Глава 6. Хочется есть много, но часто

Кормит — значит, любит

Читатель, вероятно, уже заметил, что аддикция в любой форме — это не самостоятельная болезнь, а всего лишь компенсация дефектов, из-за которых личности не удается адаптироваться к окружающей действительности. Получается, что аддикция — это симптом депрессии, а депрессия — это симптом психологической дезадаптации. Да, так оно и есть. И даже более того: дезадаптация тоже симптом — симптом семейных проблем. Причем таких, которые уже не исправишь. То есть проблем, имевших место в раннем детстве нынешнего аддикта, вполне взрослого и как бы вполне самостоятельного человека.

Вот почему это состояние психики с таким трудом поддается коррекции. Простое объяснение типа «Ты наносишь себе неисправимый вред» не действует, сколько его ни повторяй. Хотя большинство людей талдычит эту фразу, тем самым лишь отдаляя себя от своего неразумного подопечного. Чтобы избавиться от этой привычки (тоже, как ни крути, вредоносной и неправильной), любящим родным-близким необходимо понять: патологическое отношение к чему бы то ни было, в том числе и к еде, развивается в раннем детстве при недостаточном телесном и эмоциональном контакте со значимыми взрослыми.

Психологически зависимая личность пытается компенсировать те утраты, которые постигли ее в раннем детстве и исказили ее представление о себе и о мире.

В частности, так компенсируется утрата материнской любви. На первый взгляд, между любовью и едой мало общего. Тем не менее любая, даже самая равнодушная мать, родив ребенка, кормит его, вследствие чего у малыша возникает первая ассоциация «еда =любовь». А если другие нормальные проявления любви — телесный контакт, ласковая мимика, воркование, игры с ребенком ограничены, еда становится самым важным аналогом любви. Строгие, холодные, ворчливые матери и отцы, самоустранившиеся от воспитания детей, своим поведением провоцируют появление пищевой зависимости.

Здесь, наверное, немало народу обидится. И даже почувствует желание захлопнуть книгу. Подождите. Выслушайте и нас. Мы не предполагаем обвинять читателей этой книги в том, что они были плохими родителями. Скорее всего, они были нормальными родителями. Или хорошими. Но потребность во внимании и в душевном отклике у всех разная. Иную потребность сложно удовлетворить: ребенок пытается уравновесить свой страх перед миром все новыми и новыми порциями родительского одобрения. И, как это бывает с любым «волшебным помощником», его постоянно не хватает. Чувствительность падает, доза растет, восприятие деформируется. Многие дети принуждают родителей к гиперопеке, а потом им же предъявляют претензии: вы неправильно меня воспитывали, поэтому я такой некондиционный и нежизнеспособный. А родители злятся или разводят руками: да, душенька, мы виноваты перед тобой, ужасно виноваты… Хотя, вероятно, виноват кто-то другой.

Нельзя не учесть и тот фактор, что в этом мире родители… себе не принадлежат. На них давят жизненные реалии, которых невозможно избежать: работа, учеба, карьера, дедушки-бабушки, материальные потребности и потребность побыть собой, то есть отдохнуть от всех, черт бы их побрал. Поэтому бессмысленно требовать от родителей, чтобы те превращались в неиссякаемых доноров одобрения, обожания, общения и т. п. Единственный навык, которым родные и близкие обязаны снабдить свое детище — это навык к самостоятельному, самодостаточному существованию. К сожалению, это не только сложно сделать. Это еще и сложно принять: многим мамам и даже некоторым папам подсознательно хочется, чтобы их ребенок подольше оставался маленьким, зависимым, контролируемым. Вот от этой установки надо избавляться. Иначе вы наживете множество проблем.

В частности, вы поспособствуете формированию и подкреплению у ребенка склонности к аддикции. Это происходит на удивление обыденно и незаметно. Пищевая зависимость, например, складывается из следующих паттернов:

1) кормление по жесткому графику, а не по мере возникновения потребности в пище;

2) отказ при попытках выбора пищи ребенком;

3) манипулирование: «Съел всё — хороший, капризничаешь или оставляешь в тарелке — плохой»;

4) запрет со стороны взрослых на любые агрессивные проявления — тогда агрессия находит выход в «уничтожении» пищи;

5) высказывания типа: «Вот станешь большим — будет можно, а пока маленький — нельзя».

Бессознательное, как мы уже говорили, структурируется не буквальным, а подразумеваемым содержанием родительских наказов. Дети, воспринимая требования взрослых на своем «марсианском» языке, усваивают правило: «Большой — значит, взрослый, следовательно, чем больше ты ешь, тем ты становишься больше и взрослей». Есть и другая трактовка: «Оставайся маленьким, позволь другим все решать за тебя, откажись от ответственности».

Расстройства питания чаще всего возникают в тех семьях, где общение с детьми ненормально усложнено: например, родители отдают двойственные указания, в которых одновременно содержится и выражение родительской любви, и неуважение к попыткам самовыражения ребенка Таким образом, они дают ему понять: мы так любим тебя, что будем жестко контролировать каждый твой шаг. Независимости ты не получишь, ни сейчас, ни в будущем. А такая перспектива не может не вызывать страха и уныния.

