Часть первая. Истории о прошлых жизнях
Глава восьмая. Блэйк
«Я люблю тебя, затем я тебя ненавижу»
Вскоре после того, как Блэйк рассказал Колин историю с грузовиком, он впал в депрессию, которая на протяжении нескольких месяцев углублялась все больше и больше. Колин заметила эту перемену лишь со временем — когда Блэйк стал играть реже, чем обычно, утратил хорошее расположение духа и чувство юмора. Были дни, когда Блэйк только то и делал, что сидел перед телевизором, бессмысленно уставившись в экран, или устремлял невидящий взгляд в окно. Это совсем не соответствовало его характеру. Блэйк был шалун, обожавший шумные забавы. Соседи даже прозвали его «Смайли»8 за то, что он беспрестанно смеялся.
8 Smiley – «Улыбчивый». — Прим. перев.
Колин чувствовала себя виноватой за состояние своего сына. Но, кроме Блэйка, у нее был еще годовалый капризный младенец и шестилетний Тревор. И обо всех нужно было заботиться. Она решила, что, возможно, Блэйк просто играет, чтобы получить основную долю внимания. О средних детях иногда забывают, подумала она, может быть, и Блэйк начал чувствовать себя заброшенным. Ей не хотелось ни к кому обращаться за помощью — ведь друзья и родные могут обвинить ее в том, что она плохая мать. Она и без того чувствовала себя отвратительно.
Но Колин знала, что не должна ни в коем случае игнорировать состояние своего сына. В постепенном изменении настроения Блэйка было что-то загадочное. Что-то происходило с ним, что-то, чего она не могла понять.
Она старалась развеселить сына различными способами и уделяла ему больше внимания, чем обычно. Она ставила кассеты с его любимой музыкой, но Блэйк, потанцевав немного, вновь возвращался на диван и устремлял свой взгляд в пустоту. Однажды он смотрел по телевизору свою любимую программу «Мистер Роджерс». В этом шоу было множество надувных шаров. Зная, как любит Блэйк надувные шары, Колин воскликнула: «Не прелесть ли эти шары?» Блэйк просто посмотрел на нее пустыми глазами и ответил: «Нет, шары плохие». Это не на шутку взволновало ее. С Блэйком явно что-то происходило. Она старалась проводить с ним побольше времени — читать ему детские книги, решать с ним головоломки, но ответ был неизменным: «Уходи».
У Блэйка стали развиваться также и физические симптомы. Каждый день он жаловался на то, что у него болит рука, нога или глаз, и всегда слева. «Хочешь, я поглажу твое больное место?» — обычно спрашивала Колин в надежде, что Блэйку понравится такое проявление внимания. Но тот неизменно отвечал: «Нет, уходи». Она предложила сыну передать в картинках свои ощущения. Колин рассудила, что если ему не хватает слов, то, возможно, ему будет легче изобразить на бумаге тревожащие его образы. Но он просто нарисовал бурю линий и сказал: «Это мои боли».
Колин попыталась обнять его и сказала: «Блэйк, возможно, я смогу помочь тебе, ты ведь знаешь, как я тебя люблю». На что Блэйк ответил с большим чувством: «Я люблю тебя, затем я тебя ненавижу!»
Позже Колин объясняла мне: «Казалось, он любил меня и ненавидел одновременно. Он не мог объяснить почему. И я тоже не знала».
Она собиралась уже отвести сына к психотерапевту, но усомнилась, сможет ли тот сделать для него что-то большее, чем она сама. Она продолжала обвинять себя в его состоянии и боялась рассказать обо всем мужу, чтобы тот не обвинил ее тоже.
Через три месяца, когда они всей семьей гостили в Лондоне, произошел ужасный случай, который помог Колин осознать таинственную причину перемен, приключившихся с ее сыном.
Вот как она рассказывает об этом: «Однажды в Лондоне, где царила предрождественская суета, мы стояли на посреди улицы на „островке“. Регулировщик просвистел в свой свисток, чтобы пешеходы остановились. Мы все жались друг к другу, как сардины в банке. Блэйк был в коляске, которую обычно занимал его младший брат. Коляска стояла рядом с проезжей частью. Никто не двигался. Но в тот момент, когда на улице показался большой грузовик, Блэйк выскочил из коляски и бросился на проезжую часть. Я закричала, чтобы он возвращался, но мальчик стоял как вкопанный, глядя на несущийся прямо на него грузовик. Мой муж моментально схватил его на руки и оттащил с дороги. Водитель грузовика резко затормозил, выскочил из машины и заорал на нас, что мы, мол, не смотрим за ребенком. Все мы словно были заморожены ужасом.
Но тогда я впервые задумалась, не связана ли депрессия Блэйка с тем случаем, о котором он пытался рассказать мне несколько месяцев назад? Мог ли он считать, руководствуясь какой-то странной логикой, что он должен попасть под грузовик еще раз? Это пугало меня по-настоящему».
