Введение

Если заболеешь, не проси слона

Однажды в детстве, когда я смотрела этот мультфильм, моя мама сказала очень серьезным, взрослым тоном: «Пожалуйста, если ты заболеешь, не проси слона. Мы с папой не сможем его тебе привести».

В детстве я любила болеть. Можно было не идти в детский сад, мама оставалась дома и готовила что-нибудь вкусное. А пока она готовила, я лежала и слушала пластинки: «Маугли», «Оле Лукойе», «Синюю птицу». Пластинки говорили такими же голосами, что и герои мультфильма, — мама называла их «мхатовскими». Мир вокруг казался мне таким же благополучным, как и буржуазный мир из рассказа Куприна. Вероятно, именно поэтому мне на всю жизнь запомнилось мамино замечание, разрушившее эту иллюзию.

Впоследствии мне не раз приходилось убеждаться в иллюзорности этого благополучия. В мире тотального дефицита проблема была не в том, чтобы раздобыть что-то экзотическое, вроде живого слона, а в том, чтобы купить самые обычные вещи — от курицы до детских колготок. Сейчас как-то уже позабылись многочасовые очереди за длинными парниковыми огурцами или за бананами, почти такими же зелеными, как огурцы. Думаю, что загадочная привязанность москвичей к мороженому в любое время года объяснялась тем, что за ним не было очереди. Во всяком случае, зимой.

Мир красивых, вкусных и модных вещей существовал отдельно — в подарках, привезенных из-за границы; в западных глянцевых журналах; на международных выставках, где иногда можно было увидеть новейшие достижения зарубежного дизайна. Все шили, вязали, передавали друг другу секретные телефоны портних, покупали обувь у спекулянтов. Выглядеть прилично стоило не только денег — это стоило самоотверженных усилий, изобретательности, мастерства, связей, времени. И все равно было не под силу. Все равно какой-нибудь Жерар Филипп приезжал в Москву и скупал в ГУМе советское нижнее белье на забаву парижской публике.

С наступлением перестройки этот серый мир, лишенный разнообразия впечатлений, внезапно уступил место другому миру — пестрому и шумному, как восточный базар. Он и был поначалу филиалом восточного базара — с дешевыми турецкими и китайскими товарами, в которые все сразу же оделись и замелькали красными, желтыми, лилово-изумрудными пуховиками по зимней Москве. Дорогие магазины с белыми мраморными полами и стильными полупустыми витринами появились позже, когда вслед за изобилием разных товаров появилась потребность в хороших. Все, что в принципе можно купить за деньги, стало возможно купить. Даже слонов теперь приводят на день рожденья богатым и притом совершенно здоровым детям.

Значит ли это, что нынешняя российская реальность стала больше похожа на мир из рассказа Куприна — рассказа о благополучной семье и счастливом детстве, которых, кстати, у самого Куприна не было? И да, и нет. Слон, приведенный в спальню больной девочки, был все-таки исключением из правил. А это значит, что правила существовали и в большинстве случаев оставались незыблемыми. Разумеется, до поры до времени — рассказ «Слон» написан в 1907 году. Ровно через 10 лет весь этот мир рухнул.

Нынешний ребенок, получивший на день рожденья в гости живого слона, может, конечно, воспринимать это как должное и верить, что и впредь любое его желание будет исполняться. Однако его родители вряд ли ощущают стабильность своего положения и уверенность в дальнейшем росте собственного благосостояния. Во всяком случае, в России. Этим новая российская буржуазия принципиально отличается от старой, дореволюционной. Надежда на нормальную — по меркам западного среднего класса — жизнь за последние полтора десятилетия столько раз появлялась и исчезала, что люди, поверившие в свои силы и начавшие создавать вокруг себя уютный и благополучный мир, построенный по разумным рыночным законам, не могут не ощущать его призрачности и хрупкости.

Из-за фасадов свежевыкрашенных в жизнерадостные тона московских особняков и зеркальных окон только что отстроенных офисных зданий выглядывают не только нищие бараки остальной России, но и криво ухмыляющиеся рожи вечных российских бесов — Шариковых, Нечаевых и Гапонов. Свой маленький бесенок живет практически в каждом респектабельном отце семейства, вкалывающем по 16 часов в сутки, чтобы обеспечить семье достойную жизнь; в каждой прилежной секретарше, преданной своему шефу и надеющейся на удачный брак; в каждом провинциальном вундеркинде, побеждающем на математических олимпиадах и мечтающем о работе в Microsoft. Того и гляди благородный отец плюнет на строительство коттеджа на Рублевском шоссе и махнет на Карибы со своей секретаршей. Секретарша загуляет там с местным спившимся гитаристом, который окажется бывшим саратовским вундеркиндом, закончившим физтех и аспирантуру в Гарварде, а затем внезапно услышавшим голос своего подлинного «Я».

Возможно, тот же самый бесенок советовал девочке из приличной буржуазной семьи потребовать в гости слона и нашептывал ее благоразумному отцу: «А почему бы и нет?» Демоны иррационального всегда выглядывают из-за кулис разумного экономического миропорядка. Вопрос лишь в том, удается ли обществу и каждому отдельному человеку сдерживать этих демонов. В том благополучном западном мире, к которому устремилась было с надеждой душа истосковавшегося по комфорту российского обывателя, этих демонов прекрасно знают, дают им имена, приручают и даже умудряются поставить на службу экономическому процветанию.

