Глава 4. Какими они себя видят?

Самоуважение и синдром самозванца

Телесные свойства — лишь один из аспектов мальчишеского «Я». А как у мальчиков дело с общей самооценкой и принятием себя (последнее часто называют самоуважением)?

Мировая психология стала серьезно заниматься этой темой с 1960-х годов, когда американский социолог Морис Розенберг, обследовав свыше 5 000 15-18-летних школьников, выяснил, что едва ли не все их личностные качества замыкаются на самоуважении (Rosenberg, 1965). Для юношей с низким самоуважением, которых Розенберг назвал эгофобами, типична общая неустойчивость образов «Я» и мнений о себе, они больше других склонны «закрываться» от окружающих, представляя им какое-то «ложное лицо». С суждениями типа «Я часто ловлю себя на том, что разыгрываю роль, чтобы произвести на людей впечатление», и «Я склонен надевать «маску» перед людьми» эгофобы соглашались в 6 раз чаще, чем обладатели высокого самоуважения — эгофилы. Эгофобы ранимы и чувствительны ко всему, что затрагивает их самооценку. Они болезненнее других реагируют на критику, смех, порицание. Их больше беспокоит мнение о них окружающих. Многим из них свойственна застенчивость, склонность к психической изоляции, уходу от действительности в мир мечты. Чем ниже уровень самоуважения личности, тем вероятнее, что она страдает от одиночества. Из опрошенных Розенбергом эгофобов от одиночества страдали две трети, а среди эгофилов — только 14 %. Каждый четвертый эгофоб и лишь один из ста эгофилов заранее уверены, что окружающие о них плохого мнения. Пониженное самоуважение и коммуникативные трудности снижают социальную активность личности. Люди с низким самоуважением принимают значительно меньшее участие в общественной жизни, реже занимают выборные должности и т. д. При выборе профессии они избегают специальностей, связанных с необходимостью руководить или подчиняться, а также предполагающих дух соревнования. Даже поставив перед собой определенную цель, они не особенно надеются на успех, считая, что у них нет для этого необходимых данных.

Роль самоуважения подтверждалась и другими исследованиями. Доказано, что люди, лидирующие в своих группах, обладают более высоким самоуважением и чувством уверенности в себе, чем рядовые участники. Люди с высоким самоуважением более самостоятельны и менее внушаемы. У обследованных в рамках Мичиганского лонгитюда юношей-десятиклассников низкое самоуважение коррелировало с многочисленными эмоциональными расстройствами: отрицательными эмоциональными состояниями, переживанием «несчастья», болезненными симптомами и агрессивными побуждениями. Говард Каплан на основе 10-летнего лонгитюдного исследования 9 300 семиклассников пришел к выводу, что пониженное самоуважение положительно коррелирует едва ли не со всеми видами девиантного поведения: нечестностью, членством в преступных группах и совершением правонарушений, наркоманией, алкоголизмом, агрессивным поведением, попытками самоубийства и различными психическими расстройствами (Kaplan, 1977, 1980). Недавнее крупное когортное исследование показало, что у подростков с низким самоуважением намного больше шансов иметь во взрослом состоянии проблемы с физическим и психическим здоровьем, худшие экономические показатели и отличаться более криминальным поведением, чем у их сверстников с высоким самоуважением (Trzesniewski et al., 2006).

Однако интерпретация этих данных никогда не была однозначной. Во-первых, крайние случаи не объясняют индивидуальных вариаций. Во-вторых, у интеллектуально более развитых подростков и юношей расхождение между наличным и идеальным «Я», то есть между свойствами, которые индивид себе приписывает, и теми свойствами, которыми он хотел бы обладать, значительно больше, чем у ребят со средними способностями. Такое расхождение характерно и для творческих людей, у которых гибкость и независимость мышления часто сочетаются с недовольством собой и повышенной ранимостью. Дневники и личные документы великих людей свидетельствуют о том, что почти все они, кто реже, кто чаще, переживали чувство творческого бессилия и острой неудовлетворенности собой.

(Гете. «Фауст»)

Рефлексивная самокритика творческой личности и пониженное самоуважение невротика схожи тем, что в обоих случаях присутствуют стремление к совершенству и выбор настолько высокого образца, что по сравнению с ним любые реальные достижения кажутся незначительными. Но в первом случае сильная личность ставит перед собой сложные задачи (именно в этом проявляется мера самоуважения!) и действенно разрешает их, тогда как невротическая рефлексия остается на уровне пассивного самосозерцания, вырождаясь в «самодовольное нянченье индивидуума со своими, ему одному дорогими особенностями» (Гегель, 1965. Т. III. С. 26), когда признание и даже гипертрофия собственных слабостей служат не стартовой площадкой для их преодоления, а средством самооправдания и отказа от деятельности.

