Vinacke, 1952) подчеркивал необходимость интеллектуальной свободы, чтобы запустить творческий процесс; для него "нужна... способность реорганизовать опыт и относительная независимость от внешних ограничений".
По-видимому, гипноз так сильно фокусирует сознание, что подпороговые стимулы поддаются восприятию; гипноз часто определяется с точки зрения повышенной реактивности на внушение. Психоделические наркотики (ЛСД, псилоцибин, мескалин, марихуана, пейот), вероятно, воздействуют на сознание таким образом, что нервная система затопляется внешними и внутренними стимулами.
Должно быть, и гипноз, и психоделики содействуют прорыву в превербальную область, где берет свое начало творческое вдохновение. Многие артисты и ученые утверждают, что их усилия в создании чего-то нового — суть настроение или чувство, возникающие прежде того, как они выражаются через слово или другие символы. Для Роберта Фроста поэзия начинается с "кома в горле, увечья, тоски по дому, по любви", и это "вовсе не мысль, дающая начало". Ричард Вагнер говорил, что музыка сама звучит в его ушах; Иоганнес Брамс однажды понял, что слышит фрагменты своих тем, как "внутреннюю гармонию". Аарон Копеленд утверждал, что музыкальные темы приходят к нему почти как автоматическое письмо. Немецкий химик Огюст Кикюль пришел к концептуализации бензолового кольца, вдохновившись сновидческим образом змеи, кусающей себя за хвост.
Некоторые люди, особенно религиозные мистики, стремятся воспитывать этот тип феномена. Бен-Ави (Ben-Avi, 1969), рассуждая о дзен-буддизме, утверждал, что "изменение, озарение или рост должны корениться в происходящем здесь и сейчас, в конкретном опыте индивида", а не в сознательных абстракциях и интеллектуальных формулировках. К дзен-буддизму из-за его акцента на концентрации часто относятся как к разновидности автогипноза. В автогипнозе, как и в дзен, медитация приводит к усилению концентрации, фокусировке внимания и повышению восприимчивости к творческим идеям.
Когда индивид максимально расслаблен, его обусловленная реакция на стимул, как правило, "не настороже", и возможны всплески креативного озарения. Это происходит так, будто одна за другой отпираются двери темного коридора, соединяющего вестибюль глубокого бессознательного с несколькими предсознательными комнатами, выводя к свету осознанного понимания. Мы забываем свои неразрешенные проблемы, закрываем на них глаза, отпускаем себя и расслабляемся. А. Е. Хаусман обнаружил, что стихотворные строчки сами всплывают у него голове, когда он прогуливается на свежем воздухе. Моцарт утверждал, что ему сочиняется легче во время пеших или конных прогулок. Чарльз Дарвин много лет напряженно собирал богатейший биологический материал, а теория эволюции пришла к нему во время прогулки в экипаже.
Генри Пуанкаре, французский математик, провел многие месяцы за рабочим столом, но никуда не продвинулся в своих попытках исследовать фуксовые функции (тип дифференциального уравнения). Инсайт пришел к нему позже, во время последующего отдыха, когда Пуанкаре на несколько недель отправился на море и бродил по пляжу (Poincare, 1955).
Гипнотерапия и креативная проекция.
Ряд психоаналитиков сочетали гипноз с попыткой стимулировать у пациентов креативную деятельность. Рагинский (Raginsky, 1963) предлагал своим загипнотизированным пациентам лепить из глины. Но он не только умел использовать в терапии описания и ассоциации пациентов на вылепленные образы, но еще обнаружил, что их реакции на текстуру, цвет и аромат задействованы в терапевтическом процессе.
Утверждая, что акт творчества является попыткой организовать и интегрировать прошлые эмоциональные переживания с единой жизненной схемой, Маргарет Бауэрс (Bowers, 1966) привела занимательный психиатрический случай из жизни одного пациента, Уолтера, — музыканта, в двадцать четыре года госпитализированного в клинику. Страдая от напряжения и тревоги, Уолтер оказался неспособным работать. Ему поставили диагноз шизофрения, эмоциональная замкнутость, отсутствие интереса к окружающему миру.
Поскольку Уолтер плохо поддавался гипнозу, потребовалось целых пятьдесят часов, чтобы добиться от него действительной регрессии. Когда это состояние было достигнуто, пациента погрузили в прошлое, чтобы он оживил в памяти свои травматические переживания. Вскоре выяснилось, что один аспект личности Уолтера был детским, а другой походил на раздраженного родителя. Пациент называл эти два аспекта себя "Уолтером положительным" и "Уолтером отрицательным". День за днем психиатр и ее ассистент изо всех сил поддерживали Уолтера положительного, стараясь "изгнать" Уолтера отрицательного.
Рисункам, которые Уолтер рисовал на трудотерапии, на первый взгляд казалось, нельзя дать ясного психологического толкования. Примером этому может быть рисунок, на котором была изображена левая рука с вывернутыми наружу пальцами. Тыльная сторона руки была обозначена наличием кольца на мизинце, а розовый цвет ногтей контрастировал с телесным цветом руки и зеленым — рукава.
На очередном сеансе Маргарет Бауэре загипнотизировала пациента и сначала попросила его вернуться в тот день и час, когда он рисовал этот рисунок, а затем открыть глаза и посмотреть на него — Уолтеру внушили, что рисунком является зеркало. Пациент, вглядываясь в зеркало, стал снова рисовать то же самое, а Бауэре задавала ему вопросы.
Уолтер: Запястье и рука — это положительный Уолтер, пальцы выглядят сильней и ногти длинней, рука сильная, ей нужно быть сильной.
Бауэре: Что еще ты видишь?
Уолтер: Мизинец — это положительный Уолтер. Мизинец выглядит сильнее из-за кольца. Кольцо означает положительное, это уверенность и успех.
