Часть III. О психологической фемининности

Возвращение Дионисийского сознания

Повторим вкратце: Дионис олицетворяет коренной сдвиг сознания, в котором вместе с архетипической доминантой априорно задана бисексуальность. Эта структура позволяет покончить с женоненавистничеством. Мы вновь открыли актуальность Диониса в историческом развитии нашей области исследований, отталкиваясь от истерии. Мы разоблачили предрассудки, касающиеся его образа. Эти предрассудки удерживали нас от входа в другой вид сознания, и поэтому мы стояли в стороне, превратно понимая происходящее не только в дионисий-ских материалах, исследуемых наукой, но и в дионисий-ских материалах бессознательного, исследуемых терапией. «Войти» — значит «стать посвященным», а дионисийский культ требовал посвящения. Несмотря на это, мы не можем приблизиться к древним orgia, да мы и не хотим, чтобы нас вовлек туда мрачный менадизм через возвращение вытесненного. Быть может, существует иной путь. Можем ли мы вновь войти в дионисийское сознание через нашу тему женской неполноценности? Быть может, сознание можно трансформировать с помощью фемининного, которое помещается рядом с этой архетипической доминантой. Эту перспективу психология может придать идее Нильс-сона, чтобы переписать наши представления о Дионисе на основе современного опыта. В таком случае смещение сознания от аполлоновского к дионисийскому стало бы актом воли, превращением, первоначальным погружением «в другую сторону»; точнее сказать, при нашем приближении к нашей бисексуальности в нас войдет другое сознание. Ранее мы отмечали, что наиболее глубокие психологические вопросы лежат в алхимической тине, ожидая освобождения от многовековой конкретизации. Физическая женщина получила проекцию ужасной стороны физического мужчины (ср.: «Все мужики — сволочи»). Чтобы изменить это и восстановить фемининное, нам необходимо вначале осознать, а затем освободить психический аспект этих конкретизации. Таким образом, путь к другому сознанию начинается с возвращения указанных женских аспектов первоначального союза, возвращения к нашей первоначальной бисексуальности. Это означает обретение тех фемининных сторон, которых мы были лишены и которые мы назвали женскими. Наше сознание упустит тогда из вида свою длительную идентификацию только с мужскими качествами и направление мысли, прослеживаемое от «Аполлона» через Аристотеля и Галена к Фрейду и Мебиусу. Физиологические качества, которые были объявлены неполноценными и принадлежащими женщине, станут психологическими качествами, свойственными мужчине или женщине. Неполноценность перестанет быть только женской, так как теперь мы рассматриваем ее как часть соединенного человеческого сознания. Женское перестанет быть неполноценным, так как оно принадлежит структуре общечеловеческого сознания. Эту соединенную структуру архетипическая доминанта Диониса предназначает для единого сознания и единой картины мира. Вот что означает в реальной жизни Успение девы Марии: возвращение в психическое того, что приписывалось телу, устранение многовекового женоненавистничества, возвращение в сознание физического, женственного, неполноценного. Это и есть спасение того, что Юнг назвал «землей, мраком, ужасной стороной телесного мужчины с его животными страстями и инстинктивной природой, и…"материей" вообще». Каковы те физиологические качества, которые теперь становятся психологическими, те качества, которые, как полагают, присущи женской природе и теперь станут частью общечеловеческого сознания мужчины или женщины? Перечислим их еще раз. Неполнота и несовершенство составляют одну из основных тем женской неполноценности. Восприятие этого сознания остается отчасти незавершенным, неспособным возвыситься до совершенства. Нам следует пережить пассивность и неспособность зайти далеко в своем протесте против природы. Нам необходимо осознать фундаментальный дефект, лакуну в нашем сознании, зависимость от того, откуда оно возникает. Эту лакуну женской пустоты не следует преодолевать, заполнять, восполнять. Ибо пус тота является полнотой ради того, чтобы эта лакуна стала местом рефлексии, местом психического знания и обеспечила место для переноса и содержания; она есть само психическое. При воспоминании о схоластах наше сознание даст живительный сок для нашей имагинальной матрицы. Сознание перестанет быть только мужской aura seminalis (семенная аура лат.), подстрекателем и распространителем идеи о мужском превосходстве. На этом пути можно встретить и указание алхимии на покраснение и на кормление кровью у пеликана. Интровертность женского (вспомним галеновскую аргументацию неполноценности женской репродуктивной