Влас Дорошевич. В Татьянин день

Ах, господи боже мой! Ты мне уголовный фрак подаешь! Дай тот, который по гражданским делам… постарее. Ну, вот! Слава тебе господи… До свидания, цыпленочек! Обедать? Нет, обедать буду в Эрмитаже. Да разве же ты забыла? Татьянин день сегодня… Да мне и самому, признаться, не хотелось, да неловко… традиция, знаешь… Нет, нет, нет! Духов не надо. Праздник демократический! Молодежь, понимаешь, горячая… Ну, и выпившая. Слово им скажу. Может, качать будут. Услышат, что от меня духами, — могут бросить… Да нет, душечка, не беспокойся. Теперь какая Татьяна? Теперь, строго говоря, и никакой Татьяны-то нет. Так! Традиция!.. Ах, прежде? Это действительно! На пальму лазал, это — верно. И в бассейне купался! Все помнишь?.. Нет, теперь нет! Теперь не то!.. Да ей-богу же, ни в одном глазу!.. Рано! Рано!.. Ну, какие там певицы!

Онисим, в Эрмитаж. Да не в театр, дура. В ресторан… Можешь ехать домой. Меня не дожидайся.

Здравствуй, Герасим!.. И тебе также!.. Тьфу, то бишь, спасибо, спасибо, голубчик. А много празднующих-то? Ого! И Иван-Иванович уж здесь? И Петр Петрович? А Семен Семеныч? И Семен Семеныч?! Черт, вечно опоздаю. Отдельно положи! Отдельно! Смотри не перепутай! Соболья. То-то!

Иван Иванычу! А, Семен Семеныч! С праздником, коллега! С Татьяной-с, Петр Петрович, с Татьяной-с. Да, как вам сказать?! Года два еще, пожалуй, протянется! Конкурсное дело оно… Кто это, Козьма Прутков кажется, еще сказал: «Две вещи трудно окончить, раз начав делать: вкушать приятную пищу и чесать, когда чешется». А конкурсное дело, оно всегда чешется. Хе-хе! Шутник, Никифор Федорович. За ваше-с!

Мне бы, собственно, не следовало. У меня, знаете ли, Остроумов нашел… За ваше-с!.. Я виши пью.

Сеня! Голубчик! Лет-то, зим-то сколько! Постарел-то как! Ай-ай-ай! Да неужели учительствуешь? Ах, бедняга, бедняга! А юриспруденцию по боку? Не повезло? Географию преподаешь? А! Жизнь-то как! Как разметала? А! С удовольствием, брат, выпью! Со старым-то закадыкой?! Вот рекомендую, брат, салат Оливье. Это из дичи. Да ты это не отбрасывай! Это, брат, трюфель! Да ты съешь, съешь. Хорошо? То-то и оно-то! Чеаэк! Рейнской у вас лососины нет? Ах, география, география! Вот рекомендую! Каждый, братец ты мой, слой своим жирком переложен. Так сказать, не рыба, а бутерброды, самой природой приготовленные! Рекомендую. Поесть? Поесть люблю. А прежде? Челыши помнишь? А Петька? Кирсанов Петька! Веселый был малый, горячая голова! Где теперь Петька? Ах, жизнь, жизнь, всех пораскидала! Выпьем за молодость, за Петьку! Да неужто он? Этот? Лысый? Петь… Петя! Господи! Господи!

Ах, вы в газетах пишете? Ну, и как это… то есть, я хотел сказать… в смысле заработка… ничего?.. Пардон, мне вот с председателем надо…

Как изволите видеть… Покорнейше благодарю, и жена!.. Ваше превосходительство, выпьем!.. Татьянин день!.. Ну, что такое рябиновая? Ваше превосходительство, казенной? Все мы казенные, и водка казенная! In vino veritas³⁸.И правда казенная! А это, ваше превосходительство, Сеня. Закадыка мой, ваше превосходительство! Сеня! Географию учит! А? Ваше превосходительство! Россия-то? Силы на что тратятся? А? Силы, — и географии учат! Ваше превосходительство, еще рюмочку! Одну! За силы, за гибнущие силы! А?

³⁸ Истина в вине (лат.). — Ред.