Бауэре: Когда на мизинце появилось кольцо?
Уолтер: Только что.
Бауэре: Что оно означает?
Уолтер: Оно означает силу. Оно означает успех. Я вижу себя перед аудиторией. Я пою, и всем это нравится. Я представляю себя в смокинге и с кольцом. Я нахожусь в компании людей за столиком в ночном клубе. Это мои друзья, и я хорошо провожу время. Они смеются, я тоже. Мне кажется...
Бауэре: Это именно то, что подразумевает рисунок?
Уолтер: Да.
Сеанс продолжался около четырех часов. За это время пациент представил более полную картину самого себя, чем за прошедшие четыре месяца лечения. Рассуждая о магическом кольце, он поведал о своем отце, который мастурбировал перед ним — ребенком, об одержимой матери — привлекательной женщине — и о том, что часто бывал свидетелем их постельных сцен. Он был так озабочен мыслями о сексе, что не успевал и в общеобразовательной, и в музыкальной школах.
По мере прохождения терапии тревога Уолтера значительно снизилась, он постепенно возвращался к активной деятельности, и у него было несколько удачных выступлений на сцене. Он понемногу стал интересоваться другими людьми. Бауэре пришла к выводу, что метод, оказавшийся успешным в случае с Уолтером, может применяться и к другим пациентам, которые не поддавались лечению традиционными психотерапевтическими техниками.
Гипноз и академические навыки.
МакКорд и Шеррилл (McCord & Sherrill, 1961) описали дерзкий эксперимент с участием профессора математики, своего университетского коллеги. После наведения гипнотического транса МакКорд внушил профессору, что после пробуждения тот сумеет решить несколько задач на счет с большей точностью и скоростью, чем обычно. Затем испытуемого пробудили от транса и попросили в течение 20 минут решить как можно больше из представленных ему задач.
Испытуемый за 20 минут выполнил задание, на которое в обычной ситуации ему потребовалось бы около двух часов. Такое преимущество во времени было достигнуто за счет игнорирования нескольких шагов математического процесса, выполнения в уме некоторых расчетов, которые в нормальном состоянии ему пришлось бы делать письменно, и стремительной записи необходимых вычислений. Возросшая таким образом скорость не отразилась на точности решения задач.
Математик сообщил, что с удовольствием выполнял вычисления и чувствовал, как при расчетах использовал свой бессознательный ум гораздо активнее, чем обычно.
Несмотря на то что подобные клинические случаи усовершенствования выполнения поставленной задачи под воздействием гипноза встречаются в литературе довольно часто, Барбер (Barber, 1965a) и Ур (Uhr, 1958) в своих обзорах психологической литературы отметили "неубедительность" результатов, поскольку эти хорошо спланированные исследования проводились для измерения того, как гипноз воздействует на навыки решения проблем.
Гипнотическая восприимчивость и творчество детей.
Некоторые экспериментальные исследования придают значение связи между гипнотическим трансом и творческим актом: дети, к примеру, по мере взросления становятся менее восприимчивыми к гипнозу, так же как и менее творческими.
Лондон (London, 1962), исследовав пятьдесят семь мальчиков и девочек в возрасте от пяти лет и старше, пришел к выводу, что дети значительно более восприимчивы к гипнозу, чем взрослые. По результатам стандартизированной Шкалы детской гипнотической восприимчивости он также обнаружил, что старшие дети весьма эффективно могут "симулировать" гипноз Более того, восприимчивость и возраст имеют криволинейную взаимосвязь.
Данные исследования Лондона имеют поразительное сходство с находками Торранса (Тоrrаnсе, 1962, pp. 97 — 98). Его испытуемые обнаружили значительное снижение оригинальности по мере прохождения через детский сад, начальную школу и далее при переходе в среднюю школу. Согласно данным Торранса, каждый раз, когда ребенок покидает одну социальную обстановку (семью, младшие классы) и переходит в другую (детский сад, промежуточные классы, средняя школа), его внимание в большей степени уделяется вновь возникающим проблемам адаптации и меньше творческой деятельности.
Вероятно, из этого следует, что стереотипное мышление — неизбежный результат социального научения. Поскольку, подрастая, ребенок учится видеть мир сквозь призму культурных установок, он отказывается от своей личной точки зрения, становясь менее оригинальным, менее открытым новым переживаниям, его воображение притупляется. Можно говорить не только о том, что человек с богатым воображением не предает своего интереса к творческой деятельности, но и о том, что он скорее, чем человек без воображения, реагирует на гипнотическое внушение.
Когнитивная активность без осознания.
Другой пласт исследований, посвященных связи между творчеством и гипнозом, представлен Тинином (Tinnin, 1963), которого весьма заинтересовало такое распространенное явление, когда индивид, сперва выбросив сложную проблему из головы, позже внезапно переживает спонтанный инсайт или даже внезапное разрешение проблемы. Тинин попытался исследовать этот феномен через гипноз. С этой целью он обратился к услугам трех студентов колледжа — юношей, умеющих достигать постгипнотического внушения, у всех у них при этом развивалась полная амнезия на гипнотический опыт.
После наведения на субъектов гипнотического транса Тинин сообщил им, что по выходу из транса им нужно будет решить задачу по алгебре, например: "Сколько будет Y2 плюс Z2?". Субъектам говорилось, что точное значение Y и Z будет указано им косвенно сразу по пробуждении.
Значением Y для одного субъекта была вторая цифра в левой колонке на карточке, а значением Z — пятая цифра в правой колонке, что было ему показано, как только он вышел из транса. Под гипнозом этому субъекту сказали, что, увидев карточку, он будет способен бессознательно выбрать нужные цифры. Таким образом он решил бы задачу бессознательно, после чего правильный ответ вошел бы в его сознательный ум.