Сложность количественного измерения самоуважения усугубляется тем, что люди по-разному конструируют и проверяют свои самооценки. В одном случае адекватность самооценки проверяется путем соизмерения заявленного уровня притязаний и фактических результатов деятельности (спортивные достижения, школьные отметки, данные тестирования). В другом случае самооценку ребенка сравнивают с тем, как его оценивают окружающие люди, учителя или родители, выступающие в качестве экспертов. Оценивая свои способности, ребенок может равняться на усредненную школьную оценку, сравнивать себя с более слабыми или более сильными одноклассниками или с каким-то великим ученым. Не зная подразумеваемого эталона и ситуации, в которой производится самооценка, невозможно судить о ее адекватности или ошибочности. К тому же самооценка часто служит средством психологической защиты: желание иметь положительный образ «Я» побуждает индивида преувеличивать свои достоинства и преуменьшать недостатки.

Можно ли говорить здесь о каких-то возрастных тенденциях? Психология развития, как и житейский здравый смысл, не сомневается в том, что адекватность самооценок в среднем с возрастом повышается. Самооценки взрослых по большинству показателей более реалистичны и объективны, чем юношеские, а юношеские — чем подростковые. При этом сказывается не только больший жизненный опыт, но и стабилизация уровня притязаний. Однако одни и те же качества могут иметь для разных людей или для одного и того же человека на разных стадиях его жизненного пути неодинаковое значение. Мальчик может считать себя эстетически неразвитым, но если он не придает этому качеству большого значения, это нисколько не снижает его общего самоуважения. И наоборот, он может считать себя талантливым физиком и тем не менее иметь низкое самоуважение, потому что он не пользуется успехом у девочек.

Образ «Я» и представления подростка о своей личной ценности зависят и от генетических факторов. Трехлетнее лонгитюдное исследование 248 пар однополых близнецов, единокровных сибсов и сибсов по усыновлению, в возрасте от 10 до 18 лет, показало, что стабильность самооценок по шести из семи использованных шкал тесно связана с генетикой. Генетические факторы особенно важны для оценки подростком своей учебной и спортивной компетентности, внешности и общей ценности (self-worth), тогда как оценка своей социальной компетентности больше зависит от средовых условий (McGuire et al., 2003).

Осознание этих методологических трудностей побудило психологию развития конца XX в. меньше злоупотреблять широкими понятиями типа «глобального самоуважения», сосредоточив внимание на более частных, локальных самооценках, касающихся конкретных сфер жизнедеятельности (См. Молчанова, 2006). Это важно для оценки гендерно-возрастных различий.

Согласно мировым данным, мальчики во всех возрастах и практически по всем параметрам оценивают себя выше, чем девочки (Harter, 2006). В раннем детстве эта разница невелика, но в младшем подростковом возрасте самоуважение девочек и их уверенность в себе заметно снижаются; с мальчиками происходит то же самое, но на фоне девочек они выглядят значительно более благополучными.

Первое большое американское исследование (2 623 учащихся с 3-го по 12-й класс) показало, что среди детей 8-11 лет низким самоуважением отличались 23 % мальчиков и 27 % девочек, в 12–14 лет соотношение составляет 26:32, то есть разница удваивается, а после 15 лет снова уменьшается: 19:26 (Rosenberg, Simmons, 1975). Были выяснены и конкретные параметры различий. Девочки-подростки значительно больше мальчиков озабочены своей внешностью, мнением о себе окружающих и трудностями в общении. Кроме того, девочки во всех возрастах выглядят эмоционально более ранимыми. Процентное соотношение сильно ранимых мальчиков и девочек в указанных трех возрастных группах составляет 20:37, 15:32 и 12:34. Самое важное различие состоит не в конкретных самооценках, а в том, что девочки сильнее мальчиков озабочены собственным «Я» и придают ему значительно большее значение (self-consciousnessили salience). Среди детей 8-11 лет высокую озабоченность собой обнаружили 17 % мальчиков и 19 % девочек, в 12–14 лет — 29 и 41 % (огромный прирост!), а после 15 лет — 21 и 45 % (разница больше, чем вдвое, причем доля озабоченных мальчиков уменьшилась, а доля девочек выросла).

