Кай и троим нашим детям,
из которых двое с нами —
Стивен Митчел и Кимберли Кай, а третий,
Рональд Луис Данн–младший (1957–1975),
перешел в мир иной, —
посвящается…
И когда Он снял седьмую печать,
сделалось безмолвие на небе,
как бы на полчаса
Никто никогда не пишет книги в одиночку. С первой до последней минуты, с тех пор как я взялся за перо, я чувствовал присутствие моих друзей, их поддержку, понимание и веру в меня. Выражаю глубочайшую признательность следующим людям:
Дану Бенсону, который верил в меня и в эту книгу;
всем друзьям и родственникам, кто прошел с нами через тяжкие времена лишений и страданий и чья любовь и молитвы стали для нас оазисом в пустыне жизни;
доктору Рону Гардину из города Литтл Рок, штат Арканзас, который сделался для меня, подобно Луке, «врачом возлюбленным»;
доктору Гари Эттеру из города Ирвинг, штат Техас, чьи знания, опыт и понимание помогли мне пережить трудные времена;
Джоан Гарднер, моей бессменной помощнице в течение двадцати семи лет, которая неустанно трудится над тем, чтобы я прилично выглядел;
моей теще, Айлип Митчел, чьи молитвы пронесли нас через жизненные бури, которых, увы, было немало;
а также моему лучшему другу и товарищу, дорогой Кай, которая вернула меня к жизни и чье имя должно быть вынесено на обложку этой книги.
КНИГА ПЕРВАЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ В БЕЗМОЛВИЕ
Часть первая. ВСТУПЛЕНИЕ
Отметь первую страницу красным карандашом, ибо вначале рана незаметна.
Бог Израилев, Спаситель, порой укрывается от нас, по никогда не покидает; иногда мы не видим Его во мгле, по Он всегда рядом.
Нам нечего сказать, нечем выразить свои мысли, не о чем говорить, нет ни сил, ни желания делать это, по мы чувствуем себя обязанными излить душу.
ГЛАВА 1. 1973 г. НЕОБЫЧНЫЕ ПАСТЫРИ
Была суббота. «Милый, сделай это, милый, сделай то!» Минута промедления — и для вас готово очередное поручение, которое приходится исправно выполнять. Весь день я трудился не покладая рук: подстриг газон на лужайке перед домом, подрезал деревья, вычистил кладовку и прибрал в гараже. Закончил я все лишь к полуночи и, взвесив потраченные усилия и объем проделанных работ, поклялся не прикасаться к домашним делам но крайней мере в ближайшие лет десять. И вот, когда я уже направлялся к ванную в предвкушении горячего душа, Кай настигла меня еще одной просьбой: быстренько сбегать в круглосуточный и прикупить чего–нибудь к завтраку.
Я взглянул в зеркало. Ужас! Я был небрит и за целый день не притронулся к расческе. На мне были засаленная вытянутая футболка и потертые джинсы с дырами на коленках, а кроссовки находились на последней стадии разложения. Охранник в магазине наверняка обыскал бы меня, прежде чем пустить внутрь. В общем, видок у меня был весьма далек от того, к какому стремится почтенный пастор местной церкви. Но, с другой стороны, кто ходит но магазинам среди ночи?
Так вот, скажу я вам, множество народу ходит но магазинам среди ночи. Я обнаружил существование целой субкультуры ночных покупателей. Моя задача заключалась в том, чтобы схватить то, что мне было нужно, и как можно скорее убраться из этого места, пока кто–нибудь из моих многочисленных знакомых не увидел меня в таком виде. Я втянул голову в плечи, стараясь не смотреть по сторонам. Наконец я пристроился в очередь к кассе. Передо мной была только одна женщина, и, как на досаду, она оказалась моей прихожанкой. Бес дернул се обернуться! Она взглянула на меня и отвела глаза, но потом вновь оглянулась, окинув меня пристальным взором с головы до ног. И тут ее лицо озарилось, и она ошарашено произнесла: «Пастор Данн?!». Уж не знаю, кто из нас двоих почувствовал большую неловкость. Я пробормотал несколько бессвязных слов в свое оправдание, на что она сказала: «Извините, я не сразу узнала вас без костюма и галстука».
По дороге домой я много думал о ее словах: «Я не сразу узнала вас без костюма и галстука». Она ходила в нашу церковь уже семь лет, каждое воскресенье утром и вечером. Я подсчитал, что она слышала и видела, как я проповедую, но меньшей мере раз семьсот, — и она не сразу узнала меня без костюма и галстука. На что же она смотрела все эти годы — на меня или на мою одежду? Если бы холодной темной ночью она, проезжая мимо, увидела на обочине мои костюм и галстук, она бы, наверное, отметила про себя: «Да это же костюм и галстук нашего пастора!», но без них она меня не узнала.
Я давно еще читал где–то, что лучшая маскировка — это униформа, потому что люди чаще всего запоминают именно ее, но никогда не помнят того, на ком она была надета. И я имел возможность убедиться в этом на собственном опыте. Как–то раз мы с женой и дочкой вынуждены были просидеть целую ночь в аэропорту в Лондоне в ожидании своего рейса на США. Там в накопителе собралось не менее сотни наших товарищей по несчастью. Я обратил внимание на одного мужчину, сидевшего напротив, который не сводил с меня глаз. Когда он увидел, что я его заметил, он встал и подошел ко мне.
«Вы случайно не из Ирвинга, штат Техас?» — спросил он.
«Вообще–то, да».
Он широко улыбнулся и протянул мне руку: «Очень приятно, я ваш почтальон».
Я был несколько озадачен, у меня было ощущение, что он собирается вручить мне какое–нибудь важное письмо. А пару дней спустя я уже стоял у своего почтового ящика, поджидая моего нового знакомого, и он действительно не замедлил появиться. А раньше я смог бы припомнить только его униформу. Я не узнал этого человека в Лондоне, потому что он был в штатском и не выглядел как почтальон. То же произошло и с той женщиной из моей церкви: она не узнала своего пастора, потому что он тоже был в «штатском» и не выглядел как пастор.
Меня посетила удивительная мысль: а скольких пасторов не узнал я сам, потому что они не выглядели как пасторы? От скольких благословений отказался, потому что они казались мне проклятием? Скольких царей я прогнал со своего порога, потому что они скрывались под лохмотьями бедняков?
Размышляя надо всем этим, я вдруг понял, что самые великие пастыри из тех, которых посылал мне Господь, были именно «необычные пастыри» — без униформы и кафедры, — а я не узнал их, ибо они не выглядели так, как, по нашим представлениям, должен выглядеть настоящий священнослужитель.