Ни одному субъекту не потребовалась способность вспомнить инструкцию. Тем не менее они почти без ошибок решили предложенные задачи, при этом никто из них не запомнил использованных ключей.
Один из испытуемых увидел решение как мгновенную визуальную галлюцинацию, два других пережили его как внезапный всплеск конкретного знания. "Это просто внезапно вспыхнуло у меня в голове", — таким был типичный ответ. Тинин заключил, что восприятие, вероятно, использовало ключи, не прибегая к полному их осознанию, и этот процесс мог идти параллельно, без вмешательства сопутствующей сознательной деятельности.
Мерфи (Murphy, 1958, pp. 129 — 130) включил "вспышку инсайта" в свою схему стадий творческого процесса. Сперва происходит длительное погружение восприимчивого ума через исполнительное посредничество в мир цвета, образа, социальных отношений, медитации и т.д. Далее благодаря этому погружению переживания отправляются в "великую кладовую" и консолидируются в структурные паттерны. Из этой сокровищницы опыта приходит вдохновение и озарение, например, как у Архимеда в ванной ("Я понял!") в связи с определением закона гравитации. Наконец, переживания индивида перетасовываются, проверяются, "изобретаются" и интегрируются с другими в творческом акте, который комбинируется с ними при сочинении нового стихотворения, написании картины, совершении открытия и производстве других творческих продуктов.
Творчество и защита.
Патрисия Бауэрc (Bowers, 1965) описала эксперимент с восемьюдесятью студентками женского колледжа, восприимчивыми к гипнотическому воздействию. Из своего предыдущего исследования Бауэрc сделала вывод, что подвижный, непроявленный мир идей более доступен творческим людям, чем нетворческим, и что первые беззащитнее вторых. Однако Бауэре посчитала, что данных о том, исполняет ли слабая защита каузальную роль в творческом выражении, недостаточно.
Предположив, что вхождение в гипнотический транс временно снизит защиту, Бауэре внушила загипнотизированной группе студенток, что у них проявятся творческие способности, если они позволят себе использовать все свои релевантные переживания.
Группу также попросили использовать нешаблонное восприятие, обращать внимание на те аспекты проблем, которые прежде не замечались, игнорировать возможную критику, вспоминать прошлые моменты ин-сайтов, а также эмоциональные чувства, связанные с этими моментами, и быть уверенными в собственной способности справляться с тестами на креативность. Тот же инструктаж был дан незагипнотизированной группе. Эти испытуемые участвовали в программе релаксации, продолжающейся столько же времени, сколько гипнотическая индукция в первой группе.
Каждой группе был предложен ряд тестов на креативность, предварительно разработанных Гилфордом. Все сопоставимые серии тестов были снабжены своими инструкциями. Между результатами тестов обеих групп, полученных в прединструкционный период, значительной разницы не было. После же периода инструктажа разница между данными загипнотизированной и не загипнотизированной групп была весомой с преимуществом первых. Кроме того, загипнотизированные испытуемые подняли свои показатели по сравнению с результатами предварительного тестирования, а не загипнотизированные испытуемые этого не сделали. Бауэре заключила, что первые проявили больше оригинальности, что свидетельствует о том, что инструкции, озвученные в условиях гипноза, могут активизировать творческое мышление, по крайней мере то, которое можно объективно измерять.
Бауэрс попыталась охватить больше факторов, чем другие исследователи до этого. Она сделала одинаковыми инструкции для каждой группы, как и время, уделяемое экспериментатором каждой группе, и его попытки мотивировать испытуемых. Обеим группам дали тест на почерк — то есть не на исследование творческих способностей. Тот факт, что загипнотизированные испытуемые лишь незначительно улучшили свои тестовые результаты, показал Бауэрс, что общее повышение мотивации под гипнозом не является основным фактором успешности загипнотизированных испытуемых.
Кроме того, Бауэрс (Bowers, 1965) собрала еще две группы и дала им разные инструкции, предлагающие быть сообразительными, оригинальными, гибкими и изменчивыми, но установки, которые могли бы снизить их защиту, не давались. Хотя итоги оказались не такими впечатляющими, как результаты эксперимента, когда внушалась редукция защиты, все же было статистически весомое отличие, выделяющее загипнотизированных испытуемых. Эти результаты говорят о том, что снижение защиты — не единственный фактор, влияющий на творчество.
Позже Бауэрс провела эксперимент с группой субъектов, симулировавших гипнотическое состояние. Эта группа действовала с тестами на креативность примерно с тем же успехом, что и группа загипнотизированных испытуемых, позволяя тем самым предположить, что для повышения креативности слабость персональной защиты важнее, чем индукция формального гипнотического транса. Бауэрс утверждала, что испытуемые, симулировавшие гипнотизированное состояние, могли снять с себя ответственность за свои типичные поведенческие паттерны, отвечая на задания тестов на креативность, тем самым посодействовав проявлению собственной оригинальности.
Внимание и отвлекаемость.
Ac (As, 1962a) посвятил свою работу способности загипнотизированных субъектов уделять больше внимания внушению гипнотизера, чем другим стимулам. Существуют, как предположил автор, два способа объяснения процесса избирательной невнимательности к сигналам, исходящим не от гипнотизера. Возможно, субъект не позволяет себе отвлечься и не поддается иррелевантным факторам и стимулам, предпринимая для этого сознательные усилия, тем самым оставляя поле своего внимания открытым для манипуляций гипнотизера. С другой стороны, испытуемый может увлечься ключами и внушениями, предложенными гипнотизером, в результате чего другие стимулы становятся объектом меньшего внимания. Первое предположение делает упор на способности отвлекающих стимулов к активному блокированию, а второе подчеркивает способность поглотиться релевантным материалом.
