ГЛАВА IV УТРАТА ФЕМИНИННОСТИ

Пищевой, сексуальный и религиозный комплексы

Женщина с ожирением, днем поклоняющаяся Аполлону, ночью склонна быть неверной. Ее инстинкты требуют творческой активности, и, так как ее либидо сфокусировано на еде, она печет. Но и то время, когда она замешивает пирог и лепит печенья, влечения, которые не могут быть удовлетворены посредством еды, приходят в действие. Постепенно ее голод по жизни, ее сексуальный голод, ее духовный голод — все сливается в одно неудержимое желание запретной еды. Внезапно все внутренние ограничения, которые она не может преодолеть, исчезают, и совершенство, о котором она страстно мечтает, кажется вполне возможным. Конфликты разрешаются в мгновенном удовлетворении, возникающем при наполнении себя сладостями, которые означают для нее и жизнь, и любовь. Мгновенно она становится Королевой в своих владениях. Воплотив в себе нуминозность еды, она начинает идентифицироваться с ней. Возникает влечение к целостности, а вместе с ним и желание потерять себя и снова найти в самозабвенном порыве. Все завершается ее отказом от иллюзорной целостности, и она погружается в сон.

Когда она просыпается, ее отщепленное Эго осознает иллюзию. Она чувствует презрение к себе, к «гадости», которую она съела. Она страдает от унижения из-за собственного самообмана, и, возможно, она переключается на идентификацию с порочной едой; и тогда ей может казаться, что самоубийство является единственно возможным выходом. Где-то она должна стать целостной — если не в этой жизни, то в смерти. Ее слабое Эго склонно идентифицироваться с темной стороной самости [137]. Ее дневная борьба за совершенство следует закону Аполлона; ее ночная борьба за целостность окрашена архаической свирепостью Менад, разрывающих зверя на части и пожирающих его сырую плоть. Таким образом, она стремится принять в себя Бога.

Анн Белфорд Уланов, описывая религиозную функцию психики, обсуждает концепцию Юнга в следующем отрывке:

Психика… построена на полярностях. Для того чтобы психика достигла целостности, Эго должно признать и примирить эти полярности. Процесс примирения начинается с участия сознания в символах, которые всплывают из бессознательного и соединяют вместе два противоположных полюса в форме третьего. Этот новый символ, совершая работу примирения, приводит сознание к более глубокому соприкосновению с остальной частью психики, и человек, в свою очередь, обогащая его отношения с другими людьми и давая ему возможность чувствовать более глубокую включенность в жизнь.

Переживание примирения несет с собой ощущение бытия, направляемое мощным источником жизни. Именно эти переживания воспринимаются как религиозные. Эта естественная способность психики создавать символы, оказывающие такое примиряющее влияние и вызывающие ощущение возбуждающего присутствия, была названа Юнгом религиозной функцией [138].

Эта цитата делает достаточно понятным процесс замещения, который происходит в том случае, если символ воспринимается конкретно. Духовный голод не был отделен от физического, и таинственная высшая сила, которая по природе своей должна принадлежать духу, была с проецирована на еду.

Женщина, не осознавшая свою Тень и не развившая свое Эго, запутавшись в подобном искажении, просто падает в бессознательное. Целостность, которую она ищет, примирение, которое она ощущает лишь на миг, появляются перед ней в ледяном свете дня как бесплодные извращения. Это не приводит ее к «более глубокому соприкосновению с психикой… не обогащает… ее взаимоотношений с другими людьми, не позволяет ей чувствовать более полную включенность в жизнь». Она ощущает, что рухнула в ад, отчужденная от всего.

Дух и природа пуэллы диаметрально противоположны, и если она отрезана от своих инстинктов, то она никак не может преодолеть этот разрыв. Она, таким образом, беззащитна перед негативным Анимусом. Ее инстинкты умоляют о жизни, и в своем слепом отчаянии она алчно ест, чтобы удовлетворить их. Если она не способна обрести Эго-позицию и переедание затягивает ее все глубже в бессознательное, она попадает в царство Гекаты — царство нечеловеческого существования. Там она может есть себя поедом.