Ушел — и черт с ним. Бюрократия. А я свободной профессии! Свободной и наливай водки! Свободной, мне ни к кому подлизываться не надо! Нет, брат, шалишь, меня не перервешь! Свободной! Сеня! Г-н Кирсанов!.. Петр… Петр… Как его по отчеству?.. Вы хоть и враждебного лагеря, но выпьем! За старое! За молодость! За альма-матер! Дай бог, чтоб ее традиции вы высоко несли и в журналистике! Чтоб и на этом пути вы не забывали!.. Да вы не обижайтесь! Печать — это святое дело! К ней нужно дотрагиваться чистыми руками! Чистыми-с! Чистыми-с! Вам говорит старый студент! Старый студент Московского университета!.. И буду себя бить в грудь! И никакого скандала… И выпьем. И вот я тебя поцеловал и его поцелую. И закушу колбасой.

Колбаска! Господи! Помнишь, брат? Петька! Помнишь? Бронная, колбаса, идеалы! Меня! Давай колбасу поцелуем. Плачу, брат, плачу! Святые слезы! Святые, да! И колбаса святая! И молодость святая!

Ну, не буду петь! Не нужно — и не нужно! А колбасу я уважаю! Символ! Верили, пока колбасу ели! А теперь, брат, устрицы нас съели! Устрицы! И омар съел! Где омар? Дать мне сюда из него салат! Я его съем!

Омара я презираю, — потому омар подлец, а колбасу уважаю, потому что она честная! Омар — подлец, а колбаса — честная! И дать мне сюда колбасы! Ах, копченая! Я и копченую уважаю! И копченую на Бронной ел!.. На Бронной! Великое слово: на Бронной… Вы, Вы, молодой человек, какого курса? Ах, второго! А мы, молодой человек, верили! Мы верили, юноша! Верили! Мы в свое время юноша… Выпьем с тобой на брудершафт… Мы в ваши годы на Бронной жили! На Бронной! Ко мне Глашенька ходила. Белошвейка Глашенька. В веснушках она была. В веснушках нос у нее! Не встречали? А вообще девица доброкачественная. И выхожу я против Глашеньки подлец! Подлец я! Понимаете, подлец! Налей подлецу водки!

Желаете, я на Глашеньке женюсь? Да! И женюсь! Разведусь с женой. Она у меня умная, она поймет, передовая женщина! Жена у меня ангел! А я с ней разведусь. Непременно разведусь! А Глашенька теперь небось в богадельне. А я, — мне все равно! Я должен! Я и в богадельню приду, в ноги ей поклонюсь. Как Нехлюдов в «Воскресении» у Толстого! Да! Послать Толстому телеграмму: «Развожусь с женой, женюсь на Глашеньке, yppрa!»

Я и не ору. И Михайловскому телеграмму! Всем телеграммы. Я, молодой человек… Позвольте, как же вы можете быть на втором курсе, когда у вас седая борода? Почему вы не в форме, а в белом? Ах, это официант! Все равно! Дайте и официанту водки! Пусть пьет! Я, брат, Михайловского вот как помню! Я только названия забыл, а я помню! Стой! Как? «Дарвин и Оффенбах». Видишь, как помню? Я, брат, на «Дарвине и Оффенбахе» воспитан! Я всосал! Дать ему водки! Пусть и он! Что ж из того, что он человек! Человек! Это звучит гордо! Это не ты, не я, не он! Это ты. я, он, Наполеон… еще кто? Гладстон! Чемберлен! Человек! Человек!.. Ничего мне не нужно! Что вы сбежались? Я просто как Горький! Послать Горькому телеграмму! Пусть приезжает! Желаю с Горьким обедать! Нет, не желаю идти за стол. С Горьким желаю! На каком основании «Мещане»? Почему «Мещане»? Отчего он ругается? Нет, у нас с Горьким большой разговор будет! Посадите меня рядом с Горьким! Ах, нет Горького?