Для проверки этих двух гипотез был подготовлен опросник из шестидесяти вопросов, который представили 152 испытуемым, чья способность к гипнозу была предварительно измерена двумя стандартными шкалами. Первого предположения касались, в частности, следующие вопросы: "Можешь ли ты не допускать до разума звуки, которые не хотел бы слышать, так, чтобы они не имели для тебя никакого значения?" и "Способен ли ты легко переключаться с одного задания на другое, отвлекаясь от идей, ассоциаций и действий предыдущего задания?" Ответы испытуемых на эти вопросы были отрицательно связаны с уровнем гипнотической внушаемости испытуемых.
Второе предположение проверялось вопросами, затрагивающими увлеченность природой, искусством, литературой, музыкой или танцем в такой степени, что испытуемые забывали об окружающем мире: "Приходилось ли тебе когда-нибудь испытывать небывалое впечатление от вида природы или произведений искусства (горы, океан, картины, скульптуры и т.д.)? Если да, то не захватывало ли тебя при этом чувство благоговения, вдохновения, так что казалось, будто состояние твоего сознания на время изменялось?"; "Приходилось ли тебе когда-нибудь вживаться в какую-то роль настолько, что ты обнаруживал, что в действительности переживаешь все эмоции своего персонажа и на время "становишься" им, забывая и о себе, и об аудитории?"; "Сосредоточивался ли ты когда-нибудь на чем-то настолько сложном, что входил в некое состояние притуплённого сознания или экстраординарного спокойствия и невозмутимости?". Эти вопросы и гипнабельность испытуемых весьма коррелировали друг с другом.
Из этого был сделан вывод, что в гипнозе важнее именно позитивное фокусирование внимания, чем отвращение отвлекающих стимулов. Именно усвоение ключей, заданных гипнотизером, позволяет субъекту не обращать внимания на второстепенные стимулы. Первый феномен очень напоминает слияние зрителя и художника, о котором сообщают многие творческие люди. Это стирание границ между "я" и внешней средой способствует гипнотическому опыту, так же как и творческой деятельности.
Творчество и искажение времени.
Самая первая работа Купера и Эриксона (Cooper & Erickson, 1954), посвященная искажению времени, касалась развития креативности. Были использованы гипнотические техники с целью вызвать у четырнадцати испытуемых замедление субъективного восприятия времени. Временное искажение определялось как заметная разница, возникающая между ожидаемой и действительной продолжительностью данного временного интервала. Субъектам внушали представить себя занимающимися какой-то деятельностью. Оговаривалось, что, когда пройдет определенное время, будет дан сигнал о прекращении деятельности, но времени для ее завершения будет достаточно.
Работа с людьми началась с разработки графика тренировочных сеансов по нескольку раз в неделю. Способность удлинять время требовала от 3 до 20 часов занятий в зависимости от субъекта. Купер и Эриксон обнаружили, что способность к временному искажению была связана с высоким уровнем погружения испытуемого в мир, внушенный гипнотизером, и сопутствующей невнимательностью к действительной окружающей обстановке. Это состояние отчужденности, в котором индивид полностью вовлекался в воображаемый опыт, составляло основную цель всех тренировочных сеансов.
Одной из испытуемых Купера и Эриксона была студентка колледжа, проявившая талант в дизайне одежды. Она сообщила, что для создания дизайна платья в 4 — 10 случаях она обычно работает по нескольку часов. Ей предлагали заняться дизайном одежды под гипнозом шесть раз. Испытуемую будили немедленно после завершения каждого трансового опыта и просили зарисовать дизайн платья и коротко его описать. Происходил диалог приблизительно следующего содержания:
Экспериментатор: Где ты была?
Испытуемая: Я была дома.
Экспериментатор: Как тебе показалось, сколько ты занималась этим?
Испытуемая: Приблизительно около часа. Я сидела за столом, смотрела в окно и думала.
Экспериментатор: Ты сделала какие-нибудь наброски?
Испытуемая: Да, после того, как все обдумала.
Хотя испытуемой показалось, что сеанс длился час, в действительности она оставалась в трансе не более 10 секунд. Купер и Эриксон предположили, что искаженное время можно использовать для творческой работы ума в той сфере, где сведущ испытуемый.
Барбер и Калверлей (Barber & Calverley, 1964) повторили эти эксперименты и пришли к заключению, что их результаты не подтверждают выводов Купера и Эриксона, хоть они и использовали несколько иную технику индукции эффектов.
Вульман (Woolman, 1965) предпринял другую попытку повторить подход Купера и Эриксона и прибег к технике временного искажения с актером, которому предложили главную роль в бродвейской постановке за неделю до открытия сезона. Он виделся с актером дважды в день, и благодаря временному искажению тот сумел справиться с ролью за короткий период времени. А после того как его жена научилась замещать гипнотизера, он продолжил практиковать гипнотические сеансы дома. Актер успешно исполнил свою роль и получил самые благожелательные отзывы критики о своем премьерыом выступлении.