системы) составляет другую важную тему. Это сознание предоставляет восприятие внутреннего, или нутряного, вещей, окончательно не вызревших в экстернализирован-ных формах. Его движение отличается медлительностью, грустью, отрешенностью и требует больше времени на совершенствование. Кроме того, оно должно включить лево-сторонность в состав своих символических органов чувств. Все эти особенности приписывались женскому телу. У Мебиуса можно заимствовать идею «малоголовости», длительную идентификацию мужского с ментальным. Сознание перестанет идентифицироваться только с первичными и выявленными особенностями, с тем, что является большим, зримым, продвинутым. Вспомнив о Бытии, мы можем взять у Евы ее «вторичную» природу: менее слабую волю к победе, чем к выживанию, более слабое ощущение творчества, чем сотворенности, тварности. От Фрейда ведут начало две другие основные темы: кастрация и пассивность. Мы осознаем, что не хватает чего-то ведущего, основополагающей дисфункциональности фаллического принуждения. При возвращении сознанию пассивности инерция депрессии и беспомощность страдания обретают иное качество. Вместо огорчений, которые бессознательно приходят к сознанию, делают его бессознательным, тащат его в сторону и вниз, снижают его уровень, в состав сознания войдут депрессия и страдание. Депрессия тогда перестанет быть знаком неполноценности или крушения надежд. Депрессия в дионисийской модели отличается от наших обычных представлений о ней. Как отмечает Отто, Дионис — бот par excellence* (по преимуществу франц.) возникновения и исчезновения**. Движение либидо, олицетворяемое Дионисом, возникает и исчезает. Эго не способно контролировать эти движения. Героическое сознание Эго имеет восходящую траекторию. Оно может отклоняться, встречать препятствия, даже спускаться в преисподнюю, но направление ее восходящего движения препятствует отклонениям и падениям. Например, с героической точки зрения, погружение в глубины морские есть «ночное плавание по морю» в чреве чудовища (матери), из которого герой появляется, обретя прозрение (инсайт), целостность или добродетель. Погружение необходимо снести ради последующего обретения преимущества на пути линейного развития. Ради благополучного исхода необходимо поддерживать огонь и держать нож наготове. Христианская депрессия также героична: ночь безысходности необходима для получения вознаграждения в виде воскресения или восхождения из мрака, после трехдневного уикэнда. Страдание есть путь обретения. Но «прибежище» Диониса находится в море. Ради прибежища совершает свой спуск либидо, движимое чрезмерными требованиями Ликурга, который олицетворяет в Илиаде слепую тиранию правящей власти. Дионис — бог влаги, и спуск осуществляется ради увлажнения. Погружение в эти глубины (депрессия) воспринимается не как поражение (поскольку Дионис — не герой), а как нисхождение, помрачение, превращение в воду. (Основное предостережение в алхимии: не начинать действовать, пока все не превратится в воду.) Движения либидо — это мифические события, в которых мы участвуем, и в качестве таковых они объективны. Когда Эго забывает об этом и воспри нимает исчезающее наличном уровне, оно совершает спуск посредством идентификации с богом. Появление Диониса сопровождается весельем и пирушками. Его исчезновение вызывает холодное недовольство. Вера в то, что мы совершаем эти движения, можем их контролировать или несем ответственность за инфляцию или депрессию, есть высокомерие. Включая эти движения в сферу Эго в качестве ответственности, мы приближаемся к lafoliedrculaire (циркулярное безумие франц.), маниакально-депрессивному циклу. Подключение потока либидо к архетипической доминанте придает депрессии религиозный вид. Депрессия может быть кризисом и расположения духа, и энергии. Кроме того, она есть кризис веры. Благодаря вере в бога и в то, что он, уходя, неизменно возвращается, движение можно рассматривать как естественное и необходимое для самого либидо. Поскольку качества, о которых мы говорим, приписывались женщине как телу, это сознание затронет само тело. Это будет телесное сознание, обеспечивающее восприятие соматизированного сознания самости в конкретном, актуальном поведении. В свою очередь, это трансформирует старую фрустрацию рефлексии, отъединенной от действия, где сознание главным образом воспринимается на основе речи и ума с передачей бессознательного в сферу тела и «отреагирований». Тело перестанет быть лишь сферой хаоса и страсти. Теперь оно может стать степенным и нутряным. Можно вспомнить древние изображения Диониса, угрюмого, спокойного, в длинных одеяниях, лишенного героических черт, кроткого, где он являет фигуру