Строгий контроль со стороны родных в сочетании с дискредитацией внутреннего образа ребенка заставляют детей, в особенности девочек, обращать внимание на ту единственную сферу влияния, которая остается в распоряжении ребенка, — на его собственное тело. Девочка будет его совершенствовать, переживать по поводу его «уродства», периодически срываться в обжорство, компенсируя очередную эмоциональную вспышку… Учтите: все это — последствия борьбы с родителями за независимость и индивидуальность. И вполне вероятно, давно проигранной борьбы.

Когда потребность в безопасности, в самостоятельности, в любви оборачивается наращиванием жирового защитного панциря, а сознание вступает в конфликт с потребностью в самоуважении и в признании, рождается психологический дискомфорт. И здесь окружающие могут ручку приложить:

1) если один из значимых взрослых транслирует мнение типа «Полнота — это уродство»;

2) если в пубертатный период ребенок становится уязвимым для подростковой субкультуры и подвергается гонениям и насмешкам в среде ровесников;

3) если подросток со сформировавшейся пищевой зависимостью усваивает принцип «Стройность — это сексуальная привлекательность».

Формируется конфликт разнонаправленных, но почти равноценных потребностей — в безопасности, любви, социальном одобрении. Личность одновременно верит, что желаемое заключается и в еде, и в стройности.

Сознание болезненно неуверенных в себе людей перегружено тревогой, их отношения с окружающими быстро деформируются, а деформации «заедаются» привычным, усвоенным с детства, способом. На этой благодатной почве формируются такие психотические формы пищевого поведения, как анорексия и булимия, а также патологическое переедание.

Естественно, подобное отношение дополняет могучая кучка дисфункциональных убеждений и депрессогенных схем: от «Я не пожалею ничего и никого (в том числе себя), чтобы стать такой, как надо» до «Я никогда не стану такой, как надо, значит, я стану никем». Личность упорно возлагает вину за промахи и неудачи на себя, а не на обстоятельства. При таком подходе и наказание (как правило, в форме нелицеприятных мнений и высказываний) индивид также адресует себе. Наказание вызывает стресс и депрессию, а те, в свою очередь, провоцируют новые «сеансы» переедания.

Ситуация особенно усложняется тем, что расстройствами питания обычно страдают подростки. Больных, которые приобрели бы это расстройство в возрасте старше 25 лет, практически нет. Подростковая субъективность и избирательность восприятия заставляет их принимать за действительное только желаемое (или только нежелаемое — в зависимости от того, на что ориентировано сознание). Хотя нельзя не вспомнить о проблемах профессионального характера: весьма взрослые особы, звезды кинематографа и шоу-бизнеса, часто признаются в наличии у них расстройств питания. Правда, здесь проблема иного рода: когда профессиональная состоятельность намертво связана с внешностью, восприятие собственного облика регрессирует, становится инфантильным, а значение привлекательности утрируется.

К сожалению, поймать формирующиеся расстройства питания на ранней стадии очень сложно. Во-первых, подростки скрывают эти странности своего поведения. Во-вторых, взрослые редко осознают серьезность ситуации и пытаются действовать уговорами и попреками. Что, естественно, приводит к формированию замкнутого круга: подросток убеждается в том, что он «плохой», а чтобы избавиться от депрессии по этому поводу, снова и снова прибегает к своему аддиактивному агенту — к еде. Или к голоданию. Но, несмотря на мнимую несолидность проблемы пищевых расстройств, последствия ее настолько серьезны, что больные нередко помещаются в специализированные лечебные заведения. Уровень смертности при нервной анорексии — самый высокий для психиатрических расстройств — достигает 20 %. Летальный исход настигает больного либо в результате хронического голодания, либо из-за целенаправленного суицидального поведения. У тех, кто выживает, пройдя стадии тяжелой анорексии и сильного истощения, может развиться необратимая атрофия головного мозга.

В отличие от анорексии, при булимии смертельный исход редко бывает прямым последствием самой патологии. Но переедание также опасно сказывается на здоровье булимика. Влечение к пище сопровождается чувством вины. Эпизоды переедания (пищевые эксцессы), озабоченность по поводу еды и страх полноты, сопровождающий эти эмоциональные вспышки, приводят к опасным попыткам «урегулировать конфликт». Анорексики и булимики вызывают у себя рвоту, прибегают к длительному голоданию, принимают сомнительные препараты.

Все виды зависимостей питает мощная сила подсознания. Отсюда и такие качества аддикции, как непреодолимое влечение и безусловность выполнения внутренних требований.

Как узнать анорексию? Человек, страдающий этим расстройством:

1) не желает поддерживать весовой минимум, каким бы низким он ни был;

2) постоянно ощущает себя полным — по крайней мере, в определенных частях тела;

3) анорексик использует особый метод питания — урывками: предпочитает есть стоя, разделяет порции на мелкие куски;

4) испытывает нарушения сна;

5) старается изолировать себя от общества;

6) ощущает панический страх перед прибавкой веса.