Р. Мастерс в личной беседе описал несколько успешных попыток повторить феномен временного искажения в креативных целях. В одном случае вместо гипноза он использовал 125 мг ЛСД, и испытуемого — психолога — информировали, но не заранее, что ему дадут минуту времени, чтобы придумать историю. Ему также сказали, что для выполнения этого задания минуты будет достаточно, поскольку субъективно он будет переживать время замедленным и удлиненным. Почти сразу после получения инструкции испытуемый рассмеялся. По истечении минуты он выдал неплохую историю, наполненную словесными портретами и описательным материалом:
Господи, это было странно. Я никогда не переживал ничего подобного. Итак, все началось совсем как в романе. Дело происходит в английском загородном поместье. В машине сидит женщина средних лет, привлекательная, но не красавица, при ней — маленькая собачка, потом появляется шофер — как раз после этого я рассмеялся. Скажу о "вживании" писателя в собственных персонажей. Сперва я оказался внутри этой женщины, затем внутри шофера, а после — внутри собачки. Я действительно чувствовал, как изменялось мое тело и личность в каждом случае переселения то в одного, то в другого. Я в буквальном смысле вселялся в этих персонажей, и мне бы потребовалась вечность, чтобы описать их в романе. Я понимал это, поэтому покидал их и дальше просто наблюдал за тем, что происходило, — будто фильм смотрел. Передо мной разыгрывалась не целая история, а что-то вроде небольшого, но прелюбопытнейшего эпизода. Эта женщина собиралась на причал, куда прибывало тело ее мужа, при жизни — дипломата, откуда-то, где он умер. Все то время, пока она едет, чтобы забрать его тело, эта маленькая собачка сидит рядом с ней на заднем сиденье огромной старой машины и смотрит по сторонам. У женщины, совсем как у собачки, весьма таинственный вид, так что невозможно догадаться, что она чувствует или думает. Она выходит навстречу кораблю, где лежит тело ее мужа. Здесь присутствует много высокопоставленных лиц, его посмертно награждают медалью и устраивают в его честь салют. Очевидно, он совершил что-то великое, за что страна чтит его. Она присоединяется к церемонии, и по-прежнему невозможно догадаться, что она чувствует или о чем думает. Когда все заканчивается, она возвращается в машину, и шофер увозит ее обратно в поместье. Собачка сидит подле нее, равнодушно поглядывая по сторонам. Но тут вдруг на дорогу выскакивает кролик. Собака приходит в сильное возбуждение, что заставляет женщину заметить кролика. За мгновение ока она преображается: в ней вспыхивает смертельная ярость, она бросается за ружьем и стреляет в кролика, попадая прямо ему в голову... На минуту все замирает — возбужденный вид собаки, любопытство на лице женщины, кролик с выбитыми мозгами, и только вид водителя остается неизменным. Эти несколько странных, ужасных мгновений будто разрывают действие, а затем время и движение возвращаются в нормальное русло. Лицо женщины опять принимает совершенно непроницаемый вид, собака снова безучастно посматривает из стороны в сторону. Машина продолжает свое движение и вскоре останавливается у дома. Но у вас остается это пугающее странное чувство от этого единственного события, оживившего персонажей, когда женщина разнесла кролику голову: за одно-единственное мгновение что-то ужасное открывается об этой женщине и, возможно, это касается ее отношений с мужем. И хоть то, что открылось, не поддается определению, вы понимаете, что она что-то скрывает за непроницаемым лицом и условными манерами, что-то, что, возможно, скоро прорвется.
Мескалин, пеилоцибин и люди творчества.
Многие творческие люди заявляют о пользе психотерапии с использованием психоделических наркотиков. Актер Гарри Грант приписывал ЛСД свойство "новой оценки жизни" (Gaines, 1963). Блюзовая певица Ронни Гилберт в 1964 году пребывала в глубоком депрессивном состоянии, из которого была не способна выбраться самостоятельно. В отчаянии она обратилась к ЛСД-терапии и в течение следующих шести месяцев прошла двадцать психоделических сеансов. Мисс Гилберт вместе со своим психиатром выходила на прогулки в парк и посещала художественные галереи и церкви.
Об одной из таких прогулок в парке мисс Гилберт написала, что испытала "чувство жизни вокруг себя": "Я впервые видела деревья, я по-настоящему видела их", "все казалось таким богатым и таким насыщенным". Это спонтанное переживание (которое было вызвано не химическим путем) ускорило ее прогресс, и вскоре терапия завершилась. Спустя несколько лет она написала: "Я вернулась к жизни, и никогда не была такой счастливой".
Вот комментарии психиатра мисс Гилберт: "У Ронни все получилось. Она — одна из тех людей, которые способны проработать жизненные проблемы за несколько сеансов, и нет никаких причин, чтобы хороший результат не сохранился. Ей повезло, потому что она пришла в терапию до появления федеральных ограничений на нее" (Gaines, 1963).
Известно только о пяти значительных исследовательских проектах, посвященных психоделическим наркотикам и творческому выражению, и большинство из них являются "пилотными", а не полношкальными экспериментами с завершенными результатами. Берлин и др. (Berlin et al., 1955) исследовали воздействие мескалина и ЛСД на четырех известных художников. У всех них было отмечено ухудшение навыков, связанных с мелкой моторикой, но они сумели завершить картины. Художественные критики оценили их "большую эстетическую ценность" по сравнению с обычными работами этих художников, отметив более смелые линии и более яркие цвета. Тем не менее техника выполнения неким образом ухудшилась.
Сами художники говорили о возросшем богатстве воображения и приятных чувственных переживаниях. Один сказал: "Я выглянул в окно в бесконечное яркое пространство, где резная розово-лиловая листва кружилась в космическом балете". Другой говорил о "свете, ниспадающем на свет".
Фрэнк Баррон (Ваггоn, 1963) давал псилоцибин нескольким творческим людям и записывал их впечатления. Вот слова одного из его испытуемых: "Я чувствую связь со всеми вещами". Второй, композитор, написал: "Оживал каждый уголок в молчаливой близости". По заключению Баррона, "псилоцибин размывает недвусмысленность и устраняет границы, позволяет проявиться большей глубине или большей ценности опыта во многих измерениях".
Однако большой энтузиазм некоторых из художников Баррона в связи с их очевидно обострившейся сензитивностью во время экспериментов с наркотиками заканчивался открытием, что полученный продукт лишен художественной ценности. Один художник вспоминал: "Мне редко приходилось испытывать такое абсолютное отождествление с тем, что я делал, как и отсутствие интереса к этому после завершения". Из этого утверждения понятно, что художник под наркотическим воздействием необязательно способен судить о ценности своей психоделически инспирированной работы.