Нету Горького? В таком случае, я в суп окурок. Это что? Потаж а-ля крем? А я в него окурок! И в рыбу окурок положу! И во все окурок положу! Я протестую! Протестую! В Пензенской губернии неурожай кормовых трав, а вы в это время суп потаж есть можете? Чеаэк! Дай сюда мне тарелку супа! Я в него плюну! Пусти меня на стол, я им все это со стола скажу! Нет, ты меня за фалды не держи! Что фалда? Фалда лакейское! Хочешь, я сам себе фалду оторву? Не желаю с сегодняшнего дня ничего лакейского! И не желаю! На стол желаю! А фалда вот тебе! На! Подавись! На стол, и на стол! А ты стул из-под меня не выдер…

Позвольте, почему везде ноги? Ни одного лица и одни ноги! Все вверх ногами стали? Почему ноги? И почему здесь темно? Ах, под столом?! Понимаю! Понимаю! Протестующую личность под стол спрятали? Неудобно вам?! Неудобно?! Подлецы! Ну, да я под столом ходить буду. Желаете, я со всех сапоги снимать буду? Всех босяками сделаю? Всех! «На дне», значит, я! Отлично! Вот нога! Сейчас сниму сапог. Раз!

Ах, и вы под стол? Вы какого выпуска? Ах, 83-го?! А я 87-го. Очень приятно познакомиться! Желаете со мной на брудершафт пить! «На дне»! Ха-ха-ха! «На дне»! Хотите, мы отсюда Горькому телеграмму пошлем? Бумаги нет? Все равно! На полу пишите! Сюда пусть телеграфист придет и отстукает. Пишите! Пишите на полу! Желаете, я сейчас с четверенек встану и стол опрокину? Пусть, подлецы, не пьют, когда ближний, когда брат во тьме на четвереньках ходит. Подлецы!

На каком основании меня за ногу? Ах, вытащили?! Покорнейше вас благодарю! Не желаю домой! Мой дом — вселенная. Пусти, я вот этого поцелую, который говорит! Браво! Браво! Браво! Хочу кричать — и кричу! И жена, мне это все равно, что она там скажет! Жена — буржуазна! Обстановка, лошади, — презираю! Моя жена — человечество! Мой ребенок — будущее! А! Ты думал, что я конкурса веду! Нет, брат, я не одни конкурса! Что такое жена? Самопроизвольный аппарат для продолжения рода! Не желаю я с самопроизвольным аппаратом жить! Не желаю! Дарвин что по этому поводу говорит? Нет, ты мне скажи, что Дарвин говорит, а не по лестнице меня веди. По лестнице всякий дурак может!.. Вот и скатился, и раньше тебя.

Вы тоже Максим Горький? Ах, вы не Максим, вы Онисим. Вы, значит, подмаксимок… как он?.. Позвольте, почему же в поддевке, ежели вы не писатель? Ах, вы швейцар!

Не хочу калоши! К черту калоши! Я босяк! Ах, для тебя? Для тебя все что угодно! Хочешь, я сейчас тебе свою шубу подарю? Хочешь? Вот! Не желаю шубы надевать. Желаю студенческое пальто надеть. Студент я, старый студент! Да!

Ах, в Прагу? В Прагу, так в Прагу. Я рад за границу! Мне душно здесь, душно! Понимаешь? Мне простору нет в России! Я здесь конкурса веду, а там я министром бы был. Все министры за границей из адвокатов. В Прагу я хочу! Прага! Симпатично! Младочехи! Я люблю младочехов. Знаешь, брат, заедем на телеграф, дадим младочехам телеграмму. «Старые студенты, справляя Татьянин день, желают вам полной свободы языка!» Ей-богу, заедем! Младочехи рады будут! Очень рады! Пошлем! 15 копеек слово! Черт с ними, с 15 копейками. Вот три рубля. Пошлем.

Ах, это уж Прага? Скажите, какая улучшенность путей сообщения. Прага! Пошлем в Петербург телеграмму: «Благодарю за ускорение путей сообщения…» Ей-богу, пошлем! Вот сядем за стол и напишем! Чеа-эк! Телеграфных бланков и шампанского! Как нет телеграфных бланков? В Татьянин день и нет телеграфных бланков? Почему такой беспорядок по почтовотелеграфному ведомству? Дать телеграмму в Петербург… Это что за младочех?