Только развивая свое Эго и учась ценить свои собственные чувства, она сможет сделать основное ядро сильным настолько, чтобы вынести конфликт противоположностей и донести страдания до переломной точки. Ее уверенная Персона должна быть сдана, а ее инфантильная Тень интегрирована. В обрядах инициация инициируемую иногда торжественно хоронили, подводили к краю смерти, и с этого момента начиналось ее возрождение. Таким же образом женщина может почувствовать, что она похоронена в своем собственном теле как в могиле, которую она сама же и выкопала, и из этой могилы она может воскреснуть. Только через полнейшее отречение она сможет почувствовать Грацию, которая способна спасти ее. Ее исцеление придет через умение слышать божественный голос внутри себя — во сне и посредством практик активного воображения с участием тела.

В культуре, склонной все больше забывать символический мир, женщина, выстраивающая свою жизнь вокруг еды, наиболее уязвима для ожирения. Свою сосущую духовную пустоту она будет тщетно пытаться заполнить конкретным воплощением символа. Это сосущая пустота перерастет в постоянную тревогу. В «Символической жизни» Юнг писал:

Только символическая жизнь может выразить потребность души — каждодневную потребность души, заметьте! И в связи с тем что у людей нет ничего подобного, они никогда не могут выйти за пределы этой тюрьмы — этой ужасной, изнуряющей, пошлой жизни, в которой они — «всего лишь…» В ритуалах они оказываются рядом с божеством; они даже сами становятся божественными [139].

Женщина, лишившаяся своей роли как одной из исполнительниц в божественной драме жизни, чувствует себя вне «объятий всем сострадающей Матери» [140]. То, что должно в ней жить, одиноко; никто не трогает его, никто не знает его, она сама не знает о нем; но оно продолжает шевелиться, оно мешает ей, оно напрягает ее, и оно не дает ей покоя. Отвечая интеллигентной внучке раввина — женщине, испытывающей страх перед бездной, — Юнг сказал:

Вы были неверны своему Богу… Вы отреклись от тайны своего народа. Вы принадлежите к святому народу, и как Вы живете? Не удивительно, что Вы боитесь Бога, что Вы страдаете оттого, что боитесь Бога [141].

Этот страх присутствует у многих современных женщин; на самом деле он лежит в основе фанатичной стороны феминистского движения в Америке. Мэри Дейли, одна из наиболее известных феминисток, неистово отказалась от своего римского католицизма с его тираном Иеговой. Ее нападки на «патриархальное пространство» в работе «По ту сторону Бога-Отца» полны сарказма:

Перемены в своей основе оказываются лишь сепарацией и возвращением — это движение по кругу. Для того чтобы вырваться за пределы круга, требуется злость, «гнев божий», идущий от самого Бога в жизненно важном рывке к жизни. В связи с тем что женщины имеют дело с демоническими отношениями власти, т. е. со структурированным злом, им требуется ярость в качестве позитивной креативной силы, делающей возможным прорыв через преграду, созданную из ложных структур. Она появляется как реакция на шок от признания того, что нечто было утрачено, до того, как это было обнаружено, — своя собственная идентичность. Этот шок может дать указание на то, чем человеческое существо (в противовес половинчатому существованию) может быть. Ярость тогда может запустить и поддержать процесс перехода от переживания ничтожности к признанию сопричастия к жизни… Когда женщины делают позитивные шаги, чтобы выйти из патриархального пространства и времени, возникает рывок к новой жизни [142].

Сама ее язвительность предполагает некий глубокий личный гнев, некий переполняющий ее личный страх, некую горечь от утраты наследия своей собственной фемининной природы.

Та же самая беспокойная тоска не раз проявлялась в высказываниях женщин в нашем исследовании. «Я знаю, если бы я жила в согласии с Богом, я достигла бы согласия со своим телом». «Я не могу развиваться духовно, пока не смогу развить любовь к своему телу». Внутренняя взаимосвязь между религиозной и физической пищей очевидна. То, чего они жаждут, — «их хлеб насущный», но они воспринимают этот символ конкретно. Каждая из них верит, что физическая худоба может каким-то образом привести к духовной полноте. Им не удастся осознать, что существует дух, жаждущий воплотиться в их телах, и что отношение к этому духу может привести их к принятию своего фемининного Бытия. И только если они подчинятся этому духу, их тело отразит эту целостность.