МакГлотлин, Коэн и МакГлотлин (McGlothlin, Cohen & McGlothlin, 1967) провели интенсивное исследование семидесяти двух добровольцев из числа студентов старших курсов вслед за предварительным исследованием 1964 г., в котором было задействовано пятнадцать испытуемых. (Тогда проводился сеанс с использованием 200 мг ЛСД, и значительных изменений креативности отмечено не было. Перед сеансом и спустя неделю после него проводилось несколько креативных тестов. И все же тесты на тревожность и установки выявили некоторые значительные перемены.)
Серию из трех сеансов с использованием 200 мг ЛСД предваряла большая батарея психологических тестов, которая повторно предъявлялась после интервалов в две недели и в шесть месяцев. В ней было три шкалы творчества, тест на художественное исполнение, тест на воображение, тест на оригинальность, четыре теста на дивергентное мышление и тест на отдаленные ассоциации.
Испытуемых поделили на три группы: экспериментальную — им выдавали по 200 мг ЛСД за сеанс, контрольную — 25 мг ЛСД за сеанс и дополнительную контрольную, получающую по 20 мг амфетамина за сеанс. Поскольку в конце исследования между контрольными группами систематических различий не было, их объединили, чтобы сравнить с экспериментальной группой.
Согласно анкете, заполненной экспериментальной группой спустя шесть месяцев, чаще всего упоминалось изменение в связи с "возросшей тонкостью понимания музыки" (62% испытуемых). В этой группе в постнаркотический период значительно возросло количество покупаемых записей, время, проводимое в музеях и на концертах. Тем не менее показатели испытуемых по тестам на креативность не обнаружили значительного улучшения. Авторы заключили, что эти данные "не означают, что прогресс эстетического восприятия и деятельности сопровождается повышением сензитивности и улучшением исполнения".
По данным этой же анкеты, 25% испытуемых из экспериментальных групп посчитали, что опыт, связанный с ЛСД, вызвал повышение креативности в их деятельности. Тем не менее тесты на креативность не подтвердили эту субъективную оценку как в отношении экспериментальной группы в целом, так и заявивших о возросшей креативности.
Другие тесты батареи дали занимательные результаты, касающиеся личностных переменных и приема ЛСД. Вот что сообщили авторы: "Люди, акцентированные на структуре и контроле, в целом не получали удовольствия от эксперимента и старались отвечать только по минимуму на то, что требовалось. Реагирующие интенсивнее предпочитали более неструктурированную, спонтанную, внутренне ориентированную (хотя социально не интровертированную) жизнь, и их показатели по тестам на эстетическую сензитивность и воображение были некоторым образом выше. Им также была свойственна меньшая агрессивность, соревновательность и приспособленчество".
По одному из тестов на художественное исполнение (тест "Нарисуй человека") результаты субъектов ЛСД по истечении шести месяцев значительно ухудшились.
Зиганс, Поллард и Браун (Zegans, Pollard & Brown, 1967) исследовали воздействие ЛСД на показатели тестов на креативность тридцати испытуемых, отобранных из числа добровольцев — студентов старших курсов. Сначала им предъявили первую батарею тестов и произвели некоторые физиологические измерения (давление крови и пульс). Девятнадцати выбранным наугад испытуемым предложили водный раствор ЛСД, дозированный по принципу 0,5 мг на 1 кг веса тела; одиннадцать оставшихся ЛСД не получили. После приема наркотика испытуемого провожали в зал, где он отдыхал в течение двух часов. Непосредственно перед предъявлением второй половины тестовой батареи (состоявшей из альтернативных форм тех же тестов, использованных ранее) были повторно проведены физиологические измерения. В батарею вошли тесты на отдаленные ассоциации, оригинальность в словесных ассоциациях, создание оригинальной мозаики из изразцов, свободные ассоциации и способность разглядеть скрытые фигуры в рисунке с запутанными линиями. Также было включено задание на тахитоскопическую стимуляцию, определяющее скорость визуальной перцепции. После обработки данных креативного теста выяснилось, что группа ЛСД преуспела значительно больше, чем контрольная группа, в повторном тесте на оригинальность в словесных ассоциациях (модифицированная форма Теста словесных ассоциаций Раппопорта). Хотя в большинстве других сравнений группа ЛСД выигрывала, больше статистически значимых результатов обнаружено не было. Авторы заключили: "Применение ЛСД-25 в случайно отобранной группе субъектов с целью повышения их креативной способности, по-видимому, не является успешным".
Более подробный анализ данных показал, что авторы могли весьма точно предсказать физиологические реакции на основании предварительно предложенных личностных тестов. Также было отмечено, что субъекты ЛСД (преуспевшие в тесте словесных ассоциаций значительно более, чем контрольная группа) показали более слабые результаты в тестах, требующих визуального внимания (тахитоскопические испытания, тест на составление мозаики из изразцов, тест на скрытые фигуры). Из этого был сделан вывод, что ЛСД "может повысить доступность отдаленных или уникальных идей и ассоциаций", в то же время затрудняя сужение внимания испытуемого на ограниченных перцептивных полях. Как следствие — "большая открытость отдаленным и уникальным идеям и ассоциациям, по-видимому, может только развить креативное мышление у индивидов, особенно увлеченных каким-то конкретным интересом или проблемой".
В Институте психоделических исследований государственного колледжа Сан-Франциско был использован мескалин с целью стимуляции креативных процессов (Fadiman et al., 1965; Harman et al., 1966). Испытуемыми стали специалисты различных профессий. Их попросили поработать на сеансах над некой своей профессиональной проблемой, требующей креативного решения. Большинство из них предпринимали безуспешные попытки по разрешению выбранной проблемы в течение недель или месяцев. После некоторой психологической подготовки испытуемые — каждый индивидуально — поработали над своими проблемами в течение единственного сеанса с использованием мескали-на. Фактически все испытуемые пришли к весьма креативному решению, удовлетворяющему практическим требованиям.