Эти цифры вызвали серьезную тревогу у американских учителей и родителей, ответственность возложили на школу, которая ставит девочек в неравное положение с мальчиками. Но данное исследование не было лонгитюдным, так что о «росте» или «снижении» тревожных показателей можно говорить лишь условно. Кроме того, повышенная эмоциональная ранимость девочек может быть обусловлена не школьными проблемами, а половым созреванием. Наконец, повышенная озабоченность девочек собственным «Я» может свидетельствовать не столько о невротизме, сколько о том, что девочки опережают мальчиков по формированию более сложных форм самосознания, что никак нельзя считать «недостатком» или «слабостью». Саморефлексия — необходимый компонент развитой индивидуальности.

Новейшие исследования, в том числе лонгитюдные и два больших метаанализа (Kling et al., 1999), подтвердили, что разница в глобальном самоуважении мальчиков и девочек статистически невелика, а ее пик в 15–18 лет связан прежде всего с особенностями протекания пубертата (Barker, Galambos, 2003). Кроме того, самооценки и самоуважение мальчиков больше дифференцированы по сферам деятельности, тогда как девочки склонны оценивать себя в целом. Наконец, мальчики и девочки оценивают себя по разным критериям. Мальчики выше оценивают свою спортивную компетентность, а девочки — свою способность к интимной дружбе и коммуникативные качества (Shapka, Keating, 2005). Возникающие на этой почве гендерно-возрастные диспропорции психологически нормальны, так что фиксировать внимание следует не столько на них, сколько на индивидуальных различиях, ставящих мальчика (или девочку) в напряженные отношения со сверстниками.

В связи с этим ученые начали критичнее относиться и к самому понятию самоуважения. Видные американские психологи Рой Бомейстер, Дженнифер Крокер и Николас Эмлер утверждают, что многие плохие ученики, вожаки криминальных уличных шаек, расисты, убийцы и насильники не только не страдают пониженным самоуважением, но зачастую считают себя выше и лучше других. Проанализировав по заданию одной психологической организации около 15 тысяч посвященных самоуважению книг и статей, Бомейстер нашел, что лишь 200 из них действительно соответствуют научным критериям и они отнюдь не доказывают, что высокое самоуважение всегда благо (Baumeister et al., 2003). Высокое самоуважение и уровень личных притязаний, не находящие признания и подкрепления со стороны окружающих, легко превращаются в нарциссизм, некритическую самовлюбленность, которая может приводить к антисоциальным действиям вплоть до терроризма. Многие религиозные экстремисты, в том числе в России, уверены в том, что они призваны Богом исправить греховный мир и уничтожить тех, кто этому препятствует. Вот только боги, ценности и враги у них разные…

Характерная для мальчиков-подростков высокая самооценка (самоуважение) усиливает их уверенность в себе и потому считается положительным качеством и входит в набор черт традиционной идеологии маскулинности. Однако она имеет оборотную сторону. Завышенная самооценка, превращающая здоровую веру в себя и уверенность в себе в необоснованную самоуверенность, может легко стать социально и личностно опасным фактором, потому что пониженная самокритичность не позволяет таким мальчикам учиться на собственных ошибках. Склонность к упрощениям и крайностям — типично мужское свойство.

Не менее важный аспект темы — индивидуальные различия, наиболее ярко выраженные у особо одаренных мальчиков. Казалось бы, высокое самоуважение им гарантировано автоматически. Не тут-то было. Поведение и личностные профили одаренных мальчиков не вписываются в стандартный канон маскулинности. Многочисленные исследования показывают, что такие подростки обнаруживают повышенную чувствительность к социальным и эмоциональным проблемам. Из-за своего перфекционизма они склонны недооценивать свои учебные и интеллектуальные достижения. Им труднее налаживать отношения с более беззаботными ровесниками. Их чувство самоуважения более дифференцировано по сферам деятельности. Общая одаренность часто сочетается с повышенной возбудимостью, которая воспринимается окружающими как непредсказуемость. Одаренные подростки не могут работать под нажимом или жестким контролем. Повышенные ожидания часто вызывают у них стресс и желание уйти из травматической ситуации. Они острее других переживают отрицательные жизненные события. Все это сказывается на их самооценке (Preuss, Dubow, 2004; Peterson, Duncan, Canady, 2009).

Поскольку они выделяются из «стаи», имеют нестандартные интересы и не делают того, что делают все остальные, мальчишеские группы часто подвергают таких мальчиков преследованиям и остракизму. Их повышенная интеллектуальность, эмоциональная чувствительность и ранимость воспринимаются как признаки женственности. Враждебно-настороженное отношение сверстников не только снижает самоуважение одаренных мальчиков, но порой даже побуждает их отказываться от той деятельности, которая им нравится и в которой они могли бы преуспеть, лишь бы угодить товарищам и стать похожими на них. Это не отдельные редкие случаи, на сей счет есть солидная статистика (Rimm, 2002).