Лицо знакомое, а где вас помнил, не увижу! Ах, вы мой помощник! Очень приятно! Я вас знаю! Вы по делу о взыскании с купчихи Ергуновой 32 рубля 75 копеек на одни копии и гербовые марки 17 рублей 95 копеек израсходовали? Я вас отлично знаю! Ах, вы позабыли! А я помню-с! Я все помню-с! Вы мне ремингтоновую барышню рекомендовали, а она взяла аванс в 22 рубля 40 копеек и не явилась? Я вам это в счет запишу! Нда-с! Нет, ты постой! Я хочу показать, как я к помощникам отношусь! Я как отец! Да! Хотите, я вам все свои конкурсные дела передам? Желаете? Все, все берите! Мне ничего не надо! Мне только 22 рубля 40 копеек подайте! Чеаэк! Шампанского! Речь им! Я им речь сейчас скажу! Младочехи! Какое вы имеете право с советом спорить? Вам говорит старый студент!

Мы выходили судебные учреждения, и на ваших руках они возросли! Да! Вот на этих руках! Видите эти руки?! Вот они! И мы преемственно передаем судебные учреждения на положении наследства в ваши руки, господа! Берите же их чистыми руками! Чистыми! Чистыми, господа! Вам говорит старый студент! Давайте все мыть руки в шампанском! Чеаэк, шампанского!

Что ж что народ! И пускай народ слушает, как я пою!

Народ любить надо! Мы на его шее выросли! Хочешь, я сейчас народу в ноги кланяться буду? Видишь, барыня, возьму и поклонюсь! И дворнику дам в ухо! Ты не смотри, что я конкурса веду, у меня, брат, убеждения! Да, убеждения!

Но интересно бы знать, почему так холодно! И по какому случаю на лошадях везут! Ах, понимаю! В Сибирь везут! В Сибирь так в Сибирь! Позвольте вас спросить, г-н ямщик, вы не из якутов будете? Ах, вы от Ечкина! Скажите, с каким комфортом! От Ечкина! Прекрасно понимаю. Для скорости! Очень приятно!

Позвольте! Позвольте! Позвольте! Почему в Сибири и вдруг пальмы?! Ах, понимаю! На Сахалин через Цейлон! «Стрельна»? Скажите пожалуйста, «Стрельна»! Вот приятная неожиданность! Я нм речь! Только не прижимайте меня, господа, к пальме, потому что это вовсе не древо познания и зла. Это кто плавает? Стерляди. Дай мне стерлядь в руку! Со стерлядью желаю речь сказать! Чеаэк! Стерлядь дай! А то в морду! Вот так! Ничего, что скользкая. Господа! Коллеги! Татьянины дети! Вы видите перед собой разительный контраст: рыба и адвокат! Господа! Перед вами с вещественным доказательством преступления в руках стоит обвиняемый… и потерпевший! По не зависящим от него обстоятельствам он свершил великое преступление пред собою и пред обществом… Ты, брат, не беспокойся! Ты не дергай! Я до «Стрельни» прочухался. Я ничего такого не скажу!.. Как Акоста, «он в истины обетованный край шел», он пошел с высокими думами, с прекрасными задачами, но, дойдя до конкурса, остановился и далее не пошел!.. Да не ори ты «ура»1 «Увы» кричать надобно… Он возжег пылающий факел от алтаря святейшей и непорочнейшей из весталок — Татьяны и принес в мир этот факел погасшим, распространяя только вонь и чад. Он ли погасил факел, непогоды ли погасили священный огонь, но чад и смрад принес он туда, где воздух и без того душен и сперт. Общечеловеческую совесть, за неудобством, он заменил профессиональной этикой, карманной, складной, портативной!.. Не дергай! В Татьянин день все говорить можно!.. Вот в чем обвиняется он, но он же и потерпевший! Он пришел в мир, окрашенный золотистым сиянием солнца правды, света, добра. И что же ослепило его? Золотистый блеск стерляжьего жира! Вот я выкусываю у живой стерляди из спины кусок! Вот он, этот золотистый жир, который его ослепил. Ему захотелось есть стерлядей — и стерляди съели его! Много мы жрем стерлядей, но сколько стерляди съели нашего брата! «Пойми ты, пойми ты! — скажу я, как Макс Холмин в «Блуждающих огнях», — живую душу стерляди съели!» Вот в чем трагедия защитника вдов и сирот, доказывающего, что битье человека по голому телу ремнем до тех пор, пока «субъект» не упадет мертвым, «не есть истязание!..». Татьянин день — это не только праздник радости для русской интеллигенции. Это день итогов. Это наш «судный день». И сквозь золотистый блеск шампанского, сквозь звон бокалов, крики и песни — трагический вопль сердца услышит чуткое сердце. Как блудные сыновья, приходим мы в этот день к нашей святой Татьяне, и она смотрит на нас мученическими, полными скорби глазами. «Что сделали вы, рабы лукавые и ленивые, из своих талантов?» Альма-матер! Альма-матер! Не мы одни виноваты, что светильники наши погасли! В непогоду несли мы их, когда ветер тушил пламя! Кругом раздавалися крики: «Не заботьтесь ни о чем другом! Пусть всякий заботится и думает только о себе!» Воздух дрожал, словно в страхе дрожал от этих криков, и колебал и гасил наши светильники, возжженные от твоего неугасимого огня, альма-матер. Мы пьем в этот день, и в этом пьянстве, как во всяком русском пьянстве, есть много трагедии. И вот она, муза трагедии русской общественной жизни, — вот она перед вами! Не в классической тоге, величавая, со строгим прекрасным лицом, — а во фраке с оборванной фалдой, со стерлядью в руках, пьяная, жалкая. Господа присяжные заседатели, обвиняемый виновен, но по обстоятельствам дела он заслуживает снисхождения. А потому дозвольте ему выпить, чтоб вином залить глотку кричащей совести, которая в этот день привыкла вопить: «Что ты был и что стал и что есть у тебя?» Господа, выпьем! Чеаэк! Шампанского! Еще шампанского! Еще!..