В сознании анорексика часто присутствует искаженный образ собственного тела, поэтому он не в состоянии оценить, насколько это тело истощено и обессилено. Каждый потерянный килограмм воспринимается как успех, как победа над собой, как повод для торжества. Поэтому анорексики при очередной потере веса испытывают прилив энергии или даже эйфорию, несмотря на общее ухудшение физического состояния. Положение усугубляют и так называемые чистки (прием слабительного, мочегонного, вызывание рвоты), которые приводят к новым недугам: в частности, к нарушению электролитного баланса, к дефициту минеральных веществ в организме, к эрозии зубной эмали из-за частого попадания в ротовую полость желудочного сока, в котором содержатся окисляющие ингредиенты.

Но если личность, страдающая анорексией, активно отрицает серьезность своего состояния, то при булимии и при расстройствах переедания (при компульсивном обжорстве) картина диаметрально противоположная: булимик настроен как угодно, только не самодовольно. Булимия и компульсивное обжорство, или навязчивое, непреодолимое желание есть, тоже характеризуются определенными паттернами поведения и восприятия. Больной:

1) обычно съедает большое количество пищи;

2) проглатывает свой рацион чрезвычайно быстро;

3) испытывает ощущение неорганизованности и неуправляемости процессом питания;

4) чувствует голод независимо от того, поел или нет;

5) старается есть в одиночестве или не показывать количество съеденной еды;

6) продолжает есть даже после того, как наелся;

7) после этих приступов испытывает чувство вины;

8) ест непрестанно — перехватывает то там, то здесь, постоянно что-то жует.

Компульсивное обжорство отличается от булимии тем, что за ним не следуют процессы чисток. Все лишние калории, попавшие в организм при переедании, так там и остаются. Из-за этого люди, страдающие компульсивным обжорством, как правило, набирают лишний вес.

Лица с подобными расстройствами обладают беспорядочными паттернами питания, используют множество противоречивых и нелогичных принципов, делят продукты на «хорошие» и «плохие».

Они используют сомнительные диеты, неизвестно кем и для кого изобретенные. А стереотипные представления о недостатках, которыми якобы отличаются все люди, склонные к перееданию, лишают их самоуважения и мотивации к прекращению «пищевых оргий». Стереотипы, сопровождающие образ психологической зависимости, так же вредны, как и физиологический аспект зависимого состояния. Браня себя за безволие, человек втягивается в спираль стыда и вины, из которой часто не может выйти без помощи специалиста.

Именно родители должны взять на себя эту инициативу: отвести ребенка к врачу, а при надобности пойти к врачу вместе с ним. На традиционную отмазку типа «Я не псих и никуда не пойду» необходимо отвечать сдержанно и рационально. Например, спросить: кого ты хочешь наказать, родная, терпя жуткий внутренний дискомфорт? Если бы у тебя болела голова, ты бы приняла таблетку. Если бы заныли зубы, посетила бы стоматолога. А сейчас? То состояние, которое ты испытываешь, можно сравнить и с головной болью, и с зубной. Перетерпеть его нереально: оно вернется и даже вырастет. Разве нельзя этого избежать? И не надо сердиться на врача, что он спрашивает насчет всякой ерунды: это для тебя ерунда, само собой разумеющиеся и совсем незначительные детали. Но врач-то тебя совсем не знает. А ему необходимо выяснить массу вещей, о которым мы и представления не имеем. В частности, узнать о том, что было в начале — слово какое нехорошее или дело. А то от наших догадок и взаимных обвинений только хуже. И если нам с тобой надо решить проблему, а не просто агрессивный аффект разрядить, давай решать, а не срываться друг на друге.

Не позволяйте ребенку погрузиться в психологическую игру «Если бы не ты». И, разумеется, не втягивайтесь в нее сами. Предназначение этой игры в том и состоит, чтобы поддерживать равновесие в существующем положении. Видимый сценарий: один из игроков выступает в роли деспота, который мешает второму игроку самореализоваться. Хотя на самом деле второй игрок сам боится предпринимать какие-то шаги, а потому предъявляет претензии, ноет, пилит и канючит, доводя «деспота» до агрессивных проявлений и огульных запретов. И, как только запрет получен, можно спать спокойно: оправдание найдено, решительные действия отсрочены на неопределенное время, деспот ощущает чувство вины и оттого еще более упорствует в своих требованиях.

Как только равновесие между восхитительным, но несостоявшимся «завтра» и стабильным, но рутинным «сегодня» будет налажено, игрок-нытик избавиться от необходимости работать над собой. Психологическое вознаграждение в ходе этой игры состоит в возможности пожаловаться на жизнь (на родителей, на мужа, на судьбу) друзьям и знакомым, разделяющим твою точку зрения. А разрушить порочный круг может только готовность «деспота» предоставить своей «жертве» режим максимального благоприятствования. И все! Утонутие в слезах отменяется! Всплывай и готовься изменить свою жизнь!