Короче говоря, в этом вопросе, как и в других, жесткие гендерные стереотипы психологически и педагогически контрпродуктивны. Лучшие современные педагоги и психологи это понимают.

Продолжая мысль Поллака, я сказал бы, что мальчик обречен постоянно чувствовать себя обманщиком, самозванцем. Понятия синдрома, дилеммы или феномена самозванца или обманщика (ImpostorSyndrome) употребляются в современной психологии как неофициальный и расплывчатый диагноз, описывающий социально успешного человека, который не может признать свой успех заслуженным, принижает его и поэтому чувствует себя обманщиком. В подобной ситуации часто оказываются работающие женщины и люди публичных профессий (учителя, актеры и т. п.).

Для меня «синдром самозванца» — не аналитическое понятие, а просто емкая метафора, описывающая положение Мальчика, от которого ждут, чтобы он был самым сильным, самым умным, самым смелым, самым успешным и самым главным во всем, что заведомо невозможно. Как было показано выше, социальный статус Мальчика имманентно противоречив хотя бы потому, что он должен одновременно вписываться в Систему и отрицать ее. «Хороший мальчик» по определению не может быть «настоящим», и наоборот. Конкретные ожидания его родителей, учителей, сверстников и СМИ никогда, а сегодня особенно, не совпадают, оправдать их все невозможно, а если Мальчик их не оправдывает, ему говорят, что он «ненастоящий», да он и сам это знает.

Сталкиваясь с завышенными и заведомо несовместимыми социальными ожиданиями, Мальчик все время вынужден притворяться и чувствовать себя обманщиком и самозванцем. Вообще говоря, это не катастрофа. Притворяясь смелым, Мальчик тем самым преодолевает свой страх, а желание стать первым побуждает его стараться не занять хотя бы последнее место. Но если синдром самозванца слишком силен, он уже не стимулирует Мальчика ни к чему, кроме ухода — в себя, в наркотики, в бессмысленные риски и, наконец, в небытие. И жертвами этого нередко оказываются самые интересные и нестандартные мальчики.

Проблема ощущается не только в индивидуальном, но и в общественном сознании. Современная культура переживает кризис традиционной модели мальчишества.

Почему стал таким всемирно популярным образ Гарри Поттера? Этой теме посвящена огромная культурологическая литература (Wannamaker, 2006). Самый популярный мальчик планеты обладает типичным набором мальчишеских добродетелей: он отважен, социально успешен, верен в дружбе и всегда побеждает. Вместе с тем Гарри сугубо нестандартен, и не только потому, что он волшебник. Этот невысокий очкарик не атлетичен, не увлекается спортом, не любит драться, много читает, в числе его ближайших друзей не только мальчики, но и девочки (зато его враги — типичные булли), он эстетически и эмоционально чувствителен, что делает его психологически ранимым. Недаром его образ привлекателен как для мальчиков, так и для девочек всего мира, а ревнители гегемонной маскулинности обвиняют его в андрогинности, «неправославии» и чуть ли не в голубизне.

Тоска по новому типу мальчишества представлена и в культуре Индиго. Никакого реального научного смысла понятие «дети Индиго» не имеет. Сколько их, каковы их психофизиологические и прочие свойства — никому не известно. Это причудливая смесь откровенной мистики, утопических ожиданий нового мессии, в роли которого на сей раз выступают дети, противоречивых описаний реально существующих одаренных детей и протеста против авторитарного и формального воспитания. Однако в нем есть глубокий гуманистический и социально-педагогический смысл. Родитель, который поверит или захочет поверить, что его ребенок Индиго (а нам говорят, что среди детей моложе 10 лет Индиго составляют 97 %, неужто ваше чадо этого недостойно?), будет внимательнее прислушиваться к нему, принимать его индивидуальность, поддерживать самоуважение, поощрять творческие порывы, выбирать ему учителей и занятия не по своим, а по его критериям, и т. д. и т. п. Но разве не этому учили все классики педагогики Нового времени, которые понятия не имели ни о разноцветной ауре, ни о право– и левополушарности? Причем они имели в виду не особую породу или «расу», а самых обычных, массовых детей.