Импульсивные покупки, рискованная игра на бирже, растущие как снежный ком долги, отказ жить по правилам потребительского общества давно уже не только стали предметом изучения и диагнозом в международной классификации психических расстройств, но и породили новые виды бизнеса. Лекции, семинары и группы поддержки для импульсивных покупателей и азартных игроков; популярные учебники по рациональному экономическому поведению; «органическая пища» и наборы «сделай сам» для тех, кто устал от потребительской цивилизации и устремился назад, к природе и простоте ремесленного быта.

Россия ворвалась в потребительское общество слишком стремительно для того, чтобы ее граждане успели изучить и понять даже его разумные «дневные» правила. Что уж говорить о «ночной», демонической стороне этого мира! Она пока остается для большинства абсолютной загадкой. Все, что происходит за кулисами постиндустриального мира — тайные рычаги и механизмы рыночной экономики, заставляющие этот мир вращаться, загадочный смысл денег, символическая власть вещей, этика труда — еще ждет своего понимания и истолкования. Маркс с его «прибавочной стоимостью» давно и прочно забыт; Маклюен с его «посланием» разошелся в пелевинских книжках. Французские теоретики постмодернизма аккуратно переведены и пылятся на магазинных полках, прочитанные лишь теми, кто принципиально отказывается от участия в современной жизни. А те, кто не отказывается, разочарованно листают американские самоучители из серии «Как заработать первый миллион…» и понимают, что если бы все было так просто, как в этих книжках, они давно бы и сами до всего додумались.

В начале перестройки на русском языке вышла первая подобная книжка — Дейла Карнеги «Как завоевывать друзей…». Лучшим в этой книжке было довольно едкое предисловие В. П. Зинченко, резюмировавшего смысл пространного труда четверостишием Пушкина:

Правила экономического поведения тоже на первый взгляд кажутся ясными. Однако соблюдать их далеко не так просто, особенно тем, кто вырос, руководствуясь совсем другими правилами. Л. С. Выготский считал, что для психологического анализа доступны только те явления, которые находятся в процессе формирования, например, произвольное внимание у ребенка или логическое мышление у первобытного человека. Экономическое сознание российских граждан — столь же изменчивый, ускользающий от объективации и одновременно многообещающий предмет исследований, поскольку его формирование весьма далеко от завершения.

Явления и процессы, связанные с формированием в России потребительского общества, многообразны. Это и изменение установок по отношению к деньгам у разных групп населения, и формирование нового жизненного стиля у складывающихся в России социальных слоев — «новых богатых», «новых бедных», а также представителей еще не окрепшего среднего класса. Наряду с социально-экономическими установками, а иногда и опережая их, меняются и поведенческие привычки россиян, связанные с ритмом труда и досуга, характером потребления, распределением семейного бюджета и экономических ролей в семье. В России появляются описанные западными психологами феномены импульсивных покупок, чрезмерного показного потребления, увлечения сомнительными финансовыми операциями. Советская идеология бытовой скромности и самоотверженного труда «на общее благо» сменяется этикой потребительского общества, с его ценностями профессионализма, высоких заработков и не менее высокого уровня потребления.

Сама структура «престижного» потребления в России за последние годы претерпела те же изменения, что и структура потребления среднего класса в развитых странах Запада. На смену покупке дорогостоящей одежды, бытовой техники и предметов роскоши приходит вложение средств в здоровье и образование — как свое собственное, так и своих близких, в занятия дорогостоящими видами спорта, в путешествия.

Если раньше социальное положение человека определялось в основном характером его труда, то теперь оно все больше и больше определяется характером его досуга — тем, в каких клубах он состоит, в каких ресторанах обедает и на каких курортах проводит отпуск. Обязательные туристические поездки превращаются в один из главных отличительных признаков жизненного стиля нового российского среднего класса.

Однако социальная стратификация российского общества еще не окончательно завершена; многие граждане России мучительно пытаются обрести социальную идентичность, в том числе и, может быть, в первую очередь через формирование определенного потребительского стиля. В России наблюдаются те же феномены, что и в экономически развитых Западных странах — потребление становится главным средством формирования личностной, социальной и гендерной идентичности.

Для отечественной психологии идея о том, что банальный поход за покупками имеет какое-то отношение к формированию личностной идентичности, может показаться чуть ли не кощунством. Тем не менее в постиндустриальном обществе, каковым стремительно становится и российское, именно внешние, чисто карнавальные атрибуты личности выступают на первый план и становятся определяющими.

На знаменитый вопрос «Кто я?» член постиндустриального общества отвечает не традиционными социальными ролями «отец», «сын», «бизнесмен», «спортсмен», а вещными символами социального статуса — часами «Ролекс», автомобилем BMW, пиджаком от Версаче, отпуском на Лазурном берегу; или, наоборот, ботинками «Доктор Мартенс», майкой с портретом Че Гевары и холщовым рюкзачком, с которым его обладатель на досуге отправляется спасать китов или защищать этническую самобытность папуасов Новой Гвинеи.

Свои «пиджаки» и «рюкзаки» появились и в России, граждане которой с энтузиазмом неофитов включились в постмодернистскую игру означающих. И хотя «Ролекс», как и «Доктор Мартенс», часто бывают поддельными, а BMW — подержанным, стремление выразить через них свою жизненную позицию, социальный статус и личностную значимость остается горячим и искренним.

Отмахиваться от потребления как малозначительной и «низкой» сферы человеческого поведения современная психология не вправе. Отношение к деньгам, потребление и другие виды экономических установок и поведения — существенная часть психологии современного человека, без которой невозможно понимание как отдельных человеческих поступков, так и жизненного мира личности в целом.