Два из пяти приведенных в этом разделе исследований предполагают, что нельзя ожидать от случайно отобранных студентов старших курсов повышения креативных способностей в результате их участия в эксперименте с ЛСД. С другой стороны, люди творческих специальностей из трех других исследований благодаря использованию психоделических наркотиков обнаружили усовершенствование творческого функционирования. К этим результатам следует относиться как к экспериментальным до тех пор, пока в этой сфере не будет предпринято дополнительных усилий, а взятые для рассмотрения переменные не пройдут более тщательной проверки13.
13 В настоящее время идет работа над данными еще одного исследования (Janinger, личная беседа, 1957). Пятьдесят известных художников дважды рисовали общий для всех объект — куклу американских индейцев — до приема ЛСД и после. Сто полученных картин оцениваются исходя из определенных художественных критериев с целью определить, какие именно изменения имели место, а также художественные достоинства (или отсутствие таковых), отраженные в изменении.
Девяносто и один художник.
Криппнер (Krippner, 1967), наблюдая в течение 1967 года за 91 художником, предположительно пережившими один или более "психоделический опыт", попытался выяснить типы психоделических наркотиков, которые художники использовали нелегально, а также их субъективное мнение об этом. Среди этих субъектов были удостоенный наград кинорежиссер, стипендиаты фондов Гуггенхейма в области поэзии, Форда, Фулбрайта и Рокфеллера в области живописи.
Подавляющее большинство наблюдаемых — 93% — согласились с обобщающим определением "психоделический художник", а 81% посчитали, что термин применим к ним лично. Было сделано заключение, что "психоделический художник" — это тот, чьи работы обнаруживают влияние психоделического опыта, обычно, но не всегда, вызванного химическими средствами. Художественный продукт мог быть произведен в результате психоделического опыта, во время него и в попытке его вызвать. Кроме того, подобный продукт мог кому-то напомнить пережитый психоделический опыт или быть использованным, чтобы способствовать психоделическому переживанию, вызванному чем-то другим.
Все субъекты исследования заявили о хотя бы одном случае психоделического опыта в своей жизни. Когда у них поинтересовались, прибегали ли они для этого к психоделическим веществам, 96% ответили положительно, оставшиеся 4% — отрицательно.
Из всех химических веществ ЛСД упомянули большинство художников в отличие от любого другого наркотика. Далее следовали марихуана, ДМТ, пейот, мескалин, семена вьюнка, псилоцибин, гашиш и ДЭТ. Несколько субъектов попробовали кава-кава, ибогаим, буфатенин, дитран, гриб аманита мускария и гавайскую древесную розу. Один сообщил об экспериментировании с СТГТ — сильным наркотиком, оказывающим длительное воздействие, производимым "подпольными химиками" в Калифорнии, а несколько других курили внутреннюю сторону шкурки банана с чрезвычайно мягкими и незначительными эффектами. Несколько художников сообщили о психоделических эффектах от веществ, обычно не считающихся психоделическими — бинзидрина (амфетамин, или активизатор психики), опиума (снотворное), реталина, кинатрина, амилнит-рата и нитрооксида.
У субъектов наблюдения спросили, приятными ли были в целом их психоделические опыты (вызванные как химическими, так и нехимическими средствами)? Безоговорочное "Да" было высказано 91% группы, в то время как 5% дали положительный ответ с оговоркой. Они уточнили, что некоторые их первые "путешествия" были неприятными, но от последующих экспериментов они получили удовлетворение. Один субъект ответил на этот вопрос отрицательно, а три других вообще ничего не ответили.
Когда художников спросили: "Как повлиял на ваше искусство ваш психоделический опыт?", все ответили, что их работы не пострадали от этого, хотя некоторые допустили, что их друзья могут не согласиться с этим утверждением. 3% субъектов заявили, что этот опыт никак не повлиял на их работы. Остальные назвали несколько эффектов, которые можно классифицировать по трем общим категориям: содержание, техника и подход. В большинстве случаев художники сообщали об эффектах, подпадающих больше чем под одну категорию.
70% заявили, что психоделический опыт оказал влияние на содержание их работ. Чаще всего приводились примеры использования эйдетического воображения.
54% субъектов наблюдения отметили значительное улучшение своей художественной техники по результатам психоделических сеансов, причем чаще всего упоминалось использование цвета.
52% художников приписали психоделикам изменение своего креативного подхода. Часто указывалось, что психоделический опыт устранял поверхностность из работ художников и придавал им — как личностям и как творцам — большую глубину. Некоторые относились к своему первому психоделическому опыту как к "пик-переживанию", поворотному пункту в жизни. "После нескольких сессий с пейотом и ДМТ активизировался мой скрытый интерес к музыке", — сказал музыкант, другой заявил, что благодаря своему опыту с псилоцибином он впервые в жизни получил наслаждение от живописи.
Примером влияния психоделического опыта на личность является случай Исаака Абрамса — одного из наблюдаемых Криппнера. Вот что он сказал в интервью: "Психоделический опыт глубоко затронул все аспекты моей жизни. Опыт под воздействием ЛСД был опытом самопознания, открывшим мне глаза на рисование как на путь самовыражения, который я все время искал. Во время последующих подобных опытов я сумел разрешить многие личностные и профессиональные трудности, а после разрешения личных проблем освободилась энергия на благо моего искусства".