Интересно, что люди, свободные от мистики и космических завихрений, связывают появление «новых детей» с изменением социальных условий. Вдумчивая старая учительница и многодетная мать пишет о двух волнах «других детей» в российском образовании. Первой было поколение акселератов, родившихся в начале шестидесятых годов. «Они были другими даже внешне. Дети хрущевской оттепели, не знавшие голода, хорошо одетые, они были стройными и уверенными в себе. Телевизоры и магнитофоны в каждой семье знакомили их с последними веяниями моды и лучшими образцами популярной музыки… Они вызывали острое раздражение старшего поколения учителей тем, что никак не желали принимать то, что казалось им бессмысленным: палочную дисциплину, почтение к взрослым вне зависимости отличных качеств этих взрослых, веру в идеологические штампы». Вторая волна пришла в начале 1990-х, причем «главной особенностью этих новых детей была какая-то удивительная для нашей грубой действительности хрупкость. Их реакция на резкость в любом ее проявлении была почти шоковой… Но зато открытость к любой новой информации, радость познания, контактность создавали им другого рода защищенность». Эти дети отличаются «обостренным чувством собственного достоинства, необыкновенной интуицией, общительностью и раскованностью» (Иващенко, 2008).

Не будем упрекать учительницу математики, что она не заметила связи описанного ею эффекта свободы с особенностями социального происхождения своих учеников («в каждой семье — магнитофоны» — ха-ха!), которое едва ли может коррелировать с «полушарностью». Но то, что современная эпоха требует иного отношения к детям и расширения их личной автономии, причем это требование имеет всеобщий характер, никакому сомнению не подлежит.

Подведем итоги.

1. Квинтэссенция гендерно-возрастных особенностей — образ «Я», система самооценок и самоуважение. Однако этот конструкт включает в себя множество компонентов, динамика которых может быть разнонаправленной.

2. Общее направление развития самосознания у мальчиков и девочек до начала пубертата более или менее одинаково, индивидуальные различия заметно перевешивают половые. Однако девочки лучше вербализуют соответствующие процессы, что существенно облегчает им самораскрытие. Мальчики, ориентирующиеся на канон гегемонной маскулинности, испытывают в этом отношении значительные трудности.

3. Важный гендерно-специфический компонент самосознания — телесное «Я». Разница между девочками и мальчиками в этом вопросе очень велика, но не столько в степени, сколько в объектах озабоченности. Хотя ослабление гендерной поляризации сказывается и на этой сфере, основные предметы озабоченности и стратегии ее преодоления остаются гендерно-специфическими. Это имеет важное прикладное значение для детской психиатрии, а также теории физической культуры и спорта.

4. Данные о гендерно-возрастной динамике самоуважения противоречивы. Хотя общее самоуважение у мальчиков, как правило, выше, чем у девочек, его индикаторы недостаточно определенны, а благотворная для мальчиков повышенная уверенность в себе часто превращается в опасную для них самоуверенность.

5. Высокие самооценки и самоуважение мальчиков отлично вписываются в нормативный канон гегемонной маскулинности, но завышенный уровень притязаний и неопределенность критериев сплошь и рядом приводят к разочарованиям и драмам, которые мальчики-подростки и юноши не в состоянии вербализовать.

6. Оборотная сторона гегемонной маскулинности — синдром самозванца: мальчик думает, что не соответствует нормативным ожиданиям, это делает его бытие «неподлинным» и снижает общую удовлетворенность жизнью. Это особенно опасно в периоды социальных кризисов и кризисов индивидуального развития.

Психология bookap

7. Психологически данная ситуация конструирует две группы риска. Первая — мальчики из бедных и необразованных семей, которым с детства близок «силовой» канон мальчишества, но которые в ходе развития обнаруживают, что следование ему не только не обеспечивает им социального успеха в мире взрослых, но часто оборачивается против них. Вторая — наиболее интеллектуально и художественно одаренные мальчики, чья индивидуальность заведомо не вписывается в жесткий канон бесструктурного монолита, вызывая у них сомнения в собственной маскулинности.

8. Изменить транскультурный стереотип мальчишества мы не можем, но в условиях быстро меняющегося мира социально-педагогическая стратегия обязана принимать во внимание а) множественность типов маскулинности и б) многообразие индивидуальных мальчиков. Усилия взрослых должны быть направлены к тому, чтобы мальчик как можно раньше осознавал плюралистичность бытия и возможность выбора, в соответствии с его индивидуальными особенностями, разных жизненных путей, включая компенсацию одних качеств и достижений другими. Более гибкое воспитание дает мальчику дополнительный источник силы, позволяя не сломаться на крутых виражах истории и своей собственной непростой, но именно поэтому интересной жизни.