И лежу и буду лежать трупом, а надо мной пусть мавзолей воздвигнут. «Здесь покоится прах человека, который спал, а в Татьянин день проснулся. И проснувшись, немедленно помер!» Пусть так и напишут! Так и напишут! А все пусть читают и плачут! А я буду лежать мертвый, — и все! И в гроб меня будете класть — пальцы мне в фигу сложите! И все будут плакать, а я лежать и фигу показывать! И все! Желаю умереть! Нет, ты меня к «Яру» не зови, я на тот свет хочу! Хочешь со мной на тот свет? Чеаэк! Яду! И бенедиктину не хочу, а дай мне яду! Ах, это ваша рюмка? Виноват! Это я ваш крем-де-ваниль выпил? В таком случае! Чеаэк! Не надо стрихнину, крем-де-ванилю давай полдюжины. И к «Яру» я поеду. Потому что вы хороший человек, и я с хорошим человеком куда угодно могу! Дай я тебя, дурашка, поцелую. Выпьем на брудершафт! Ура, и кончено! А на сюртук плюнь! Ты этот сюртук сохрани! Его кто закапал? Садись в сани! Садись в сани, говорят тебе, а я буду сзади на полозьях стоять и за твои волосы держаться. Тебе сюртук человек шестидесятых годов закапал! Я ведь, собственно, человек шестидесятых годов. Я только родился поздно, но я шестидесятник! Больно? Ну, и черт с тобой, если ты такая баба, что тебя нельзя даже за волосы взять. Это на ухабах так дергается. Ну, да ладно, сяду с тобой рядом. А у «Яра» я скажу, я им скажу! Пусть чтут! Я, брат, пьян, пьян, я знаю, где что сказать! Нда! Вот он, «Яр». Я скажу!

Психология bookap

Господа! Старик у вас просит внимания! Человек… Не тебя, дура!.. Человек шестидесятых годов просит внимания! Можно помолчать? Господа, вы не смотрите, что я моложав. Я хорошо сохранился. А я шестидесятник. Господа, я одной ногой стою в могиле… Позвольте, как так? Почему «обеими у «Яра», хоть и не особенно твердо»? Над стариком смеяться? Над сединами? Молодежь над сединами! Сеня! Над сединами посмеялись! Дожил! Казнь! Над человеком шестидесятых годов! Сеня! Сеня! Осрамленные! Униженные! Согласен шубу надеть! И калоши давай! И калоши надену! Я все надену, я все сделаю, что скажут! Я стар, я из ума выжил! Сеня! Смеются! Посмеялись! Едем! Посмеялись. Над шестидесятыми-то годами…

Позвольте, по какому случаю дома? Сударыня… Ах, вы моя жена? Очень приятно!.. Желаете со мной на брудершафт выпить? Высшие женские курсы и все такое прочее…