Через две недели по возращении из Англии Колин увидела мое объявление в журнале. Она тут же позвонила мне и рассказала историю Блэйка. Я почувствовала ее расстройство и услышала страх в ее голосе, когда она спросила: «Если это действительно воспоминание из прошлой жизни, значит ли, что оно должно повториться сейчас?»
Она приходила в ужас от мысли, что Блэйк может снова попасть под грузовик. Я также находила его поведение потенциально опасным. Он нуждался, чтобы к нему проявили внимание немедленно. Я знала, что все описываемое Колин подходит под формулу Фрейда «навязчивое повторение», то есть навязчивую потребность повторить травматическое переживание, независимо от последствий. В случае с Блэйком первоначальная травма, принудившая его выскочить на середину лондонской улицы, находилась в его прошлой жизни.
Я заверила Колин в том, что Блэйк действительно переживает воспоминания из прежней жизни, и рассказала ей о тех шагах, которые следует предпринять, чтобы обеспечить его безопасность. Но вначале я убедилась, что это были действительно воспоминания о прежней жизни, а не фантазии, сравнив характерные черты случая с Блэйком и других, уже известных мне случаев.
Начнем с того, что Блэйку было три года, когда он впервые заговорил об этих переживаниях. А это оптимальный возраст для воспоминания о прошлой жизни.
Он говорил своей матери о том, что его сбил грузовик, как о чем-то само собой разумеющимся. По тону его голоса она знала, что Блэйк верит в свои слова. Было ясно, что все это произошло в его мозгу. И его история не изменялась, как ни выспрашивала его Колин насчет деталей.
Его видение несчастного случая было графически точным — это была перспектива из-под колес. Его личное восприятие отличалось от того, каким оно могло бы быть, наблюдай он за этим как зритель по телевизору. Как мог трехлетний мальчик обладать подобной перспективой?
Блэйк говорил о болях в левой стороне его тела, а именно туда пришелся первый удар грузовика. Все это, наряду с изменениями его личности, свидетельствовало о подлинности воспоминаний.
Я не стала советовать Колин отвести своего сына к традиционному психотерапевту, так как была убеждена, что причины его проблем коренились в травме из прошлой жизни. Я была уверена, что большинство терапевтов не будут знать, что делать с травмой из прошлых жизней, даже если они воспримут заверения Колин совершенно серьезно. К тому же ни я, ни Колин не знали ни одного детского психотерапевта, специализирующегося по прошлым жизням, который бы жил в Чикаго или его окрестностях.
Мы сошлись на том, что лучшая стратегия — это попытаться помочь Блэйку ей самой. Я знала, что в любом случае она не сможет повредить ему. А если Блэйку не станет лучше, то мы попробуем что-то другое. Но прежде чем помогать своему сыну, Колин должна понять основные принципы того, как воспоминания из прошлых жизней могут влиять на настоящее.
Я проиллюстрировала Колин на примере регрессии Сары, как эмоции переходят из прошлого в настоящее. Я рассказала о том, как убежденность Сары в том, что родители из ее прошлой жизни не хотели помочь ей выбраться из огня, переросла в злость по отношению к ним в этой жизни.
Когда я рассказывала о Саре, Колин внезапно ощутила шок узнавания. Не сердился ли Блэйк сейчас на нее из-за того, что винил родителей из своей прошлой жизни, которые не сумели уберечь его от несчастья? Когда Блэйк говорил: «Я люблю тебя, затем тебя ненавижу», не путал ли он своего отношения к родителям из той жизни и из этой? Интуитивно Колин поняла, что с ним происходит.
Затем я объяснила ей то, что маленькие дети порой с трудом различают прошлое и настоящее. Иногда образы и события из прошлого для них являются столь же живыми и яркими, как и то, что произошло недавно. Блэйк находился в замешательстве из-за того, что произошло с ним в прошлой жизни, и перенес недовольство своими прошлыми родителями на родителей из своего настоящего. Ему следовало разъяснить, что травматические события произошли в прошлом и что сейчас ему ничто не угрожает.
Я предложила Колин испытать несколько стратегий. Первой и самой действенной среди них была ее любовь к сыну. С этим не могут сравниться никакие техники, которым я научу ее. Я верила, что ее материнская интуиция поможет ей найти правильные слова для выражения своих чувств к сыну. Я предложила ей поговорить с Блэйком, когда он будет наиболее восприимчив — перед сном или купанием.
Затем она должна признать, что верит во все, что Блэйк ей говорит, — что все его воспоминания подлинны. Наконец, ей следует заверить своего сына в том, что сейчас, в новом теле, он находится в безопасности и что они совсем не такие родители, которые могут позволить своему сыну бегать по улице, где его может сбить грузовик, в то время как сами занимаются покупками в магазине. Я считала, что это и будет разъяснением различий между прошлым и будущим, в котором нуждался Блэйк.