вегетации и вегетативных реакций психического. Мы можем научиться кое-чему и у истерии. Истерия соматизирует сознание. Классическая истерия трансформирует психический смысл в соматические демонстрации: центральная идея разыгрывается, разумная оценка вещей свертывается в ритуальный dromenon* (священнодействие, мистический ритуал греч.); психические события становятся телесными событиями; смысл проникает в поведение. Если наша цель состоит в освобождении психических событий от тела, когда «осознание» означает «выражение в понятном для ума порядке», тогда истерию, несомненно, следует рассматривать как регрессивную, а истерические симптомы будут относиться к снижению ментального уровня. Но, если в силу изменения нашего сознания изменилась и наша цель, тогда снижение ментального уровня принимает форму возрастания ценности. В таком случае истерические реакции также являются попытками вернуться к природе, к своему естественному состоянию. Истерические реакции тогда можно рассматривать как отчаянные попытки вновь обрести тело, воплотиться, найти инициацию в жизнь. Фригидные, глупые, легкомысленные, возбужденные молодые люди Парижа и Вены, у которых психиатрия XIX в. обнаружила истерию, не придумали свои трюки. Они не были и личными фантазиями Шарко и Фрейда. «Истерички» действительно представлялись, но представлялись они в смысле mimesis* (подражание греч.), розыгрыша доминант, определявших деятельность их психики. Их пустота относилась к пустым местам, покинутым богом и ожидавшим его возвращения. В конечном счете их бредовая театральность все-таки вызвала осознание Эроса и Диониса, но не у самих девушек (ибо они были участницами эксперимента), а опосредованно, через психоаналитическую теорию невроза. Эта теория дала концептуальную фор мулировку констелляции Эрос-Дионис-Афродита-Приап. Была ли бы у нас другая архетипическая констелляция, а следовательно, и совершенно другая теория невроза и бессознательного, если бы вместо истерии отправной точкой Фрейда была депрессия и меланхолия? Работая с больными шизофренией, Юнг выявил диссоциативность психического, в которой констеллируется множественная личность и, в частности, образы Меркурия-Гермеса-Трикстера. Если, как предположил Фрейд, истерические реакции являются симптомами продромальной бисексуальности, то теперь их можно рассматривать как признаки женской потребности инициироваться в тело, жизнь и любовь на основе доминант, влияющих на истерию. Здесь термин «жен ское» подразумевает не только девушек в возрасте от 15 до 23 лет или кухарок, скажем, в домах Фив, но и молодую, «истеричную», капризную аниму, которую мы обсуждали в первой части этой книги. Какое место занимает этот компонент в аполлоновском сознании? Какую возможность он имеет для входа в жизнь, для инициации, для тела и любви? Вспомним преследования Аполлона и спасающихся бегством девушек. Разве их бегство не имеет продления в реакциях анимы аполлоновского сознания? В отличие от неудачных попыток Аполлона сблизиться, Дионис притягивает женское, извлекая его, подобно соку растений, вину, молоку, которое изливается при его рождении. И последнее: эти трансформации мужского сознания с помощью группы качеств, прежде называвшихся женскими и неполноценными, теперь позволяют нам понять саму неполноценность изнутри этой новой структуры сознания. До сих пор мы всегда говорили о неполноценности с мужской, научной, аполлоновской точки зрения. Неполноценное было частью полярности, в которой мужское занимало более высокое место. Но как оно могло бы выглядеть изнутри? Быть может, эта структура соединенного сознания менее иерархична и не имеет антагонистических полярностей. Быть может, ее можно рассматривать на основе пространственных уровней и Schichtentheone (эта модель психики — обычно трехуровневая — неоднократно встречается в том направлении философской мысли, которое непрерывно идет от Платона и Аристотеля до Фрейда с его Ид, Эго и Супер-Эго). Иерархические модели требуют неполноценности нижних позиций. Но мы можем воспринимать и постигать сознание с помощью иных образов. Например, вместо наложенных уровней мы могли бы говорить о полицентричности, циркуляции и ротации, приливах и отливах потока. В этой структуре все позиции время от времени бывают подчиненными, поэтому ни одна позиция не становится окончательно подчиненной. В структуре такого типа неполноценность в старом смысле этого слова прекратила бы существование. Единственная возможная неполноценность для архетипической психологии состоит в сосредоточении на единственном центре — Эго, самости или Боге. И этот центр, по определению, не мог бы отображать весь спектр архетипических форм.