После окончания колледжа Абрамc женился, путешествовал по Европе и стал торговцем мебелью. "Я был приучен к тому — говорил он, — чтобы самое важное в жизни выглядело красиво, привлекательно и приносило деньги. И все же я знал, что что-то упускаю. Было что-то, что я должен был сделать, но еще не сделал. У меня было чувство упущения, но я не понимал, что именно упущено".
Один друг предложил ему попробовать мескалин, но тогда тот отказался. Несколько лет спустя (Abrams, 1962) ему предложили псилоцибин, и он решил попробовать. На День Вашингтона он вместе с женой приняли псилоцибин, и Абрамc наблюдал за движением потолка при выключенном свете. Тогда он впервые осознал, что все эти годы вел себя "как безумный".
Абрамсу понравился псилоцибиновый опыт, а несколько месяцев спустя у него появилась возможность попробовать мескалин: "Мы приняли его за городом, и все вокруг стало прекрасным". Его следующий психоделический опыт был связан с марихуаной, и снова это происходило на природе, и все казалось приятным и позитивным.
Благодаря этим эпизодам открылась внутренняя жизнь Абрамса. Он думал, что сумел найти "свою миссию в жизни". Но поиск был тщетным. Он продал еще больше мебели. Он писал пьесы. Он поступил в аспирантуру, но выяснил, что это не для него, и бросил.
В начале 1965 года Абрамс принял ЛСД. Во время сеанса он начал рисовать. "Рисуя, — вспоминает он, — я пережил процесс самореализации. Когда наркотическое состояние прошло, я продолжал рисовать и делал по крайней мере один рисунок чернилами каждые несколько недель".
Абраме поступил в классы рисования, чтобы изучить технику и материалы. Его жена посещала другие занятия и делилась полученными там знаниями с ним. Навыки развивались быстро, он начал рисовать.
Один хорошо известный психоаналитик, специализирующийся на творческом процессе, познакомил Абрамса с психоанализом. "Анализ помогает мне мобилизовать психоделический опыт и экстернализовать его, — говорит Абрамс. — Я думаю, что любой человек может дойти до этого самостоятельно. Но в некоторые моменты ему требуется духовный учитель, или гуру. Хороший психоаналитик тоже может быть гуру".
"Для меня, — продолжает Абрамс, — психоделический опыт, по сути, стал тем, что вернуло меня к жизни, к танцу с жизнью со всеми ее передвижениями и изменениями. До 1962 г. мое поведение основывалось на логичном, рациональном, линейном опыте. Благодаря психоделикам я испытал влияние иллогичного, иррационального и нелинейного опыта. И он тоже — часть моей жизни! Этот аспект необходим, если я хочу, чтобы жизнь стала взаимосвязанной и гармоничной.
Психоделические наркотики дают мне чувство гармонии и красоты. Впервые в жизни я испытываю удовольствие, глядя на красоту листвы, я нахожу смысл в процессах, происходящих в природе. Для меня написать ужасную картину будет ложью. Это стало бы осквернением того, что я усвоил через психоделический опыт".
И далее: "Я обнаружил, что могу течь через свой карандаш или кисть. Все, что я делаю, становится частью меня — обменом энергии. Картина становится частью моего мозга. С психоделиками вы учитесь думать помимо своей головы. Мое искусство — это попытка выразить и представить мое внутреннее состояние".
"Психоделический опыт подчеркивает единство вещей, бесконечный танец. Ты волна, но ты также и океан", — заключает Абрамс.
По замечанию Криппнера, художник, чтобы творить, должен стоять несколько особняком от своей культуры. "Создавая что-то новое, — заключает он, — невозможно отвечать всем стандартам или оставаться заштампованным. Вероятно, именно те, кто не боится того, что получают или концептуализируют во время психоделической сессии, способны извлечь больше выгоды из измененных состояний сознания".
Кохен (Cohen, 1964) так обобщил полученные данные по креативности и психоделикам: "Повышает ли ЛСД креативность, остается открытым вопросом. Систематическое исследование вряд ли поможет найти ответ на этот вопрос. О влиянии ЛСД на творческие процессы на сегодня можно сказать лишь то, что многие переживания сопровождаются сильным субъективным чувством креативности".
Заключение.
Существуют многочисленные свидетельства — на уровне анекдотов и клиники, — предполагающие, что психоделическое состояние, гипнотический транс могут способствовать творческой деятельности. Намного меньше таких данных на экспериментальном уровне. Можно выделить три экспериментальных заключения, но каждое требует дальнейших исследований для установления их обоснованности.
Первое: изменения сознания под действием гипноза и психоделиков обладают определенными характеристиками, связанными с ментальными состояниями и креативностью. Гипноз и психоделики, например, часто позволяют признать превербальное выражение, бессознательно понять материал и раскрыть процессы.
Второе: терапевтическое использование гипноза и психоделиков, по-видимому, особенно успешно с творческими личностями. Вероятно, терапевт, индуцируя измененное состояние сознания, не только обращается к чувству волнения, но и обеспечивает состояние ума, сходное с тем, в котором они функционировали прежде на креативном уровне14.
14 Левин " Людвиг (Levine & Ludwig, 1965) объединили психотерапию, гипноз и ЛСД, вызывая "психоделическое состояние", посчитав подобное сочетание наиболее плодотворным для пациентов, чем любые подходы, используемые в одиночку.
И, наконец, в-третьих, следует также отметить желание быть над культурными штампами и социальными условностями, на что всегда ориентировались творческие личности. Гипноз и психоделики, используемые специально по этому назначению, позволяют художникам отделяться от культуры по крайней мере на короткий срок. Поступая так, они подтверждают это своим художественным произведением, которое оказывается классической картиной или поэмой в свое время. По всем этим причинам гипнотический транс, психоделическое состояние и другие формы измененного сознания достойны серьезного исследования, если нужно лучше понимать, управлять и использовать творческую деятельность человека.