Вместо того чтобы искать дух снаружи, они должны научиться слышать голос своей собственной заброшенной самости и тем самым вновь соприкоснуться со своей внутренней тайной. Только по этому пути они смогут прийти к чувству принадлежности к жизни и ощущению реальности, о котором они тоскуют.

Эта неразбериха с духом и телом вполне понятна в такой культуре, где дух конкретизирован в величественных небоскребах, где храмы превратились в музеи для туристов, где существует ассоциация женщина -плоть — дьявол, а природа подвергается насилию по любому прискорбному поводу. Это станет более понятным, если мы представим ребенка, растущего в пригороде, видящего отца только по выходным, когда он приносит угощения, в то время как целую неделю ребенок проводит со строгой матерью, требующей дисциплины. Из этого также следует, что в условиях этой бессознательной путаницы маскулинности и фемининности девочка будет видеть в своем оплывшем теле, с которым у нее не установлены отношения, темную сторону бога, повернувшегося против нее. Чем больше она борется с ним, тем больше она поглощена им, и тем сильнее ее страх полного уничтожения, аннигиляции. Соблюдение диеты благодаря твердой воле — маскулинный путь; соблюдение диеты с ощущением любви к своей собственной природе — фемининный. Ее единственная реальная надежда — забота о своем теле и отношение к нему как к сосуду, и котором может родиться ее самость.

Огромную опасность для женщины с ожирением представляет смещение одного инстинкта на другой. Радость Эроса в спальне утрачивается из-за жадности Гекаты на кухне. Сексуальная жажда целостности перенаправляется на еду, и экстаз от еды принимает на себя эмоциональные оттенки сексуальности и религии. Процесс поедания пищи до тех пор, пока Эго не провалится в бессознательное, становится пародией на оргазм; за этим кроется стремление освободиться от напряжения и достичь покоя — сне или даже смерти.

Женщина, не нашедшая себя в своем собственном теле, зависит от мужчины, который бы помог ей родиться в этом мире, и в результате этого она предрасположена к проецированию своей самости на мужчину, которого любит. Сексуальность тогда оказывается чрезмерно пронизана духовными нотками. Когда вера и любовь являются синонимами, она будет проецировать Бога на своего мужчину, чтобы стать свидетельницей крушения этого моста, не созданного для того, чтобы выносить такую тяжесть. Любым путем она должна найти своего собственного Бога внутри.

Как взаимосвязаны между собой эти пять комплексов? У них у всех есть одна общая черта — утрата фемининного Эго. Вирджиния Вульф однажды написала, что женщины приговорены обществом выполнять функции зеркал, отражающих мужчин таким образом, что они кажутся в два раза больше, чем есть на самом деле. Эта ситуация в чем-то изменилась, но большинство женщин по-прежнему не знают, как быть женственными, кроме как в отношениях с мужчинами. Как указывал Юнг:

Пока женщина согласна быть fетте a homme, у нее не будет женской индивидуальности. Она пуста и просто сверкает — желанный сосуд для мужских проекций. Женщина как личность, однако, совсем другое дело: здесь иллюзия больше не работает [143].

Возникает грустный вопрос: «Что видит женщина, не имеющая своей женственности, в лице такой же женщины? Что видит такая дочь в лице такой матери?» Безусловно, единственное, что она может увидеть, — это неприятие, дополненное едва уловимым вызовом или цинизмом. Очень часто эта пропасть усиливается бессознательным принижением со стороны отца всего женского по своей сути. Таким образом, девушка берет на себя бессознательное ощущение вины за то, кем она является. Ее самоотречение может привести к попытке само реализоваться в мужском мире и в то же время быть служанкой для всех мужчин в ее жизни. Она не знает истинной радости от переживания «Я ЕСТЬ», и не может обрести ее с помощью других женщин.

Женские мистерии древних культур устанавливали беспрерывную связь между поколениями — связь, позволявшую женщинам испытывать гордость, будучи частью потока жизни, текущего через них. Сейчас сознательные женщины в нашей культуре стремятся восстановить эту связь или найти ее современный эквивалент.